Вопрос о разных аспектах семантического содержания в освещении Л. В. Щербы связан с характеристикой направлений грамматического описания в плане активного и пассивного сиятак-24
сиса. Когда Л. В. Щерба пишет о возможности построения «идеологической грамматики», т. е. грамматики, «исходящей из семантической стороны, независимо от того или иного конкретного языка»,73 он фактически вычленяет соответствующий аспект семантического содержания, рассматриваемого независимо от того или иного конкретного языка. Когда же Л. В. Щерба характеризует пассивный аспект синтаксиса, при котором «приходится исходить из форм слов, исследуя их синтаксическое значение»,74 то здесь выделяется тот аспект семантического содержания, который связан с конкретными средствами конкретного языка. В пассивном синтаксисе исходным пунктом являются синтаксические вы- • разительные средства и изучаются синтаксические значения этих средств. В активном же синтаксисе исходным пунктом является мысль и рассматривается вопрос о том, какими средствами она выражается. Некоторые из примеров Л. В. Щербы: «Как выражается независимость действия от воли какого-либо лица действующего? Как выражается предикативное качественное определение предмета (в русском языке причастными оборотами и оборотами с который и т. д.)? Как выражается количество вещества?».75
В работах Л. В. Щербы явно выражено внимание к связи мыслительного содержания с формами языка: «В силу диалектического единства формы и содержания мысль наша находится в плену у форм языка, и освободить ее от этого плена можно только посредством сравнения с иными формами ее выражения в каком-либо другом языке».76 И в другом месте: «Чем сложнее мысль, тем больше требуется умения для извлечения ее из форм языка».77 Это очень важное положение: мысль рассматривается не отдельно от форм языка — она заключена в самих этих формах, откуда ее извлекает лингвист посредством сравнения с другими формами ее выражения.
Применительно к исследованию языковых значений важную роль играют мысли Л. В. Щербы об объективном существовании категорий и их классификации в языковой действительности.78
73 Ще рб а Л. В. Очередные проблемы языковедения. — В кн.:
Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 48.
74 Там же, с. 56.
76 Там же.
76 Щ е р б а Л. В. К вопросу о распространении в СССР знания ино
странных языков и о состоянии филологического образования. (Докладная
записка, 1944). — В кн.: Щерба Л. В. Избранные работы по языкознанию
и фонетике. Т. I. Л., 1958, с. 27.
77 Там же, с. 26.
78 Уже А. А. Потебня писал о существовании «рядов явлений»
в языке: «Говорящий может не отдавать себе отчета в том, что есть в его
языке склонение, и, однако, склонение в нем действительно существует
в виде более тесной ассоциации известных форм между собою, чем с дру
гими формами. Без своего ведома говорящий при употреблении данного
слова принимает в соображение то большее, то меньшее число рядов яв
лений в языке» (Из записок..., с. 44).
По отношению к частям речи этот принцип — по существу принцип языковой онтологии, онтологической естественной классификации — раскрывается так: «... в вопросе о „частях речи" исследователю вовсе не приходится классифицировать слова по каким-либо ученым и очень умным, по предвзятым принципам, а он должен разыскивать, какая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой, или точнее, — ибо дело вовсе не в „классификации", — под какую общую категорию подводится то или иное лексическое значение в каждом отдельном случае, или еще иначе, какие общие категории различаются в данной языковой системе».79 Этот принцип распространяется не только на части речи, но и на все грамматические категории, понимаемые Л. В. Щербой как «те группы однообразия в языке, под которые подводятся единичные явления».80 Помысли Л. В. Щербы, «грамматика в сущности сводится к описанию существующих в языке категорий».81
Говоря о существующих в языке категориях, Л. В. Щерба имеет в виду единство их значения и внешних выразителей.82 Однако в этом единстве при обязательном наличии внешних выразителей («Если их нет, то нет в данной языковой системе и самих категорий» 83) ведущая роль отводится значению — с той точки зрения, что имено оно является основой для подведения того или иного слова под данную категорию: «.. .если в языковой системе какая-либо категория нашла себе полное выражение, то уже один смысл заставляет нас подводить то или другое слово под данную категорию».84 Таким образом, мысли Л. В. Щербы об объективном существовании в языке определенных категорий в том их членении, которое навязывается самой языковой системой, имеют прямое отношение к категориальным значениям. Этот принцип, несомненно, действителен для исследования языковых значений в целом. Тезис об их объективном существовании в том членении и тех связях, которые заключены в системе данного языка, — это один из основных методологических принципов исследования языковой семантики.
Для теории значения существенна концепция Л. В. Щербы о трех аспектах языковых явлений — речевой деятельности (процессах говорения и понимания), языковой системе и языковом материале (текстах). Из всего содержания работы Л. В. Щербы
79 Щерба Л. В. О частях речи в русском языке. — В кн.:
Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность, с. 78—79.
80 Щ е р б а Л. В. О служебном и самостоятельном значении грамма
тики как учебного предмета. — В кн.: Щерба Л. В. Избранные работы
по русскому языку. М., 1957, с. 12.
81 Там же, с. 12.
82 См.: Щерба Л. В. О частях речи..., с. 79—80, 99.
83 Там же, с. 79.
84 Там же, с. 80, Ср. мысли А. А. Потебни, изложенные в разделе «По
чем узнается присутствие грамматической формы в данном слове?» (Из
записок..., с. 39—45).
вытекает, что эти три аспекта могут быть выделены и в области значений. Непосредственно об этом идет речь при характеристике схемы анализа, в которой исходным пунктом является лингвистический эксперимент над создаваемыми текстами (языковым материалом), а конечным резутьтатом— выводы о значениях данной формы в языковой системе.85 Важно суждение о том, что значения той или иной формы нельзя констатировать путем непосредственного самонаблюдения.86 В более общем виде Л. В. Щерба формулирует вывод, который, несомненно, относится и к значениям форм: «...все языковые величины, с которыми мы оперируем в словаре и грамматике, будучи концептами, в непосредственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологическом) нам вовсе не даны, а могут выводиться нами лишь из процессов говорения и понимания, которые я называю в такой их функции „языковым материалом" (третий аспект языковых явлений)».87 Не будучи данными в непосредственном опыте и непосредственном самонаблюдении, значения той или иной формы выводятся для языковой системы в результате эксперимента: «... экспериментируя, т. е. создавая разные примеры, ставя исследуемую форму в самые разнообразные условия и наблюдая получающиеся при этом „смыслы", можно сделать несомненные выводы об этих „значениях" и даже об их относительной яркости».88
Постановка вопроса о значениях в процессе говорения и понимания предполагает необходимость выхода за пределы собственно языковых значений и обращения к смыслу высказывания, к соотнесению значений форм и выражаемого смысла.89 В связи с этим возникает особый вопрос о соотношении между семантическим содержанием (в разных его аспектах) в процессе говорения и семантическим содержанием в процессе понимания. Специального исследования заслуживает отношение между разными аспектами семантического содержания в речевой деятельности и соответствующими сторонами семантического содержания в языковом материале (текстах). Думается, что при разработке всех этих вопросов не следует идти по пути резкого размежевания и изолированного рассмотрения разных форм существования значений, в частности, «системно-языковых» значений и значений в процессе речевой деятельности (речевых значений и смыслов). Важно сохранить и попытаться развить применительно к значениям тот принцип единства и взаимосвязи разных аспектов языковых явлений, который играет существенную роль в концепции Л. В. Щербы.
