Социальная психология в том виде, в котором мы находим ее сегодня, появилась примерно на рубеже веков. Авторы американских учебников обычно отмечают 1898 г., которым датируется первый социально-психологический эксперимент, и 1908 г., когда появились два первых учебника. На деле оба «первых» события оказались не первыми, но заменять эти даты другими нет смысла. В конце XIX века ;существовали не только психологии народов и психология масс. Уже был введен гермин «социальная психология», используемый при изучении индивида внутри общества (Lindner, 1871, см. также Lock, 1987). Однако в самых первых программах этой науки обнаруживаются два полярных акцента. Если взять самую суть, то эни таковы: социальная психология как психологическая дисциплина должна заниматься личностью и его внутриличностными процессами (напр. McDougall, 1908; Simmel, 1908). В качестве же социальной дисциплины социальной психологии вместо процессов личности надлежит сосредоточиться на социальном (струк-гурном) контексте (напр.: Lindner, 1871; Durkheim; см. также: Lukes, 1973 b; Ross, 1908). Хотя упоминаемые чаще всего учебники 1908 года и не были первыми пособиями по нашей дисциплине, в них хорошо представлены оба направления. «Введение в социальную психологию» Мак-Дугалла — это теоретический труд о «естественных склонностях и возможностях индивидуального человеческого разума» (1908, р. 18); то есть индивидуалистский подход к социальной психологии через призму теории инстинктов — или, в современном понимании, теории мотивации (см. Fair, 1986). Социолог Росс в своей «Социальной психологии» писал о «замыслах и стремлениях, возникающих у людей в результате их сотрудничества» (1908, р. 1). Его тема — единообразие как результат социального влияния в процессе взаимодействия; тема была раскрыта частично в традициях психологии масс, но главным образом «с сердечным почтением к гению Габриела Тарда» (там же, p. viii). В своих заметках по истории социальной психологии Пепитон (Pepitone) (1981, р. 974) справедливо отмечает, что «коллективная социальная психология того типа, который представляет Росс, по большей части остается социологией», тогда как для психологии «единственной реальностью является человек» — а следовательно, и для развившейся из нее социальной психологии.
Социальная психология в Америке.Как мы видели, социально-психологический индивидуализм берет начало в некоторых социально-философских теориях. Однако с утверждением в нашей дисциплине психологического направления этот индивидуализм приобрел методе как бунт всего поколения против кабинетных методов социальной философии» (Cartwright, 1979, р. 83). Но то, что доподлинно произошло, мы видим по воззрениям и работе первого современного социального психолога Америки Ф. Оллпор-та: индивидуалистская концепция срослась с методологическим направлением, с экспериментальным бихевиористским подходом. Для Оллпорта, первого социального психолога-бихевиориста, социальная психология стала «наукой, изучающей поведение индивида в тех областях, где это поведение стимулирует других людей или является реакцией на такое поведение» (1924, р. 12). Однако если «бихевиористские взгляды» были только способом постижения фактов, то экспериментальные методы дают урожай этих фактов (там же, p. vi). Сочетание индивидуалистского подхода, «бихевиористских взглядов» и экспериментального метода было необходимо, для того чтобы превратить социальную психологию в солидную научную дисциплину; в этом направлении она развивалась первые три-четыре десятилетия своего существования (Cartwright, 1979, р. 4).
Хотя по большей части этот процесс происходил в Америке и в историческом плане может быть возведен к методике ранних экспериментов Ф. Оллпорта с социальной фасилитацией (см. 15 главу), следует отметить, что Оллпорт (1924) во многом опирался на работы нескольких учеников Вундта (см. Graumann, 1986). В этой связи Пепитон (Pepitone) (1981, р. 975) говорит о «немецких корнях экспериментальной традиции в социальной психологии». Возможно, «европейские корни» были сильнее и тому есть свидетельства: помимо известного, поверхностно (и неверно) цитируемого примера из работ Триплетта (Triplett), который в 1898 г. сообщил об экспериментальном исследовании влияния коллективной деятельности на скорость и качество работы человека (позже это стало называться социальной фасилитацией), было показано (Haines and Vaughan, 1979), что еще до 1898 г. проводились и другие эксперименты, которые можно называть социально-психологическими — в основном из работ Бине и Анри (напр. см. Binet and Henry, 1894), изучавших внушаемость. Эта тема перешла из «гипнотического» направления, о котором говорилось выше'. Но даже еще раньше, в 80-х годах XIX века, Рингельман (Ringelmann) провел исследования групповой продуктивности (см. 15 главу, а также Kravitz and Martin, 1986). Однако с исторической точки зрения не так важно выявить самый первый эксперимент, как установить, что социальные психологи до сих пор стараются отождествить свою историю по большей мере с экспериментальным, нежели с любым другим методом, — это яркий пример функции поиска сущности, свойственной историографии (см. выше).
