Нормальная семья

Семья и брак возникли на довольно позднем этапе развития обще­ства. Наиболее ранней формой брачно-семейных отношений был груп­повой брак. Формой общежития являлась родовая коммуна¹.

Она состояла из мужской и женской групп и обеспечивала не только биологическое воспроизводство, но также вскармливание и воспитание детей. Помимо мужской и женской групп в коммуне выделялась детс­кая группа, которая была более тесно связана с женской. Пространство психологической близости строилось следующим образом:

¹ Семенов Ю. И. Происхождение брака и семьи. М., 1987.

Между детством и зрелостью лежал обряд инициации: подросток проходил испытание (душевное и физическое) и переходил в муж­скую или женскую группу. Иногда молодому мужчине присваивалось новое имя.

В той или иной форме обряд инициации сохранился по сей день: речь идет не только о «прописке» молодого уголовника в тюремной камере или о переводе солдата срочной службы из «молодого» в «котлы». Классической процедурой инициации является, например, защита дис­сертации: соискатель долго готовится к процедуре, у него есть наставник (опекун) — научный руководитель или консультант, его подвергают се­рии душевных (к счастью, не физических) испытаний более «взрослые», и, наконец, он зачисляется в старшую группу и получает новое «имя» кан­дидата или доктора наук со всеми сопутствующими правами и обязанно­стями.

В примитивном обществе переход юношей в мужскую группу пси­хологически был, наверное, более сложен и проходил болезненней, чем переход девушек в группу взрослых женщин, если учитывать структуру психологической близости мужской, женской и детской групп. Это проявлялось в том, что человек всю жизнь принадлежал к коллективу, в котором он родился, к которому принадлежала его мать. «Это отнюдь не значит, что принадлежность человека к роду опреде­лялась по матери. Человек принадлежал к данному роду вовсе не по­тому, что к нему принадлежала его мать, а потому что он от рождения входил в состав данного коллектива и ни в какой другой входить не мог.» Отношения не были еще персонифицированы: существовали отношения не «личность-личность», а «группа-группа».

Судьба человека была производной от динамики межгрупповых отношений. И лишь когда род перестал совпадать с трудовым коллек­тивом, стало определяться родство: по отцу или по матери. Особенно­сти определения родства были связаны с типом культуры.

Существует ли нечто общее в отношениях внутри нормальной се­мьи, что не зависит от времени, культуры, этнического строя?

И здесь уместно предоставить слово психологу и антропологу Мар­гарет Мид:

«Мы можем столкнуться в некоторых сообществах с очень ленивыми мужчина­ми или, наоборот, с женщинами, ненормально свободными от каких-либо обя­занностей, как в бездетном городском доме в Америке. Но принцип сохраня­ется повсюду. Мужчина — наследник традиций, должен обеспечивать женщин и детей. У нас нет никаких оснований считать, что мужчина, оставшийся жи­вотным и не прошедший школу социального обучения, смог бы сделать что­нибудь подобное. От социального устройства общества зависит, каких жен­щин и каких детей будет обеспечивать мужчина, хотя главное правило здесь, по-видимому, предполагает, чтобы он обеспечивал женщину, с которой он на­ходится в половой связи»'.

С ее точки зрения не столь важно, чьи дети, является ли мужчина биологическим отцом или нет; дети могут быть усыновлены, выбра­ны, могут быть сиротами и т. д. Однако во всем мире существует пред­ставление о долге и семье, за которую ответственен мужчина. Муж приносит пищу в дом, жена ее готовит, муж обеспечивает семью, жена воспитывает детей. М. Мид считает, что требуются особые социальные усилия, чтобы мужчина выполнял обязанность кормить семью и де­тей, поскольку у этой социальной обязанности нет биологического ме­ханизма, между тем как материнская привязанность к ребенку при­родная. Российский поэт Михаил Львов (правда по другому поводу) написал: «Чтоб стать мужчиной, мало им родиться. Чтоб стать желе­зом, мало быть рудой...»

Поэтому каждое поколение молодых мужчин должно учиться ро­дительскому поведению в семье: их биологическая роль дополняется социальной, выученной родительской ролью. В христианской рели­гии образ отца-кормильца воплощен в Иосифе Обручнике — земном муже Девы Марии. Не случайно и то, что социализации мужчин хрис­тианская религия придает огромное значение.