85 См.: Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об
эксперименте в языкознании. — В кн.: Щерба Л. В. Языковая система
п речевая деятельность, с. 33—34.
86 См. там же, с. 33.
87 Там же, с. 26.
88 Там же, с. 33.
89 См., в частности: Потебня А. А. Мысль и язык, с. 106, 139—144.
КОНЦЕПЦИЯ И. И. МЕЩАНИНОВА
Излагая в работах 40-х годов теорию понятийных категорий, И. И. Мещанинов выдвигал на передний план все то, что в этих категориях связано с языком, с «языковой передачей», в которой особое внимание уделяется наличию определенной системы. Признак системы в языковом выявлении того или иного понятия рассматривается И. И. Мещаниновым как обязательный и необходимый признак понятийной категории, как критерий ее выделения. Если этот признак отсутствует, то, по мысли И. И. Мещанинова, речь может идти о понятии, существующем в сознании и передаваемом языковыми средствами, но не о понятийной категории. Таким образом, понятийные категории рассматриваются И. И. Мещаниновым в «языковой проекции», в языковом выявлении, имеющем характер системы. Эта мысль настойчиво подчеркивается И. И. Мещаниновым: «... выражая в языке нормы действительного сознания, эти понятия отражают общие категории мышления в его реальном выявлении, в данном случае в языке. Таким понятиям, образующим в языке определенную систему, присваивается мною наименование понятийных категорий. Всякое понятие, существующее в сознании человека, может быть передано средствами языка. Оно может быть выражено описательно, может быть передано семантикою отдельного слова, может в своей языковой передаче образовать в нем определенную систему. В последнем случае выступает понятийная категория. Она передается не через язык, а в самом языке, не только его средствами, а в самой его материальной части. Таким образом, не всякое передаваемое языком понятие является понятийною категориею. Ею становится такое понятие, которое выступает в языковом строе и получает в нем определенное построение. Последнее находит свое выражение в определенной лексической, морфологической или синтаксической системе».90
Вместе с тем И. И. Мещанинов обращал внимание и на собственно понятийную, мыслительную сторону выделяемых им категорий. Он подчеркивал, что понятийные категории выражают в языке нормы действующего сознания, отражают общие категории мышления.91 В теории И. И. Мещанинова (так же как и в концепции понятийных категорий, выдвинутой О. Есперсеном92), отразилась сложная, двойственная природа рассматриваемых мыслительно-языковых отношений.
90 Мещанинов И. И. Понятийные категории в языке. — Труды
Военного ин-та иностр. языков, 1945, № 1, с. 15.
91 См. там же, с. 14—15.
92 См.: Есперсен О. Философия грамматики. М., 1*958. О. Есперсен,
с одной стороны, характеризует понятийные категории как внеязыковые,
универсальные, относящиеся к миру универсальной логики (см. с. 57—
59), а с другой, подчеркивает, что при установлении понятийных категорий
необходимо сосредоточить внимание на уже установленных синтаксиче-
В этой двойственности заключены предпосылки возможной дальнейшей дифференциации. Такая дифференциация отчасти наметилась в более поздних работах И. И. Мещанинова, где специально выделяется собственно понятийный, логический аспект — в логических категориях. И. И. Мещанинов проводит различие между логическими и логико-грамматическими категориями, образуемыми соединением логического содержания с его грамматическим выражением. Он пишет: «Логические категории сохраняют свое самостоятельное значение, независимое от синтаксической конструкции предложения, и устанавливают связь языка с мышлением, передавая логическое содержание образуемым в языке грамматическим построениям».93 И далее: «В предложении выступают грамматически передаваемые категории мышления, выражающие действующее лицо, само действие и связанные с ними члены высказывания».94 В понятии же логико-грамматических категорий подчеркивается связь логического содержания с грамматическим выражением: «Логическое содержание, соединяемое с его грамматическим выражением, образует в языке не обособленные, а совместно выступающие логико-грамматические категории».95 Именно с логико-грамматическими категориями (с особой их разновидностью) соотносит И. И. Мещанинов те понятийные категории, о которых он писал в работах 40-х годов: «В таком положении выделяется среди используемых языком логико-грамматических категорий особая их разновидность — „понятийные категории", которые выдвигались мною в моих предыдущих работах».96 Что касается той важнейшей стороны теории И. И. Мещанинова (40-х годов), которая связана с понятием системы в языковой передаче понятийных категорий, то она нашла отражение в тех современных работах, в которых специальное внимание уделяется структуре функционально-семантических (грамматико-лек-сических и т. п.) полей. Об этом речь будет идти ниже, при рассмотрении современной литературы вопроса.
КОНЦЕПЦИЯ В. В. ВИНОГРАДОВА
Грамматическое учение В. В. Виноградова пронизано идеей связи и взаимодействия грамматики и лексики, прежде всего грамматических и лексических значений: «... в реальной истории
ских категориях: «... было бы неправильным приступать к делу, не принимая во внимание существование языка вообще, классифицируя предметы и понятия безотносительно к их языковому выражению» (с. 60).
93 Мещанинов И. И. Соотношение логических и грамматических
категорий. — В кн.: «Язык и мышление». М., 1967, с. 9.
94 Там же, с. 11.
95 Там же, с. 12.
96 Там же, с. 16. Ср. также: Мещанинов И. И. Типология струк
туры предложения. — Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. А. И. Герцена,
языка грамматические и лексические формы и значения органически связаны, постоянно влияют друг на друга. Поэтому изучение грамматического строя языка без учета лексической его стороны, без учета взаимодействия лексических и грамматических значений невозможно».97 Тем самым одним из центральных, основных объектов грамматического анализа оказывается область собственно языковых значений, соотношение разных типов и аспектов этих значений, их взаимодействие в целостной семантической структуре языковых единиц.