Хотя экспериментальный метод и зародился в Европе, вышло так, что после Первой мировой войны социальный и научный климат США больше чем где-либо содействовал превращению социальной психологии в «науку о человеке» (Allport, 1924, р. 4). Из-за такой ограниченности дисциплина в основном отошла от изучения социальных явлений (Katz, 1978, р. 780). Она — по крайней мере в исследовательской практике — изолировала объекты изучения от их социального контекста вплоть до времени, когда из-за «великой депрессии» в США и Второй мировой войны «давление социальных проблем переломило сопротивление
Введение в историю социальной психологии. уристов, сидящих в своих лабораториях» (там же, р. 781). Об этом будет сказано [иже.
Главным достижением в 1930-х — 40-х годах стало изучение и в основном из-[ерение установок (см. 8 главу). Эти работы продолжались и в следующих двух есятилетиях, с упором на концепции изменения установки (см. 9 главу). Для ис-орика все многообразие методов измерения установки, появившееся с середины 0-х годов, менее интересно, чем возраставшая с появлением каждого нового ме-ода уверенность в том, что «установки можно измерять» (Thurstone, 1928), и в ом, что благодаря этой новой возможности и возрастающей изощренности экс-[ериментальных методик может повыситься статус социальной психологии как [ауки. Сегодня эксперимент предпочитают полевому исследованию, а измере-[ия — наблюдению; это стало правилом и критерием для научных публикаций, ^верх того, выделение средств на исследования в немалой степени зависит от ровня методов. Но, с другой стороны, вспомним о так называемом «кризисе» со-[иальной психологии 70-х годов — когда социальная значимость главных иссле-овательских работ подвергалась сомнению во многих аспектах; кризис в основ-юм произошел из-за возвышения методов над проблематикой науки (см. Buss, 979; Israel and Tajfel, 1972).
С исторической точки зрения бывали и отклонения от главной методологиче-кой линии, когда давление социальных и политических проблем требовало от соци-льных психологов сотрудничества и согласия. Такая ситуация сложилась в 30-х одах, когда было создано Общество психологических исследований социальных [роблем. Это повторилось в 40-х годах, когда в ответ на агрессию и террор наци-тов и фашистов социальные психологи свободных стран не только старались по-ючь своим народам выиграть войну, но и планировали настроение мира, состо-щего из демократических сообществ. Одним из них был Курт Левин (1890—1947), врей, эмигрировавший из Берлина, член группы гештальт-психологов, которая о многом, прямо и косвенно, содействовала развитию социальной психологии.
Левин постоянно следил за ситуацией в Германии, а затем во всей Европе, и братил свой интерес к социальной психологии, приложив свою «теорию поля» к руппам (Lewin, 1948, 1951). Это — в большей мере общеметодологический, чем еоретический подход; внимание концентрируется на принципе взаимозависимо-ти, подчеркивается превосходство целого (ситуации или поля) над частями; Ле-ин использовал конструктивные, а не классификационные методы. Такая сво-одная методология позволила Левину и его ученикам ставить эксперименты с руппами (как прототипами «силового поля»), а также работать с группами в ходе овседневной жизни локальных сообществ с целью изменения группового пове-ения, морали, предубеждений, стиля руководства и т. д. — подход, ставший из-естным как изучение деятельности. Список сотрудников и учеников Левина на-иная с периода, когда он работал в Центре помощи детям при университете шта-а Айова (1935—1944), затем в собственной организации — Центре исследований инамики групп (впоследствии в Массачусетском технологическом институте; [ыне — Центр при Анн-Арборском университете). Этот перечень, видимо, про-зводит большее впечатление, нежели перечень заслуг любого психолога со вреле Картрайт, Дойч, Фестингер, Френч, Келли, Шахтер и Тибо, которые после Второй мировой войны занимались формированием социальной психологии в США, а затем в Европе. Есть даже мнение (Marx and Hillix, 1979, р.322), что «едва ли следует считать преувеличением описание американской социальной психологии как детища Левина». Если к этому присоединить американцев, которых воодушевил пример других эмигрантов, то слова Картрайта не покажутся преувеличением (1979, р. 85): «Трудно себе представить, как выглядела бы сегодня наша дисциплина, если бы такие люди, как Левин, Хайдер, Кёлер, Вертгеймер, Ка-тона, Лазарсфельд и Брунсвики в свое время не приехали в США». Важно не забывать об этом вынужденном перемещении ученых и идей из Европы в Соединенные Штаты, поскольку в американских учебниках можно прочесть, что социальная психология стала «в основном американской наукой» (Jones, 1985, р. 85) или что она — «преимущественно североамериканское явление» (там же, р. 47). Эти утверждения правдивы в той части, что после прибытия эмигрантов, в ходе адаптации ученых к новой социальной и научной среде, многие их идеи должны были трансформироваться, как и произошло в действительности (см. Ash, 1985; Graumann, 1976). Равным образом верно и то, что Гитлер вымел из большей части Центральной Европы все и вся, относящееся к социальной психологии. После 1945 г. вакуум заполнился «американской психологией»; это не было возвращением эмигрантов.