Семья рушится тогда, когда мужчина либо не приобретает, либо теряет ответственность за семью как целое, либо не может в силу об­стоятельств выполнять свои обязанности. При рабстве, при крепост­ном праве, при пролетаризации, во время революций, эпидемий, войн разрывается «связь времен» — тонкая нить, связывающая поколения. Связывающий — всегда мужчина. «В такие времена, когда первичной ячейкой в заботе о детях вновь становится биологическая данность — мать и дитя, мужчина теряет ясность ориентации, а те особые условия, благодаря которым человек поддерживал преемственность своих со­циальных традиций, нарушаются и искажаются.»

Мужчина может доминировать в семье, может занимать подчинен­ное положение, он может быть психологически близок к жене или ребенку, может быть эмоционально отдален от них, может любить или не любить жену и соответственно быть любимым или не люби­мым. Но он всегда должен нести ответственность за семью. Если мужчина несет ответственность за себя и за семью, ее настоящее и

 

' Мид М. Культура и мир детства. М., 1988, с. 300-321.

будущее, семью можно считать нормальной. Если мужчина добро­вольно либо по внешним обстоятельствам теряет груз ответственно­сти, возникают различные варианты аномальной семьи. М. Мид — оптимист. И ее светлый взгляд на прошлое и будущее человечества по­зволяет ей сказать: «До сих пор все известные человеческие общества всегда восстанавливали временно утраченные ими формы. Негр — раб в Соединенных Штатах содержался как племенной жеребец, а его дети продавались на сторону, потому недостаток отцовской ответ­ственности еще чувствуется среди черных американцев, принадле­жащих рабочему классу. В этой среде первичной ячейкой заботы о детях оказывается мать и бабушка, мать матери, к этой ячейке присо­единяется и мужчина, даже не внося в нее никакого экономического вклада.

Но с приобретением образования и экономической обеспеченности этот дезорганизованный образ жизни отбрасывается, и американский негр-отец среднего класса, пожалуй, почти чрезмерно чадолюбив и от­ветственен».

История, однако, кишит отрицательными примерами последствий крушения семьи. Э. Эриксон считал, что главной причиной прихода Гитлера к власти в Германии являлась потеря авторитета отцов в гла­зах сыновей. Гитлер выступал в качестве «идеального» заменителя отца. На мой взгляд, доминирование отца в немецкой семье заменило ответственность и заботу.

Эриксон описывает немецкую семью конца XIX — начала XX в. как предельно конфликтную группу. Отрицание отцовского авторитета в 1910-е гг. вылилось в юношеские экстремистские движения, банды, приверженность мистико-романтическим культам гения, расы, приро­ды, культуры и пр. Юноши считали, что мать открыто или тайно стоит на их детской стороне, а отца рассматривали как врага. Еще более худ­ший вариант — тип властной матери, которая заимствовала идеал «я» от отца или деда и стремится к абсолютной власти над детьми. След­ствием этого является потеря авторитета у детей. Их дети уходят из семьи, бродяжничают и т. д.

Но наиболее ярким проявлением краха нормальной семьи является семья в СССР. Советскую семью можно назвать постправославной ате­истической (к ее характеристике мы еще вернемся). Лишение мужчи­ны социальных и экономических возможностей обеспечивать семью и нести за нее ответственность, а также воспитывать детей привело к кра­ху семьи как социального института. Тоталитарное государство взяло на себя весь груз ответственности и заменило отца собой.

Вот какова роль отца в воспитании советских детей по данным социоло­гических исследований. Отцы в 1,5 раза реже, чем матери, контролируют учебу детей в школе, в 1,5-4 раза реже, чем матери, обсуждают с детьми учебные дела, книги, взаимоотношения с товарищами, моду, телепереда­чи, планы на будущее, выбор профессии, особенности характера детей и пр. Соответственно, на вопрос — кто для тебя является наибольшим авто­ритетом — лишь 5-9% школьников 8-10-х классов Вильнюса, Москвы и Баку ответили, что отец, и 17-19% назвали мать. С матерью более откро­венны, чем с отцом, как мальчики, так и девочки. Она чаще становится образцом для подражания. На нее хотят быть похожими 28% вильнюс­ских, 26,5% московских и 19,4% бакинских школьников, а на отца соот­ветственно 10,6%, 8,8% и 8,9%'.

Следствия такого положения дел весьма плачевны. Точка зрения М. Мид находит подтверждение в клинических ис­следованиях².

Причем, отец имеет важнейшее значение для развития с самого мо­мента рождения ребенка: он является первым внешним объектом для ребенка и играет роль модели при ранней идентификации. Отцы по­ощряют процесс отделения ребенка от матери, ускоряя тем самым про­цесс социализации. Отсутствие отца в семье или невыполнение им своих обязанностей приводит к развитию у ребенка психопатологии.