В. В. Виноградов исходит из принципа множественности, сложности и многообразия аспектов семантической структуры. Он показывает, насколько сложны и разнообразны «те воплощенные в звуковой комплекс слова элементы мысли или мышления, которые прикрываются общим именем „значения"».98
На основе анализа семантической структуры слова, прежде всего различий в характере сочетания и взаимодействия лексических и грамматических значений, строится учение о структурно-семантических типах слов, включающее (как более частный и производный компонент) и теорию частей речи.99 Тот же принцип во многих отношениях определяет подход к определению сущности формы слова. Аспекты этого понятия определяются в зависимости от различий между типами слов, в частности от характерного для каждого из этих типов соотношения грамматических и лексических значений. Раскрывается неоднородность способов выражения грамматических значений и самого характера этих значений у разных семантических типов слов.100
Одним из аспектов собственно языковой грамматической семантики, привлекавших к себе внимание В. В. Виноградова, явились формы и способы существования грамматических значений. Развивая ту тенденцию, которая была представлена в предшествующей грамматической традиции, в частности в грамматической концепции А. М. Пешковского, В. В. Виноградов последовательно раскрывает содержательное и структурное многообразие грамматических значений. Так, характеристика значений падежных форм русского языка отражает многообразие семантических структур разных падежей. Используется не одна модель описания падежных значений, а несколько разных способов описания, в зависимости от типа системно-структурной организации данного значения.101
В грамматической концепции В. В. Виноградова представлен не только путь от формы к значению, но и путь от семантического содержания к различным (не только грамматическим, но и лексическим) средствам его выражения. С этим направлением анализа связана разработка вопроса о категории модальности в русском языке, то же направление анализа играет важную роль в учении о синтаксических категориях модальности, времени и лица как компонентах предикативности.
Модальность трактуется В. В. Виноградовым как семантическая категория, имеющая языковой характер; обращается внимание не только на содержание категории модальности, но и на «формы ее обнаружения»: «...категория модальности предложения принадлежит к числу основных, центральных языковых категорий, в разных формах обнаруживающихся в языках разных систем. Вместе с тем эта категория — из типа тех категорий, которые акад. И. И. Мещанинов назвал „понятийными категориями"... Семантическая категория модальности в языках разных систем имеет смешанный лексико-грамматический характер. В языках европейской системы она охватывает всю ткань речи».102 Анализируя средства выражения модальности в русском языке, В. В. Виноградов обращает внимание на то, что «различия в способах выражения этой категории отчасти связаны с внутренними различиями в самих ее спнтаксико-семантических функциях, в ее функционально-синтаксическом существе».103 При этом в центре внимания оказывается соотношение и взаимодействие разных способов выражения данной категории. Фактически на материале модальности В. В. Виноградовым выявлены многие признаки тех языковых единств, которые позднее стали рассматриваться рядом исследователей как функционально-семантические (грамматико-лексические) поля. .
Теория предикативности строится В. В. Виноградовым на функциональной основе. Центром и вместе с тем исходным пунктом этой теории является определение предикативности с точки зрения ее значения и назначения: «... значение и назначение общей категории предикативности, формирующей предложение, заключается в отнесении содержания предложения к действительности».104 От функции предикативности теоретический анализ обращается к ее выражению и конкретизации в категориях модальности, времени и лица, получающих «широкое синтаксическое истолкование, далеко выходящее за пределы соответствующих мор-
1967, т. 354. Вопросы общего языкознания. Материалы республиканского семинара преподавателей общего языкознания, с. 87—108.
97 Виноградов В. В. Русский язык (Грамматическое учение
о слове). 2-е изд. М., 1972, с. 12.
98 Там же, с. 16.
99 См. там же, с. 30—32, 38—43.
100 См. там же, с. 32—37.
101 См. там же, с. 141—146.
102 В и н о г р а д о в В. В. О категории модальности и модальных сло
вах в русском языке. — В кн.: Виноградов В. В. Избранные труды.
Исследования по русской грамматике. М., 1975, с. 55.
103 Там же, с. 58.
104 В и н о г р а д о в В. В. Основные вопросы синтаксиса предложения
(На материале русского языка). —В кн.: Виноградов В. В. Избран
ные труды. Исследования по русской грамматике, с. 267.
дуемых значений, в стремлении раскрыть многообразие аспектов языковой грамматической семантики, в общей тенденции к построению собственно лингвистической, а не логической или логизированной теорий грамматического содержания.
Выделим в рассмотренных выше концепциях отечественной (русской и советской) языковедческой традиции некоторые положения, которые нам особенно важно подчеркнуть в связи с обсуждением вопроса о соотношении мыслительного и собственно языкового аспектов семантического содержания. Эти положения и выводы, на наш взгляд, имеют актуальное значение для современного этапа разработки данного вопроса.
1. Важен прежде всего самый факт вычленения, различения
языкового и мыслительного содержания (ср. такие понятия, как
«содержание языка» и «внеязычное значение», «внеязычное со
держание» у А. А. Потебни, «языковое мышление» и «внеязыко-
вые семантические представления» у И. А. Бодуэна де Куртенэ,
языковые и «общелогические» значения у А. М. Пешковского,
«синтаксическое значение форм слов» и «семантическая сторона»,
из которой исходит идеологическая грамматика «независимо от
того или иного конкретного языка» у Л. В. Щербы).
2. Выявлены разные аспекты соотношения языкового и мысли
тельного содержания:
1) содержание языка есть форма по отношению к «внеязыч-
ному значению»; языковое содержание состоит из символов вне-
язычного значения; значение слов является «способом представ
ления внеязычного содержания» (А. А. Потебня);
2) внеязыковые представления отражаются в языковом мыш- ,
лении, неязыковое знание находит отражение в языковом знании
(И. А. Бодуэн де Куртенэ);
3) там, где «с логической стороны» выражено «совершенно
одно и то же», каждая из форм сохраняет свое основное значение
(А. М. Пешковский);
4) логические категории «просвечивают более или менее за
вуалированно во всех гораздо более многочисленных и сложных
категориях языка» (А. М. Пешковский).
3. Поставлен вопрос о способах выявления мыслительного со
держания:
а) путем сопоставления выражений, имеющих нечто общее
в своем содержании, и отвлечения от содержательных различий
(«Чтобы получить внеязычное содержание, нужно бы отвлечься
от всего того, что определяет роль слова в речи, напр, от всякого
различия в выражениях... „кому носить меч", „чье дело ношеньс
меча"...» — А. А. Потебня);
б) посредством сравнения с иными формами выражения мысли
(находящейся «в плену у форм языка») в каком-либо другом
языке (Л. В. Щерба).