В течение следующих десятилетий после Второй мировой войны в США, а затем в Европе, если не считать дальнейшего усовершенствования методов в теоретических воззрениях, произошли следующие два изменения: переход от бихевиористского к когнитивному подходу и от широкого к более узкому теоретическому охвату. Оба явления свойственны не только в социальной психологии, но и для психологии в целом. Если о бихевиористском подходе (заимствовавшем ключевые идеи из павловской психологии) можно главным образом говорить как об американской разработке, то считается, что переход — или восхождение — к когнити-визму был вызван появлением в Америке гештальт-психологии^ Это исторический факт, что первый обзор когнитивизма в «Руководстве по социальной психологии» (Scheerer, 1954) был посвящен гештальт-психологии. Ситуация решительно изменилась спустя 14 лет, когда Зайонц сменил Шерера в издании «Руководства», отметив: «Удивительно, как мало у нас общего с предыдущим поколением социальных психологов» (Zajonc, 1968 b, p. 391). Когнитивные процессы теперь стали в основном трактоваться как «скрытые движущие силы социального поведения» (там же, р. 391). Затем ситуация снова изменилась: познание преобретает значение переработки информации (Marcus and Zajonc, 1985) .
Сегодня меньше интересуются (обозримым) социальным поведением, чем его когнитивным отображением, предшествующим поведению (планирующим), сопровождающим его (контролирующим) и возникающим вслед за ним (запоминающим). (См. 5, 6, 7 главы.)
Наряду с постепенной трансформацией применения социально-когнитивного подхода мы наблюдаем приумножение количества социально-психологичесиx теорий и сужение их границ. Историку психологии эта схема представляет-[ знакомой. Точно так же, как в лучшую пору бихевиоризма множились направ-:ния его исследований, современный когнитивизм, по-видимому, порождает иожество мини-теорий, которые стремятся охватить все поле социальной психологии.
За последние 25 лет отмечается еще одна перемена, а именно: изменение ста-са американской социальной психологии — переход от довольно низкого ста-са и маргинальной позиции внутри психологической науки к более респекта-льному и значимому положению. Для Бершайда (Berscheid, 1992, р. 531) даже [евидно, что «социальная психология заняла почти центральное положение в соименной психологической науке» — заключение если и не совсем верное, то [раведливое по отношению к новым областям прикладной социальной психологии: группы, окружающая среда, здоровье, закон, организации (см. 18 главу). социальной психологией в послевоенной Европе едва ли можно понять, не разобравшись в диалектике трансатлантического взаимообмена. С одной ороны, это «натурализация» идей в Америке. Кох (Koch, 1985, р. 25) утверждали, что каким бы ни был исторический вклад Европы в развитие психологической >уки — английская постдарвинистская сравнительная психология, русские кон-пции школы Павлова, эмиграция гештальт-психологии, разработки Пиаже, «да-;» феноменология и, конечно, неопозитивистская философия венского кружка — все это с энтузиазмом принималось, усваивалось и перерабатывалось в что американское, частично смешанное с местной ветвью бихевиоризма и навозь индивидуалистское. Кох, как и другие специалисты до него, утверждает, о культурная среда США, поощряющая прагматизм и экспериментальный подход во всех жизненных направлениях, способствовала развитию психологии как 1вой науки, «сулящей возможности предвидения человеческих поступков и управления ими» (там же, р. 22). «Натурализованная» и организационно усиленная ихологическая школа Соединенных Штатов скоро превзошла по значимости солы других стран. Психология стала экспортным продуктом, поскольку в ней [Чествовала потребность, причем в послевоенной Европе потребность была наи-[сшей — хотя в разных странах в разной степени и по различным причинам. То, о позже окрестили «американизацией» европейской (например немецкой) псилогии (см. Cartwright, 1979, р. 85), на деле было весьма необходимой реконст-кцией и интернационализацией социальной науки, проделанной с помощью ериканцев и принятой в Европе с благодарностью. И лишь к случаям, когда ей, проблемы и их решения принимались и усваивались без критического под-ца, возможно применение термина «американизация».
