Смех как явление культуры. В нашей работе рассматриваются особенности серьезно-смехового жанра в романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание». Смеховой мир Достоевского не раз был предметом анализа в различных аспектах: литературоведческом, философско-психологическом, лингвистическом.
С разной степенью полноты эту проблему затрагивали М. М. Бахтин, Л. А. Карасев, А. Е. Кунильский, Ю. Н. Караулов, Е. Л. Гинзбург, М. Л. Спивак, И. Е. Хализев, В. Н. Шишкин и др, но удалось нам познакомится только с М.М.Бахтиным.[7] В литературе к XIX веку сложились многочисленные жанры, связанные общим родством, они относились к «области серьезно-смехового». С точки зрения Бахтина, отличительные особенности жанров серьезно-смехового состоят в том, что при всей их внешней пестроте они объединены своею глубокою связью с карнавальным фольклором.
Все они проникнуты – в большей или меньшей степени – специфическим карнавальным мироощущением, некоторые же из них прямо являются литературными вариантами устных карнавально-фольклорных жанров. [1, 170] Достоевскому карнавализация позволяет увидеть и показать такие моменты в характерах и поведении людей, которые в условиях обычного хода жизни не могли бы раскрыться. Особенно ярко использована карнавализация у Ф.М.Достоевского в романе «Преступление и наказание» во сне Раскольникова, в котором он снова совершает убийство старухи.
Смех – это определенное, но не поддающееся переводу на логический язык эстетическое отношение к действительности, то есть определенный способ ее художественного видения и постижения, а, следовательно, и определенный способ построения художественного образа, сюжета, жанра. Огромною творческою силой – и притом жанрообразующею – обладал амбивалентный карнавальный смех. Этот смех захватывал и постигал явление в процессе смены и перехода, фиксировал в явлении оба полюса становления в их непрерывной и зиждительной, обновляющей сменяемости: в смерти проводится рождение, в рождении – смерть, в победе – поражение, в поражении – победа, в увенчании – развенчание и т.п. Карнавальный смех не дает абсолютизироваться и застыть в односторонней серьезности ни одному из этих моментов смены.
Когда образы карнавала и карнавальный смех приходит в литературу, они в большей или меньшей степени преобразуются в соответствии со специфическими художественно-литературными заданиями.
Но при любой степени и при любом характере преобразования амбивалентность и смех остаются в карнавализованном образе.
Однако смех при определенных условиях и в определенных жанрах может редуцироваться. Он продолжает определять структуру образа, но сам приглушается до минимума: мы как бы видим след смеха в структуре изображенной действительности, но самого смеха не слышим. [1, 191] Рассмотрим теперь карнавализацию в романе «Преступлении и наказании» с точки зрения М.М.Бахтина.
Все в этом романе – и судьбы людей, и их переживания и идеи – придвинуто к своим границам, все как бы готово перейти в свою противоположность все доведено до крайности, до своего предела. В романе нет ничего, что могло бы стабилизироваться, оправданно успокоиться в себе, войти в обычное течение биографического времени и развиваться в нем (на возможность такого развития для Разумихина и Дуни Достоевский только указывает в конце романа, но, конечно, не показывает его: такая жизнь лежит вне его художественного мира). Все требует смены и перерождения.
Все показано в моменте незавершенного перехода.[1, 195] После первого свидания с Порфирием и появления таинственного мещанина со словом «убивец!» Раскольников видит сон, в котором он снова совершает убийство старухи. Приведем конец этого сна: «Он постоял над ней: «боится!» – подумал он, тихонько, высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой.
Но странно: она даже и не шевельнулась от ударов, точно деревянная. Он испугался, нагнулся ближе и стал ее разглядывать; но и она еще ниже нагнула голову. Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, – так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не услышал. Вдруг ему показалось, что дверь из спальни чуть-чуть приотворилась, и что там тоже как будто засмеялись и шепчутся.
Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались все слышнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота. Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площадке, на лестнице и туда вниз – все люди, голова с головой, все смотрят – но все притаились и ждут, молчат Сердце его стеснилось, ноги не движутся, приросли… Он хотел вскрикнуть и – проснулся». Достоевский использует метод, когда : «…перескакиваешь через пространство и время и через законы бытия и рассудка и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце» . Эта логика сна и позволила здесь создать образ смеющейся убитой старухи, сочетать смех со смертью и убийством.
Но это же позволяет сделать и амбивалентная логика карнавала. Перед нами типичное карнавальное сочетание. Хотелось бы отметить, что образ смеющейся старухи у Достоевского созвучен с пушкинским образом подмигивающей в гробу старухи графини и подмигивающей пиковой дамы на карте. Перед нами существенное созвучие двух образов, а не случайное внешнее сходство, ибо оно дано на фоне общего созвучия этих двух произведений («Пиковой дамы» и «Преступления и наказания»), созвучия и по всей атмосфере образов и по основному идейному содержанию: «наполеонизм» на специфической почве молодого русского капитализма; и там и тут это конкретно-историческое явление получает второй, убегающий в бесконечную смысловую даль карнавальный план. И мотивировка этих двух созвучных фантастических образов (смеющихся мертвых старух) сходная: у Пушкина – безумие, у Достоевского – бредовый сон. В сне Раскольникова смеется не только убитая старуха, но смеются люди где-то там, в спальне, и смеются все слышнее и слышнее.
Далее появляется толпа, множество людей и на лестнице и внизу, по отношению к этой толпе, идущей снизу, он находится на верху лестницы.
Перед нами образ развенчивающего всенародного осмеяния на площади карнавального короля-самозванца- Раскольникова вместе с его теорией о праве одной сильной личности строить свою жизнь на крови и костях других.
Площадь – это символ всенародности и в конце романа Раскольников, перед тем как идти с повинною в полицейскую контору, приходит на площадь и отдает земной поклон народу. Это всенародное развенчание, которое «пригрезилось сердцу» Раскольникова во сне. [1, 197] Таким образом, особый символический характер имеет смех сновидения Раскольникова который близок развенчивающему, карнавальному смеху, рассмотренный М.М.Бахтиным.
Итак, М.М.Бахтин показывает, что Ф.М.Достоевский является новатором в области создании нового типа полифонического романа. Он приводит пример как Достоевский использует в своем романе «Преступление и наказание» прием карнавализации. 3. Типы смеха. Перед тем как начать выявлять роль смеха в произведении «Преступление и наказание», мы обратились к толковому словарю С.И.Ожегова.
СМЕХ, –а (–у), м. 1. Короткие характерные голосовые звуки, выражающие веселье, радость, удовольствие, а также насмешку, злорадство и другие чувства. Весёлый с. С. сквозь слёзы (печальный смех). Покатиться со смеху (расхохотаться; разг.). Со смеху умирали (очень сильно смеялись; разг.). Не до смеху (нет ничего смешного, весёлого в чём–н.; разг.). 2. Нечто смешное, достойное насмешки (разг.). Это не занятие, а просто смех. Такой ответ — прямо смех. Смех да и только! [5] Необходимо сказать, что причиной смеха у Достоевского является не веселье, не радость и даже не удовольствие.
Смех у него не явление жизни, а явление художественного пространства. Смех в романе Ф.М. Достоевского несет большую смысловую нагрузку и употребляется 238 раз. Материалом анализа послужили все контексты, включающие слова разных частей речи, устанавливающие в романе ситуацию смеха: существительные смех, хохот, на усмешка, хихиканье; прилагательные смешной, насмешливый, смешливый,; глаголы за на рас-смеяться, по под-смеиваться, за-хихикать, усмехнуться, фыркнуть, за-(рас)хохот-(ать)(ся); наречие осмеяно, весело; междометия ха-ха-(ха) хе-хе-(хе)-(хе)!; фразеологизмы покатиться со смеху, прыснуть со смеху, залиться смехом и др. Проведенный анализ показал в романе «Преступление и наказание» существенную роль играют типы смеха. Мы провели типологию в соответствии с объектами, на которые направлен смех. Глава 3.1.Рефлексирующий смех. Рассмотрим эпизод, когда Раскольников переживает глубочайшее душевное потрясение после убийства старухи.