4. Намечено различие путей анализа «от формы к значению»
и «от значения к форме» (И. А. Бодуэн де Куртенэ, А. А. Шахма-
тов, А. М. Пешковский, Л. В. Щерба, В. В. Виноградов). В направлении «от формы к значению» определены важные закономерности системных связей значений форм (А. А. Потебня, Ф. Ф. Фортунатов, А. М. Пешковский). В направлении «от значения к форме» представлены интересные общие теоретические построения, в частности: о «потаенных категориях» — у И. А. Бодуэна де Куртенэ, о коммуникации в ее отношении к предложению — у А. А. Шахматова, о категориях, имеющих морфологическое обнаружение и не имеющих его — у него же, об «идеологической грамматике», об активном синтаксисе — у Л. В. Щербы, о понятийных категориях — у И. И. Мещанинова, о предикативности — у В. В. Виноградова. В грамматической традиции имеется опыт разработки отдельных семантических категорий (например, категории модальности — у В. В. Виноградова).
5. Обращено внимание на различия между языками в их со
держательной стороне —в значениях форм (Ф. Ф. Фортунатов),
в том, что «в одном языке отражаются одни группы внеязыковых
представлений, в другом — другие» (И. А. Бодуэн де Куртенэ).110
6. Подчеркнута в теоретическом плане важность изучения
именно языкового содержания (нередко с этим связана «антило
гистическая» направленность изучения значений, в частности
в грамматике). Ср. у А. А. Потебни — о «старой теории (логико-
грамматической)», у А. М. Пешковского — о грамматике, которая
слишком мало знает значения языка и изучает «не те значения,
какие нужны» (общелогические, а не языковые), у В. В. Вино
градова — о грамматике, которая «превращается в каталог внеш
них форм речи или в отвлеченное описание элементарных логи
ческих категорий, обнаруживаемых в языке». Такая тенденция,
безусловно, сыграла положительную роль (и до сих пор имеет
значение) в тех ситуациях, когда собственно языковые аспекты
семантического содержания либо игнорируются, либо смешива
ются с аспектами логическими. В целом же для отечественной
языковедческой традиции характерно внимание и к собственно
логическим аспектам семантического содержания — с точки зре
ния их отношения к языковым категориям (такова, например,
постановка вопроса о грамматике и логике у А. А. Потебни).
110 Разумеется, сам по себе вопрос о содержательных различиях между языками был поставлен ранее, в частности в трудах В. Гумбольдта. Мы имеем в виду те аспекты этого вопроса, которые нашли во многом своеобразное освещение в отечественной языковедческой традиции.
3*
Глава II
ВОПРОСЫ СООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКОВОГО И МЫСЛИТЕЛЬНОГО СОДЕРЖАНИЯ
В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Основные тенденции языковедческой традиции в освещении вопросов грамматической семантики оказали существенное влияние на разработку этого круга проблем в современной лингвистической литературе. В этой работе речь идет, как правило, о советской лингвистической литературе (мы продолжаем ту линию изложения, которая была намечена в предыдущей главе, посвященной отечественной — русской и советской — традиции в разработке проблемы языкового содержания).
КОНЦЕПЦИИ СООТНОШЕНИЯ ЗНАЧЕНИЯ И СМЫСЛА
Определилось направление семантических исследований, в которых анализ соотношения языкового и мыслительного содержа-1 ния концентрируется на понятиях значения и смысла (или аналогичных понятиях, представленных другими терминами). Концепции соотношения этих понятий наряду с чертами общности характеризуются некоторыми различиями, связанными с тем, что разграничение значения и смысла проводится в разных исследовательских целях, с различных теоретических позиций, в разных областях исследования, например, в теории членения речевой деятельности, в психолингвистических исследованиях, в структурной математической лингвистике.
Одна из таких областей — теория соотношения языка и мышления. В частности, в этом плане рассматривается понятие смысла в его отношении к значению в статье Н. А. Слюсаревой «Смысл как экстралингвистическое явление» (1963 г.).1 Смысл здесь определяется как особый тип отношения между понятиями — как
1 См.: С л ю с а р е в а Н. А. Смысл как экстралингвистическое явление. — В кн.: Как подготовить интересный урок иностранного языка. М., 1963, с. 185—199. Здесь же приводятся и комментируются предшествующие работы, в которых рассматривается соотношение понятий значения и смысла.
наличие связи между ними, совокупность связей данного понятия с другими понятиями. Экстралингвистический статус смысла как явления, связанного с деятельностью мышления, по мнению автора, обусловливается следующими факторами: а) смысл может быть выражен самыми различными средствами, б) в пределах одного языка он передается средствами разных уровней языковой системы (ср., например, отношение принадлежности в случаях типа англ. my sister's hand — the hand of my sister), в) он может быть выражен средствами разных языков, г) смысл может стать понятным не только из сведений, получаемых при помощи языка (имеются в виду такие явления, как «подтекст», выступающий наряду со словесным текстом, подразумевание, различные иносказания; речь идет также о таких внеязыковых средствах выражения смысла, как жест, мимика).
Устанавливая связи между смыслом и значением, Н. А. Слю-сарева подчеркивает единство этих соотносительных явлений. Будучи одной из сторон, характеризующих содержание понятия, смысл выявляется, репрезентируется через значение слова. Он принадлежит мыслительной сфере и реализуется в значении, относящемся к внутренней стороне языка. На наш взгляд, эта характеристика взаимосвязей смысла и значения верно отражает некоторые стороны сложного отношения смысла к языку.2 Следует подчеркнуть, что для лингвистики в категории смысла, относящейся к мыслительному содержанию, представляет интерес прежде всего то, что связывает эту категорию с языком.
В работах Г. П. Мельникова вопрос о значении и смысле рассматривается в связи с проблемами соотношения языка и мышления, теории речевой деятельности и теории языкового знака, а также применительно к более конкретным темам.
Значениями данного языка Г. П. Мельников называет абстрактные мыслительные единицы, непосредственно связанные с акустическими образами.3 Значения языковых знаков трактуются как коммуникативные обобщенные образы мыслительных единиц,4 внеконтекстные характеристики знака,5 инвариантные составляющие означаемого, представляемые данным знаком.6 Значения — это единицы узуальные и социальные, т. е. наличные и
2 Развитие темы о соотношении лингвистической семантики и «семан
тики отражения» см. в статье Н. А. Слюсаревой «Проблемы лингвистиче
ской семантики» (Вопросы языкознания, 1973, № 5).
3 См.: Мельников Г. П. Семантика и проблемы тюркологии. —
Советская тюркология (Баку), 1971, № 6, с. 6.
4 См. там же, с. 14.
5 См.: Мельников Г. П. О типах дуализмов языкового знака. —
Научн. докл. высш. школы. Филол. науки, 1971, № 5, с. 58.
