Несколько течений в лингвистике начала прошлого века (Бальи и Вандриеc, школа Фосслера и Шпитцер) правильно отмечали значимость аффективной стороны языка. Это направление не получило значительного развития. Между тем его выводы были бы важны не только для понимания многого в различении языков поколений (каждое следующее поколение вводит свои оценочные слова типа cool) и темпов изменений (особенно словаря), но и для уяснения уже затронутых в другой связи выше принципов организации целого текста, в частности, литературного.
В русском фольклоре (а отчасти в архаизирующем разговорном и поэтическом стилях), как и в некоторых других близких славянских и балтийских (в частности, латышской) традициях, важнейшую роль играет прием последовательного образования уменьшительных форм существительных. Рассмотрим второе (последнее) четверостишие стихотворения Бунина «Синий ворон от падали алый»:
Синий ворон пьет глазки до донушка,
Собирая по косточкам дань.
Сторона ты моя, сторонушка,
Вековая моя глухомань.
В тексте 17 слов, из них 4 (набранные мой курсивом), то есть, немногим меньше четверти, - уменьшительные формы существительных. Из этих форм 2 стоят в особенно заметной рифменной позиции, последняя из них повторяет главное (ключевое) слово, сперва в обращении (к стране- «стороне») названное в обычной форме, а затем повторенное в уменьшительной форме (прием усилительного повтора), причем на это слово приходится и пауза - пропуск инерционного безударного слога, переводящий правильный анапест в дольник (для времени написания еще редкий). Стилистический эффект связан с трагическим несоответствием уменьшительных форм и чудовищности описываемого - глазки, их донушко, да и косточки относятся к падали, пожираемой вороном, а сторонушка, которую автор в двух последних строках дважды называет «своей», этой именно картиной описывается и характеризуется.
О достаточно древних параллелях к таким фольклорным (по истокам) построениям в славянских традициях говорит тохарский Б поэтический текст «Джатакамалы» 352а 2-3[89], где в 2 строках соединяются 4 подобные уменьшительные формы: kokalyiśkam yäkwaşkam «повозочки (и) лошадки», säsūśkam [p]aiyyiśkam «сынков ноженьки» (все 4 формы образованы от слов индоевропейского происхождения и могли бы быть древними, хотя это не обязательно; подчеркнутые мной уменьшительные тохарские суффиксы типологически, а возможно и генетически сходны со славянскими).
Из интересных общелингвистических вопросов, связанных с уменьшительностью, я обратил внимание на одну фонетическую особенность уменьшительных форм. Во многих языках аффиксы, выражающие это значение, содержат палатализованные или палатальные гласные. В языках, где (как во многих африканских) есть тоны, высокий или восходящий тон обычно характеризует уменьшительные формы. Там, где структура языка это позволяет, высокий тон сочетается с палатализованностью (например, в латышских диалектах, описанных Руте-Дравиня в ее книге об уменьшительных формах). С акустической точки зрения оба эти признака сходны. Можно думать, что ономатопоэтическое выражение уменьшительности высотой тона относится к числу универсальных свойств языка.