Отец в процессе отцовства также подвержен психологическим кри­зисам, и в том случае, если у самого отца не решены проблемы детской привязанности к собственному отцу и матери, у него возрастает риск психопатологических нарушений.

Если отец недееспособен (не может нести ответственность за семью и выполнять роль лидера), то он оказывается в весьма тяжелом поло­жении. Ведь для того чтобы обеспечить материальное благополучие семьи, авторитет и независимость по работе, получить общественное признание и статус, он должен прилагать свои усилия вне семьи. И если он потерпел неудачу во внешнем мире, он начинает бороться за власть в семье.

¹ Отец в современной семье. Вильнюс, 1988.

² Капо R., Shпbasawa Т. Психотерапия отец-мать-ребенок на примере случая послеродового психоза у отца // Мать, дитя, клиницист. М., 1994, с. 101-110.

³ Kovar L .G. Wasted Lives A Study of Children in mental Hospital and their Families. N. Y., 1979.

Если общество препятствует мужчине, мешает его активности в обес­печении семьи, это неизбежно приводит к развалу ее как социального института³.

Проблема отцовства наиболее остра для постсоветского общества. Наше государство декларировало равноправие обоих родителей по от­ношению к ребенку (Кодекс законов о браке и семье РФ). В реальности нынешнее законодательство и практика отчуждают отца от семьи.

Мало того, что общественное воспитание считалось основным, а от­ветственность за судьбу детей передавалась государству и педагогам. Но система льгот в связи с рождением ребенка, уходом за детьми, их воспитанием предоставляется только матерям, а отцам — лишь в свя­зи со смертью матери, ее длительным отъездом или болезнью. В слу­чае развода ребенок остается с матерью.

Следовательно, мужчина знает, что от его заботы, личных качеств судьба его как отца никак не зависит, а ребенок — это, прежде всего, проблема женская.

Вообще отношения в семье при тоталитарном обществе становятся психобиологическими, а не социально-психологическими: роль отца как главного агента социализации сводится на нет, повышается значе­ние природной психобиологической связи между ребенком и матерью. Потому крушение этой последней опоры семьи по вине матери явля­ется катастрофой. Это явление вновь вынуждает власти и общество обратиться к проблемам матерей и материнства и порождает пороч­ный круг мнимых причин и реальных следствий.

Если в чем-то и нашли реализацию идеи ранних и поздних комму­нистов-утопистов, так в судьбе семьи. Для всех утопий и антиутопий (утопий-предупреждений) характерно, что государство берет на себя все функции нормальной семьи: от социальных до биологических (ис­кусственное разведение детей). В конце концов человек как социаль­ное, психологическое, биологическое существо совершенно не нужен для прогресса. Во всех утопиях и антиутопиях ребенок вообще не рассматривается как самостоятельный член семьи. Внимание авто­ров проектов «светлого коммунистического будущего» сосредоточива­ется на отношениях сексуальных: «муж-жена», «муж-другие женщи­ны», «жена - другие мужчины». Взгляды утопистов на семью отрицают семью как субъект воспитания детей. Для них ребенок является объек­том государственного воспитания или же искусственного выведения породы (как у Т. Кампанеллы).

У Е. Замятина в романе «Мы» нет даже понятия «семья». Государство берет на себя все заботы о продлении человеческого рода. У О. Хаксли в романе «Прекрасный новый мир» слова «отец» и «мать» в тоталитар­ном обществе становятся бранными. Государство берет на себя и про­цесс продолжения рода: оплодотворяет яйцеклетку и влияет на процесс созревания плода. Тем самым тоталитарное государство становится от­цом, матерью и педагогом-воспитателем в одном лице. Аналогично у А. Платонова: дети отчуждены от семьи. Но власти до детей дела нет, они растут без всякой заботы и умирают в раннем возрасте'. Предельным решением семейных, брачных и сексуальных проблем яв­ляется роман «Москва 2042» В. Войновича: «разделение различных предприятий на мужские и женские еще существует только в кольцах враждебных, а здесь полное равенство, и разница между мужчиной и женщиной практически стерта».

Нельзя сказать, что советская семья не является семьей как тако­вой; скорее это аномальная семья, в которой ответственность несет мать, она же зачастую доминирует.

Возврат к цивилизации для нее начнется с возрождения нормаль­ной семьи (в научном значении этого термина) и никак не раньше.

¹ Лапин Б. Жизнь в антиутопии: государство или семья? // Общественные Науки и современность. 1995, № 3, с. 149.

Ни демократия, ни частная собственность, ни всеобщая христиани­зация населения России сами по себе ничего не решат: они являются лишь внешними предпосылками духовной работы.