6 См.: Мельников Г. П., Муранивский Т. В. Системные ме
тоды в информатике и научно-информационной деятельности.— В кн.:
Теория и практика научно-технической информации (Системные методы
в информатике и информационной практике). Материалы семинара. М.,
1973, с. 18.
в высокой степени подобные у всех членов языкового коллектива.7 Значение имеет структуру, мотивированную денотатом, «навязанную» его свойствами.8 Значение и акустический образ представляют собой компоненты двухсторонней языковой единицы — монемы (термин «языковой знак» используется как синоним термина «акустический образ»).9 Ограниченным числом монем «обслуживается» безграничное число смысловых единиц.10 Смыслами единиц речевого акта Г. П. Мельников называет те мыслительные единицы, которые в конкретном акте речевой деятельности выражаются с помощью значений, акустических образов и речевых знаков.11 Смысл трактуется как ситуативная характеристика знака в контексте.12 В отличие от значения, которое является инвариантным, обязательным и узуальным, смысл знака в акте коммуникации — величина «вариативная, окказиональная, нередко абсолютно уникальная, представленная лишь в единственном случае употребления данного знака в данном смысле».13 Окказиональный смысл является образным представителем внешних или воображаемых объектов в их неповторимой индивидуальности.14 Помимо окказиональных выделяются узуальные смыслы. Каждому значению соответствует набор узуальных смыслов.15 В словаре должно быть дано такое толкование значения, которое объясняло бы его использование в функции означаемого для определенного круга абстрактных социально значимых смыслов. Если ситуативный конкретный смысл творчески создается в момент номинации, то абстрактный социально значимый смысл «заготавливается» заранее и лишь воспроизводится всеми по памяти.16 При восприятии текста по его символам опознаются значения, по значениям — узуальные смыслы, по узуальным смыс-
лам — окказиональные.
7 См.: Мельников Г. П. О принципиальных возможностях пере
дачи содержания текста при машинном переводе на современных ЭВМ. —
В кн.: Теория и практика научно-технической информации. Материалы
семинара. М., 1974, с. 82.
8 См.: Мельников Г. П. Семантика и проблемы тюркологии, с. 10.
9 См. там же, с. 8.
10 См.: Мельников Г. П., Муранивский Т. В. Системные ме
тоды в информатике...,' с. 18.
11 См.: Мельников Г. П. Семантика и проблемы тюркологии, с. 8.
Под речевым знаком имеется в виду тот реально звучащий и восприни
маемый слушателем кратчайший отрезок речевого потока, на который слу
шатель реагирует как на значащий (см. там же, с. 7).
12 См.: Мельников Г. П. О типах дуализмов языкового знака, с. 58.
13 Мельников Г. П., Муранивский Т. В. Системные методы
в информатике..., с. 19.
14 Мельников Г. П., Муранивский Т. В. Степень семантичности
современных ИПЯ. — В кн.: Теория и практика научно-технической ин
формации. Материалы семинара. М., 1974, с. 14.
15 См.: Мельников Г. П. О принципиальных возможностях..., с. 84.
16 См.: Мельников Г. П. Семантика и проблемы тюркологии,
с. 15-16.
17 См.: Мельников Г. П. О принципиальных возможностях... с. 80.
Между значением и смыслом, по мнению Г. П. Мельникова, существуют сложные отношения, которые отчасти уже были определены выше. Более полно эти отношения раскрываются в следующих суждениях: «Значения являются означающими для смыслов, причем связь конкретного смысла со значением всегда обусловлена ситуативно и всегда временна, основана на ассоциациях. Языковые знаки (акустические образы) служат означающими для значений, и их связь закреплена узуально, до акта говорения, причем одинаково у всех членов коллектива».18 И далее: «...граница между „означаемым" и „означающим" не абсолютна, как в схеме Соссюра, а относительна: смысл есть означающее для денотата, значение — для смысла, языковой язык — для значения, а речевой знак — для языкового».19 «...нельзя отождествлять мышление вообще с языковым мышлением. Различие в строе языков приводит к различию в способах коммуникативной классификации конкретных и абстрактных смыслов и, следовательно, к специфике членения смыслов на значения при передаче ситуативного содержания. Однако, в конечном счете, это содержание остается одним и тем же, независимо от того, на „каком языке" думают участники коммуникативного акта, ибо собственно языковое „ду-мание" осуществляется лишь тогда, когда, в связи с поставленной целью, говорящий выявил границы передаваемого смысла и начал его перекодировать в значения, а слушающий, наоборот, включился в процесс перехода от воспринятых значений к восстанов-лению смысла, подразумеваемого говорящим»/"
В этой характеристике соотношения между значением и смыслом особенно существенной представляется мысль о том, что смысл перекодируется говорящим в значения, а воспринятые слушающим значения переходят в смысл. Это очень важно для понимания того, что значение и смысл представляют собой не разные и независимые объекты, а разные стороны, аспекты, формы существования мыслительных (мыслительно-языковых и мыслительно-речевых) единиц, которые оказываются способными к взаимным переходам, к перекодированию.
Проблеме соотношения значения и смысла в деятельности общения посвящена статья В. А. Звегинцева и одна из глав его книги «Язык и лингвистическая теория». Следует согласиться с автором, когда он подчеркивает: значение и смысл не независимы друг от друга. Смысл возможен постольку, поскольку существуют значения, которые тем самым подчиняют мысль определенным ограничениям; значения существуют не сами по себе, а ради смысла; в деятельности общения смысловое содержание всегда представляет собой результат творческого мыслительного усилия, так как формируется в неповторяющихся ситуациях, во-
18 Мельников Г. П. Семантика и проблемы тюркологии, с. 11.
19 Там же, с. 12.
20 Там же, с. 13.
шгощая в себе соотнесение данной ситуации (или образующих ее
вещей) с внутренней моделью мира, хранящейся в сознании че
ловека; когда смысловое содержание преобразуется в предложе
ние, происходит переход соотнесения с внутренней моделью мира
в соотнесение с той объективизированной (лингвистической) мо
делью мира, которая фиксирована в языке.21 Помимо этих поло
жений заслуживают внимания замечания об ограничениях в при
менении перефразировки как способа «уловления» смысла. Ин
тересен также анализ анафорических средств «нанизывания»
смыслов. -■•*--.-;.!
По мнению В. А. Звегинцева, смысл представляет собой целостное образование, которое «не может разбираться на части».2'z На наш взгляд, целостность смысла высказывания не исключает, а напротив, предполагает наличие в нем определенной структуры, т. е. смысл как целое членится на составные компоненты, между которыми существуют определенные отношения и связи. Компоненты смысла, с нашей точки зрения, — это понятийные категории, выступающие в конкретных речемыслительных реализациях и взаимодействующие друг с другом в составе смысловых комплексов.
