В НАЧАЛЕ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ

В НАЧАЛЕ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ. В 1849 году Лесков был переведен в Киев чиновником казенной палаты и спустя некоторое время “определен помощником столоначальника по рекрутскому столу ревизского отделения” . Как культурный центр университетский Киев заметно отличался от провинциального Орла. В доме своего дяди, брата матери, профессора медицины С. П. Алферьева, Лесков встречался почти со всеми молодыми профессорами тогдашнего университетского кружка.

Вероятно, в этот период жизни входит в круг его интересов А. И. Герцен, а также он близко знакомится и оценивает Тараса Шевченко и многих других прогрессивных ученых, юристов.

Яркие киевские воспоминания запечатлелись во многих его произведениях (“Некрещеный поп” , “Печерские антики” , “Старинные психопаты” , “Импровизаторы” , “Заячий ремиз” и др.) Опыт служебной практики постоянно обогащал запас его наблюдений.

Но еще более значительный жизненный багаж приобрел Лесков, когда, оставив государственную службу, поступил на работу к мужу своей тетки, англичанину А. Я. Шкотту, управляющему графов Перовских и Нарышкиных. Сопровождая переселяемых на новые земли крестьян, он разъезжал по югу, северу страны и Поволжью, попадая и в отдаленные углы России. Он бывал в самых разных городах: Пензе и Риге, в Новгороде, Пскове, Оренбурге и Одессе.

Он знал прикаспийские степи и песчаные равнины Поволжья, жил в Прибалтике и на островах Финского залива… Лесков любил и невские берега Петербурга, и златоглавый Киев, возвышающийся над кручей могучего Днепра, с его Киевско-Печерской лаврой и Софийским собором. Дорога была ему и Москва, старый Лефортовский дворец, Чистые пруды, Театральная площадь, Кремль и “тихая Москва-река с перекинутым через нее Москворецким мостом, а еще дальше облитое лунным светом Замоскворечье и сияющий купол Симонова монастыря” . Любил он и Красную площадь, где “бронзовый Минин поднимал под руку бронзового Пожарского” . Мало кто из русских писателей столько ездил по России, сколько Николай Лесков. “…Учился не в школе, а на барках у Шкотта” говорил он, вспоминая время горьких, суровых наблюдений, “… изъездил Россию в самых разнообразных направлениях, и это дало… больше обилие впечатлений и запас бытовых сведений” . Эти сведения он пополнял до конца своих дней уже в Петербурге: “У него на дому можно было встретить и старообрядцев, и хлыстов, и монахов, и богомольцев, якобы возвращавшихся с Афона или Иерусалима…” . Писатель всегда обнаруживал живой интерес к народным “легендам и поверьям” , “не было секты, учения, ереси, которых бы он не изучил до тонкостей” . В произведения Лескова как живой источник повествования и средство осмысления и изображения характеров неизменно входят приметы национальной истории, народного творчество, древняя литература, национально-религиозные идеи, даже суеверия и предрассудки, если они таят в себе волшебство поэзии.

Постижение родной страны и сокровенная связь с народом рождались в самом непосредственном общении. “Я не изучал народ… я вырос в народе на гостомельском выгоне с казанком в руке с полным правом писал о себе Лесков я спал с ним на росистой траве ночного под теплым овчинным тулупом да на замашной панинской толчее.

Я с народом был свой человек” . И он знал “русского человека в самую его глубь” и знал русскую историю.

Он умел не только оценить прошлое, но и выразить о нем свое мнение, полное национального достоинства.

Лесков неизменно подчеркивал героический характер русской старины, величие подвигов народных.