Но каким же было состояние социальной психологии в довоенной Европе? [сциплина не имела надлежащих институтов, были лишь отдельные ученые, ин->есовавшиеся социальной психологией. Например, в Англии в этом русле работ Бартлетт (Bartlett), чей главный труд по воспоминаниям (1932) лишь недавно оказали влияние на современную концепцию социализации — в основном благо& даря его интересу к моральному развитию (Piaget, 1932 а). В Германии социальЬ но-психологической проблематикой занимались Мёде, чья ранняя групповая экспериментальная психология (Moede, 1920) уже тогда произвела впечатление на Флойда Оллпорта (1924), и Хилпаш (Hellpach), который в 1921 г. основал первый Институт социальной психологии (просуществовавший недолго) и создал первый систематизированный немецкий учебник социальной психологии (Hellpach, 1933). И все же никто из этих или других европейских ученых не стал основателем или проводником социально-психологической традиции, не создал научного социально-психологического сообщества. После 1933 г. Гитлер способствовал их окончательному разобщению.
Такая же ситуация сохранялась в Европе и после 1945 года. Хотя отдельные специалисты и группы ученых занимались социально-психологическими исследованиями и преподавали в различных европейских университетах, они «не знали о существовании коллег... обмен информацией проходил в основном между отдельными научными центрами и Соединенными Штатами» — так в 1971 г. обрисовал положение первый выпуск «Европейского журнала социальной психологии». Лишь по инициативе американцев в 50-х годах социологи и социальные психологи семи европейских стран стали собираться (первая встреча прошла в Осло) для междисциплинарных и кросскультурных исследований проблем угрозы и отказни-чества (Schachter et al., 1954). Однако за этим последовала еще одна инициатива, тоже исходящая от американцев, — подготовка баз для постоянных встреч европейских социальных психологов.
В 1966 г. была создана Европейская ассоциация экспериментальной социальной психологии (EAESP), которая вскоре стала ядром научного общества социальных психологов Европы. В середине 60-х она состояла из небольших групп, затем превратилась в обширное объединение, куда вошли виднейшие ученые. Ассоциацию основали в период «холодной войны», и одной из ее задач стало подключение социальных психологов Восточной Европы в расширяющуюся коммуникативную сеть1.
В качестве особого инструмента регулярно проводились так называемые «западно-восточные конференции» — по большей части в социалистических и нейтральных государствах вплоть до 1992 г., когда все члены EAESP могли открыто принимать участие в ее работе.
Первоначальное зависимое положение от североамериканской социальной психологии с благодарностью признается, однако вызывает сожаление отсутствие взаимности при обмене идеями с заокеанскими коллегами, особенно благодаря тем основателям EAESP, которые надеются на собственный европейский урожай. Среди первых, кто отчетливо выразил обеспокоенность и занялся поиском сущности европейской социальной психологии, были Тэджфел (Tajfel) и Москови-чи, которые, каждый на свой лад, отстаивали в большей мере позиции социологической социальной психологии, нежели той, которая создавалась и развивалась в Америке. Позже их критики неоднократно заявляли, что их позиции — сочение «культуральным характерам... автономного индивидуализма» (Sampson, 1977, 769). Со своей стороны, Тэджфел и его ученики подчеркивали социальные ха-ктеристики индивидуального и группового поведения, то есть степень, до корой внедряются наши переживания и поведение, и их зависимость от ценное-н культуры и общества, в котором мы живем (Tajfel, 1981; 1984). Однако общество «содержит собственные структуры, которые не могут описываться в тех же «ятиях, что и характеристики личностей» (Moscovici, 1972, р. 54). Поэтому «социальная психология может и должна прямо связывать свои теоретические и ис-едовательские разработки со взаимоотношением между функционированием ловеческой психики и крупномасштабными социальными процессами и собы-ями, которые формируют это функционирование и сами им формируются» Tajfel, 1981, р. 7).