Рассматривая соотношения языковых значений и смысла, В. А. Звегинцев проводит разграничение между языком в его состоянии и языком в его деятельности. При этом с точки зрения важности и перспективности исследования смысловой стороны языка абсолютное предпочтение отдается рассмотрению языка в его деятельности: в изучение включается человек, учитывается и человеческий фактор, и техника общения — в результате проблема смысловой стороны языка встает во весь рост. Когда же изучается язык в его состоянии, то, по мнению В. А. Звегинцева, отношение к человеку обычно носит чисто декларативный характер, человек легко элиминируется и перед исследователем остается лишь автономное и авторитарное образование — язык «в самом себе и для себя».23 Думается, что оба аспекта изучения языка в равной степени имеют значение, они дополняют друг друга. Изучение языка в его состоянии имеет несомненный и объективно данный предмет — объективированные языковые образования с их планом выражения и планом содержания. Без изучения этого предмета невозможно исследование языка в его деятельности. Причем в самих языковых значениях, взятых «в их состоянии», уже заключены результаты мыслительной деятельности человека, заключено отношение человека и отношение к человеку. Это отражение «Я» в языковых значениях давно с успехом изучается
лингвистами, стоящими на позиции изучения языка «в его состоянии» (таково, например, изучение «субъективно-объективных», по терминологии А. М. Пешковского, категорий).24
В работах ряда лингвистов подчеркивается роль речи в преодолении ограниченности и избирательности круга языковых средств с их значениями при передаче одного и того же, не зависящего от особенностей конкретных языков смыслового содержания, при выражении бесконечного количества новых конкретных смыслов. Так, В. М. Павлов, отмечая, что инвентарю языковых средств свойственна известная односторонность и неполнота охвата инвариантного содержания речевого мышления, пишет: «Относительность языка преодолевается речью. Это совсем не значит, что речь легко и просто преодолевает относительность языкового инструментария. Речь направлена на такое преодоление, в ней дана возможность „мыслить" вещи, не отраженные или односторонне отраженные в семантике элементов языка, взятых порознь и в отвлечении от речевого процесса, — слов, фразеологии, грамматических форм. Речь позволяет выйти за их пределы, создает новые, ситуативно и контекстуально обусловленные смыслы целых речевых отрезков, в которых смысловую лабильность обнаруживают и фиксированные содержания слов».25 Важное значение имеет подчеркиваемый В. М. Павловым принцип взаимодействия речевого мышления с чувственным познанием. Это взаимодействие и «направляет речевое мышление на преодоление относительности языковых средств в борьбе за соответствие объекту».26
В. 3. Панфилов, критически анализируя неогумбольдтианские концепции, также обращает внимание на то, что посредством ограниченного в каждом языке набора языковых единиц в речи выражается и такое мыслительное содержание, которое непосредственно не закреплено за какой-либо отдельной языковой единицей. Тем самым, по мысли автора, преодолевается избирательность, проявляющаяся в конкретных языках в том, что набор значений, фиксируемых в идеальной стороне языковых единиц и в грамматических категориях, в известной степени варьируется от языка к языку. Содержание сознания и содержательная сторона речи не сводится к сумме значений тех языковых единиц, посредством которых репрезентируется сознание или которые используются в речи.27
21 См.: Звегинцев В. А. Смысл и значение. — В кн.: Теоретические
и экспериментальные исследования в области структурной и прикладной
лингвистики. М., 1973, с. 97.
22 Звегинцев В. А. Язык и лингвистическая теория. М. 1973, с. 169.
23 См.: Звегинцев В. А. Смысл..., с. 92.
24 Ср. аргументацию значимости исследований в этом направлении
в статье В. Г. Адмони «Статус обобщенного грамматического значения
в системе языка» (Вопросы языкознания, 1975, № 1).
25 Павлов В. М. Проблема языка и мышления в трудах Вильгельма
Гумбольдта и в неогумбольдтианском языкознании. — В кн.: Язык и мыш
ление. М., 1967, с. 157.
23 Там же, с. 160.
27 См.: Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания. Гносеологические аспекты. М., 1977, с. 35—37.
Й. 3. Котелова показывает, чем обусловлено новое качествб содержаний речи по отношению к содержаниям языка. Существенны следующие факторы: 1) модификация, обогащение содержания самих языковых единиц при изменении их статуса, с одной стороны, уже на уровне словоформ, а с другой — при актуализации в данном речевом отрезке; 2) порождение новых по отношению к языку-системе содержаний сочетаниями словоформ, разнообразие которых практически бесконечно; 3) значения соединений языковых единиц нетождественны простой сумме значений этих единиц; 4) в речи реализуется содержание ряда отражательных систем — мышления, знания и др. и обозначаются любые действительные и мыслимые ситуации действительности. По мысли автора, в результате действия всех этих причин из конечного набора лексических и грамматических единиц образуются бесконечно разнообразные речевые содержания.28
С разграничением языка и речи связано рассматриваемое Б. М. Лейкиной соотношение понятий значения и интерпретации, или осмысления. Значение формальной единицы языка, представляющее собой специфически языковую категорию, не зависит от речевой ситуации. Осмысление же трактуется как «преломление языковой категории значения через речевую ситуацию».29 Осмысление, возникающее в речи, обусловлено, помимо значения языковых форм, условиями речевого общения и такими свойствами участников ситуации, как оценка обстановки речи, предшествующий опыт и уровень знаний, склад мышления, фонд ассоциаций.30
С нашей точки зрения, в речи (как в процессах говорения и понимания, так и в результатах этих процессов — текстах) мы имеем дело со сложным соотношением речевых реализаций языковых значений, с одной стороны, и речевого смысла, с другой (речевой смысл базируется не только на речевых реализациях языковых значений, но и на контекстуальной, ситуативной и энциклопедической информации) ,31
Вопрос о типах семантического содержания, в зависимости от концепции членения речевой деятельности, разумеется, не исчерпывается дихотомией «язык— речь». Существенно в данной связи обращение к таким понятиям, как система и норма (в их отно-
28 См.: Котелова Н. 3. Значение слова и его сочетаемость Л., 1975,
с. 10, см. также с. 11—81, особенно с. 11—12, 19—20., 42, 52, 64—70.
29 См.: Лейки на Б. М. Несколько задач по решению неоднознач
ности и экспликации имплицитных связей. — В кн.: Вычислительная линг
вистика. М., 1976, с. 82.
30 См. там же, с. 82—83. Ср. проводимое Дж. Хыосоном разграничение
поверхностного значения (signifies Соссюра, элемент языка), глубинного
значения (трактуемого как элемент речи) и референции, понимаемой как
употребление языка в отношении к миру опыта. См.: Н е w s о n J. Under
lying meaning, surface meaning, and reference. — In: XII. International
Linguisten-kongress. Wien, 29.8—2.9. 1977. Kurzfassungen. Wien, 1977, p. 46.
31 Подробнее об этом см. в главе IV, там же приведена более полная
литература по данной проблеме.
шении к речи) ,32 объективная и субъективная разновидности нормы.33
При характерной для настоящего времени обращенности интересов многих лингвистов к речи (речевому акту и тексту) и в связи с этим к речевым аспектам семантики, на наш взгляд, не только не утрачивается, но и становится особенно очевидной актуальность проблематики языковой системы и значения в системе языка.34
Разграничение языковых значений и смысла, взаимодействие того и другого, динамические переходы от смысла к значению и от значения к смыслу — все эта проблематика находит интересное освещение в современных психологических и нейропсихологиче-ских исследованиях, развивающих концепцию Л. С. Выготского. Строя свою теорию речемыслительного процесса, Л. С. Выготский высказал ряд существенных и плодотворных идей, имеющих непосредственное отношение к рассматриваемому нами вопросу.
Фундаментальное значение имеет идея разграничения 1) «смыслового строя внутренней речи», «смыслового синтаксиро-вания», с одной стороны, и 2) «значений внешних слов», «фази-ческого синтаксирования», «словесного синтаксиса», с другой. При этом высказывается важная мысль о том, что переход от первого ко второму представляет собой преобразование, «переконструирование» качественно различных величин, точнее, ряд последовательных преобразований, осуществляющихся от одного этапа к другому: «Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем — от мотива,
32 См.: Coseriu E. Sistema, norma e «parola». — In: Studi linguistici
in onore di Vittore Pisani. I. Brescia, 1969, p. 235—253.
33 См.: Степанов Г. В. О двух аспектах понятия языковой нормы.
(На испанском материале). — В кн.: Методы сравнительно-сопоставитель
ного изучения современных романских языков. М., 1966, с. 226—235.
О классификации лингвистических понятий значения в их отношении
к системе, норме и речи см.: Степанов Ю. С. 1) К общей лингвистиче
ской теории значения. — В кн.: Проблема значения в лингвистике и ло
гике. М., 1963, с. 11—12; 2) О предпосылках лингвистической теории зна
чения. — Вопросы языкознания, 1964, № 5, с. 71—74; Караулов Ю. Н.
Таксономия падежей и предлогов (семантика). Автореф. канд. дисс. М.,
1967, с. 7—27.
34 См., например работы Т. В. Булыгиной, посвященные принципам
организации плана содержания в его отношении к плану выражения в язы
ковой системе: Булыгина Т. В. 1) Об организации плана содержания
с точки зрения ее соответствия организации плана выражения. — В кн.:
Проблемы языкознания. Доклады и сообщения советских ученых на
X Международном конгрессе лингвистов. М., 1967, с. 62—66; 2) О некоторых
аналогиях в соотношении семантических и звуковых единиц. — Вопросы
языкознания, 1967, № 5, с. 76—86; 3) Грамматические оппозиции. — В кн.:
Исследования по общей теории грамматики. М., 1968, с. 175—231.
порождающего какую-либо мысль, к оформлению самой мысли, к опосредованию ее во внутреннем слове, затем — в значениях,( внешних слов и, наконец, в словах».35 В определении качественных различий между смысловыми величинами и словесными значениями в концепции Л. С. Выготского существенно указание на то, что «... течение и движение мысли не совпадает прямо и непосредственно с развертыванием речи»;36 «То, что в мысли содержится еимультанно, то в речи развертывается сукцессивно».37
Понятие смысловой организации высказывания в речемысли-тельных процессах, связанных с внутренней речью (внутренним программированием, по А. А. Леонтьеву), получает интересную конкретизацию в нейролингвистическом исследовании динамической афазии, проведенном Т. В. Ахутиной (автор во многом опирается на концепцию Л. С. Выготского, а также на работы А. Р. Лурия, Н. И. Жинкина, и Л. С. Цветковой). Нейропсихоло-гический анализ речи больных позволил исследователю выделить два типа речевых расстройств. Первый тип вызывается нарушением внутреннего программирования (иными словами, смыслового синтаксирования), а второй возникает, в результате распада грамматического структурирования (языкового синтаксирования). При речевых расстройствах первого типа наблюдаются трудности построения развернутого высказывания и отдельных предложений, трудности «компоновки смыслов» при сохранности моторных, сенсорных и грамматических компонентов речевого процесса. Для больных же с расстройствами речи второго типа характерны трудности грамматического оформления высказывания при первичной сохранности сенсорных и моторных компонентов речи, а также внутреннего программирования (последняя операция может быть и в состоянии легкой дисфункции).38 Эти наблюдения подтверждают реальность и относительную автономность процессов, отражаемых в понятиях «смыслового синтаксирования» и «словесного синтаксиса», реальность различий между смысловой организацией высказывания и синтаксическим структурированием. Тем самым дополнительное экспериментальное подтверждение находит и тезис о необходимости проводить различие между смыслом и языковыми значениями (развертывание последних связано со словесным синтаксисом).
В нашу задачу не входит специальный анализ психолингвистического и нейролингвистического аспектов проблемы соотноше-
35 Выготский Л. С. Мышление и речь. — В кн.: Выготский Л. С.
Избранные психологические исследования. М., 1956, с. 380—381.
36 Там же, с. 376.
87 Там же, с. 378.
88 См.: Ахутина Т. В. Нейро-лингвистический анализ динамической
афазии (К вопросу о механизмах построения связного грамматически
оформленного высказывания). М., 1975, с. 89—90. См. также: Ж ин
ки н Н. И. Грамматика и смысл (Разбор случая семантической a<J"""™
у ребенка). — Вкн,: Язык ичеловек. М., 1970, с. 63—85,
ния разных сторон грамматической семантики. Сошлемся на интересное освещение этой проблемы в книге А. Р. Лурия.39
Обратимся вновь к собственно лингвистической литературе вопроса о соотношении языковых и мыслительных аспектов семантического содержания применительно к грамматике.
Разграничение значения и смысла или близких понятий (при разной терминологии) начинает распространяться в некоторых направлениях структурной лингвистики, связанных с применением математических методов.