Возможно, именно многообразие социальных и культурных характеристик ев-пейской жизни и вызывало такую озабоченность социальным (то есть культур-ш) контекстом и самого социального поведения, и его психологических иссле-ваний. Внимание к социальному контексту ясно заметно, например, в работах джфела, посвященных стереотипам, предрассудкам и межгрупповому поведено, а также в работах Московичи по социальному воздействию, меньшинствам социальным представлениям (см. также Israel and Tajfel, 1972; Jaspars, 1986). Од-ко вызывает озабоченность и картина разобщенности: многие центры социаль-i-психологических исследований Европы не интересуются проблемой европей-ой самобытности и лишь «следуют на расстоянии и с опозданием за прихотли-[ми изменениями главной линии американской социальной психологии» (Tajfel, 81, р. 6), а потому их теории и исследования мало отличаются от таковых в лю-м центре Северной Америки. Но независимо от того, происходит ли полная ена ориентации европейской социальной психологии или это ограничивается лько самыми видными приверженцами такого изменения — как интересуется касперс (Jaspars, 1986, р. 12), по крайней мере в части «европеизации» социаль->й психологии можно говорить о некоторых достижениях: психологи стали ча-; и активней взаимодействовать. Самый важный форум — собрания EAESP; видят журнал и монографии, которые спонсирует Ассоциация. Другие позитивные мптомы: появились первые европейские учебники по социальной психологии, зданные авторами из нескольких стран Европы и США (Московичи, 1973, 1984; джфел и Фрезер (Fraser), 1978, а также 1-е издание этого учебника), и новое еже-цное издание «Европейского журнала социальной психологии» (European Re-w of Social Psychology) — аналог преуспевающего американского журнала «До-джения экспериментальной социальной психологии» (Advances in Experimental cial Psychology).
Очевидно, что для европейского учебника исторический обзор социальной пси-погии был написан исходя из европейских перспектив. Подводя итог, заметим, щественно североамериканское явление» (Jones, 1985), и это справедливо и в международном смысле. Европейские основы следует видеть не только в исходных философских идеях, которые со временем были усвоены социально-психологической наукой, это также «немецкие корни экспериментальной традиции» (Pepi-tone, 1981) и влияние эмигрантов из Европы, таких, как Лазарсфельд, Катон, Хай-дер, Кёлер, Вертгеймер и прежде всего Левин, который, главным образом через своих влиятельных учеников, способствовал становлению современной социальной психологии.
Социальная психология, описанная в этом учебнике, не имеет существенных отличий (да и не должна их иметь) от североамериканской. Тем не менее можно выделить некоторые различия. Шерер (Scherer, 1992, 1993 а), исходя из неформальной переписки и сравнения учебников, получил впечатление о «постепенно увеличивающемся разрыве между европейской и североамериканской ветвями дисциплины» (1992, р. 184). По результатам его опроса, примерно 80 социальных психологов — членов EAESP и ее американского аналога Общества экспериментальной социальной психологии (SESP), по-видимому, можно говорить о том, что американская ветвь науки более индивидуалистична, неисторична, этноцентрична и более ориентирована на лаборатории, чем европейская (1993 а, р. 549). Что же касается тематики исследований, то складывается впечатление, что интересы европейцев преимущественно склоняются в сторону «межгрупповых отношений, социальной идентификации и социального влияния в ракурсе групповых факторов» (1992, р. 184), в то время как социальное познание индивидов, концептуализированные как переработка и хранение информации, являются основной исследовательской тематикой и «ключевым направлением развития» американской школы (1992, р. 188). По Шереру, логическое обоснование этих утверждений и их интерпретация таковы: в Северной Америке и Европе ключевые направления развития были разными из-за разных ориентации; там — на «личность и ее функционирование», здесь — на «социальные и культурные детерминанты познания и поведения» (1993 а, р. 520). Если бы эти суждения опирались на более репрезентативную информацию, предсказание Йоса Джасперса о «приближении века социальной психологии в Европе» нашло бы свое подтверждение. «Мы двигаемся... в сторону более углубленного изучения социального поведения в соответствии с расширенным социальным контекстом — очевидно, затем, чтобы теоретически обоснованно связать результаты своих исследований с реальными социальными событиями» (Jaspars, 1980, р. 427). (Чтобы получить дополнительные сведения о положении в социальной психологии и о ее направлениях, см. Leary, 1987; Manstead, 1990.)
Вероятно, пока остается открытым вопрос о том, что именно «наступление эпохи» произойдет либо благодаря «введению социума в лабораторию» (Jaspars, 1980, р. 426), либо путем решимости выйти за стены лабораторий, на поле социальных сил. Однако если социальная психология — как мы пытались представить — начинала свой путь с обширных намерений и размахом, а затем «сузила собственные задачи, чтобы освоить экспериментальные методы и тем самым добиться на-учногп ппичняния» ГТячпягч 19X6 n 141 то сейчас она может добиться признания