Заслуживают внимания высказанные И. И. Ревзиным (в книге «Современная структурная лингвистика») суждения о категориальном смысле в его отношении к перифрастическому смыслу. При истолковании категориального смысла уточняется и получает конкретную лингвистическую интерпретацию принятое в логике понимание смысла как способа представления денотата в знаке. Категориальный смысл трактуется как тот способ представления объекта в знаке, который определяется чисто языковыми особенностями означаемого. Речь идет о том, как взаимодействует означаемое с данной специфической организацией означающего.40 И. И. Ревзин связывает категориальный смысл не только с «внутренней формой» в собственном смысле слова, но и с выраженными в знаке морфологическими категориями, а также с тем классом контекстов, в которых употребляется знак и которые определяют скрытые, невыраженные категории знака.41 Категориальный смысл целиком связан с конкретным языком. Он возникает в конкретном языке в результате взаимодействия его специфической формы с выраженным содержанием.42
Перифрастический смысл знака связывается с перифрастическим набором — множеством всех знаков, в которые перифразируется данный знак.43 Способом фиксации перифрастического смысла является отношение трансформируемое™.44
В противовес тем существующим формализациям, которые представляют раздельно означаемое и означающее, что связано, как отмечается в работе И. И. Ревзина, с опасностью полной потери категориального смысла, со сведением всякого смысла к перифрастическому, И. И. Ревзин подчеркивает принципиальную важность исследования категориального смысла. Это находит отражение в интерпретации проблемы синонимии, в анализе категорий числа, рода и падежа и осмыслении иерархии грамматических категорий, в обсуждении вопросов моделирования синтаксиса,
39 См.: Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистнки. М., 1975,
с. 4—10, 31 и ел.
40 См.: Ревзин И. И. Современная структурная лингвистика. Про^
демы и методы. М., 1977, с. 36—38, 244,
41 См. там же, с. 39.
42 См. тамже, с. 231, 238.
** См. тамже, с. 37.
** См. тамже, с. 169,
проблем изучения поэтического языка, а также вопросов теории перевода. 45
Примечателен вывод о том, что категориальный смысл в целом не поддается формализации. G этим связывается суждение о невозможности полной формализации языка. Признается возможность частичных решений, основанных на игнорировании тех или иных аспектов категориального смысла, однако формализация на основе отвлечения от этих аспектов расценивается как упрощение.46
Обращает на себя внимание отказ от упрощенного представления о существовании смысла вне текста (можно говорить лишь об общих схемах смысла, которые могут видоизменяться в процессе построения текста), от представления, будто построение текста сводится к языковому выражению уже готового смысла.47
Четкое осознание разноаспектности той семантики, которую исследует синтаксис, в частности трансформационный, проявляется у ряда представителей современной пражской школы. Так, П. Адамец пишет о существовании двух уровней семантической структуры предложения, которые он называет 1) денотативно-семантической и 2) сигнификативно-семантической структурой. Денотативно-семантическая структура (куда относятся, например, «падежи» Ч. Филлмора, предикативные формулы Т. П. Лом-тева и т. п.) отвлекается от конкретной языковой стилизации и определяется исключительно семантическими отношениями между предикатом и его аргументами, отражающими фактические отношения между отдельными элементами означаемой действительности. Денотативно-семантическая структура рассматриваемых в качестве примера предложений—(1) Лену интересует фольклор, (2) Лена интересуется фольклором, (3) Лене интересен фольклор, (4) Для Лены интересен фольклор, (5) У Лены интерес к фольклору, (6) Для Лены представляет интерес фольклор — тождественна, а именно: носитель психической реакции (Лена) + разновидность психической реакции (интерес) + объект (и вместе с тем причина) психической реакции (фольклор). В отличие от этого сигнификативно-семантическая структура (сюда относятся, например, комплексные семантические формулы Ф. Данеша) связана с конкретной языковой стилизацией данной действительности, с конкретными языковыми формами (а тем самым и с конкретными языками) и обычно представляет определенную спецификацию или модификацию соответствующей денотативно-семантической структуры. Эта модификация обусловлена, с одной стороны, субъективным подходом говорящего к данному денотату, а с другой — закономерностями используемого языка. Сигнификативно-семантическая структура рассматриваемых предложений различна,
« См. там же, с. 39—40, 127—175, 202—246.
46 См. там же, с. 247.
47 См. там же, с. 248.
а именно: в предложение (1) объект, затронутый возбуждением психической реакции (Лёш) + возбуждение психической реакции (интересовать) +возбудитель психической реакции (фольклор); предложение (2) имеет сигнификативно-семантическую структуру: носитель психической деятельности (Лена) + психическая деятельность (интересоваться) + объект психической деятельности (фольклор); предложения (3) и (4) имеют структуру: регистратор воздействия признака (Лена) + признак «способность вызывать психическую реакцию» (интересный) +.носитель этого признака (фольклор) ,48 Следует подчеркнуть актуальность суждений о разграничении уровня мыслительных содержаний и уровня языковых значений при анализе семантической и грамматической структуры предложения, высказанных М. Докулилом и Ф. Данешем уже в 1958 г.49
Важность разграничения языковых значений и понятийного содержания признает возглавляемая П. Сгаллом группа Центра вычислительной математики Карлова университета в Праге: «...наша цель — охарактеризовать подробнее свойства семантической (смысловой) записи, которые должны быть удовлетворительны с точки зрения лингвистической адекватности (ср., например, различие когнитивного содержания и собственного лингвистического значения)».50 П. Сгалл пишет: «С лингвистической точки зрения приходится прежде всего иметь в виду различие между языковым значением (как системой единиц, определенных структурными свойствами данного языка) и внеязыковым содержанием (когнитивным, онтологическим, логическим)».51
Приведенные выше суждения о соотношении значения и смысла, высказываемые учеными разных направлений и школ, не представляют собой изолированных, обособленных взглядов. Во-первых, эти суждения обусловлены и подготовлены предшествующей традицией; во-вторых, существует широкий круг наблюдений, относящихся к тому же направлению в разработке данного вопроса. Приведем некоторые высказывания лингвистов,
48 См.: A d a m е с Рг. К nekterym probMmum koncepce transformacni
syntaxe slovanskych jazyku. — Slavica slovaca, roc. 7, 1972, № 3, p. 212.
49 См.: D о k u 1 i 1 M. a Danes Fr. К t. zv. vyznamove a mluvnicko
stavbe vety. — In: О vedeckem poznani soudobych jazyku. Praha, 1958,
p. 231-246.
50 Характеристика семантической записи предложения (разрабатывае
мой в группе Центра вычислительной математики Карлова университета
в Праге). — В кн.: Проблемы создания и развития международной системы
научной и технической информации, вып. 2. М., 1975, с. 33. См. также:
Sgall P., Hajicova E. A «Functional» generative description (back
ground and framework). — The prague bulletin of mathematical linguistics,
1970, 14, p. 3—30.
<