Преступление ставит его "по ту сторону добра и зла", отделяет от человечества, окружает ледяной пустыней. "Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказались душе его". У него горячка, он близок к помешательству и даже хочет покончить с собой.
Он пытается молиться и сам над собой смеется. «Да когда ж это бывало? Никаких я дел сам по себе не имею с полицией! И почему как раз сегодня? — думал он в мучительном недоумении. — Господи, поскорей бы уж!» Он было бросился на колени молиться, но даже сам рассмеялся, — не над молитвой, а над собой.»[3, 99] Раскольников считал, что принадлежит к людям "необыкновенным", однако он ошибся. "Необыкновенные" люди нарушают законы и их не мучает совесть, а Раскольникову было не под силу терпеть такие мучения, за чем последовало чистосердечное раскаяние и признание своей вины. Этот смех, который встречается в этой сцене, мы можем назвать рефлексирующим.
РЕФЛЕКСИЯ (от лат. reflexio — обращение назад) — процесс самопознания субъектом внутренних психических актов и состояний.
Понятие рефлексия возникло в философии и означало процесс размышления индивида о происходящем в его собственном сознании. Р. Декарт отождествлял рефлексию со способностью индивида сосредоточиться на содержании своих мыслей, абстрагировавшись от всего внешнего, телесного. Дж. Локк разделил ощущение и рефлексию, трактуя последнюю как особый источник знания (внутренний опыт в отличие от внешнего, основанного на свидетельствах органов чувств). Эта трактовка рефлексии стала главной аксиомой интроспективной психологии. В этих представлениях неадекватно преломилась реальная способность человека к самоотчету об испытываемых им фактах сознания, самоанализу собственных психических состояний.
Рефлексия в социальной психологии выступает в форме осознания действующим субъектом — лицом или общностью — того, как они в действительности воспринимаются и оцениваются другими индивидами или общностями.[6] Так же можно привести пример еще одного эпизода, в котором присутствует рефлексирующий смех: «Почему, почему, почему я так наверно это решил?» Он [Раскольников] был раздавлен, даже как-то унижен.
Ему хотелось смеяться над собой со злости… Тупая, зверская злоба закипела в нем». Итак, рефлексирующий смех- это смех, в котором совпадают параметры субъекта смеха и объекта (кто? и «над собой»), а содержание компонента причина-источник включает лексические показатели, характерные как для смеха-издевки, так и для патологического смеха (злоба и хочется). 3.2.Смех-маска.
Мы проанализировали встречу Раскольникова с Порфирием Петровичем, которая происходит у того на квартире, куда Раскольников приходит вместе с Разумихиным якобы справиться о своих закладах. Хороший актер, следователь постоянно провоцирует Раскольникова, задавая каверзные и как будто нелепые вопросы. Порфирий Петрович умышленно искажает идею раскольниковской статьи о преступлении, о публикации которой Раскольников узнает именно от него. Между Порфирием Петровичем и Раскольниковым происходит своего рода поединок. «Раскольников до того смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича.
Того и надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они вошли смеясь и все еще хохочут в прихожей. — Ни слова тут, или я тебя размозжу! — прошептал в бешенстве Разумихин, хватая за плечо Раскольникова».[3, 182] «Сцена представлялась таким образом: Раскольников досмеивался, забыв свою руку в руке хозяина, но, зная мерку, выжидал мгновения поскорее и натуральнее кончить.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом, мрачно поглядел на осколки, плюнул и круто повернул к окну, где и стал спиной к публике, с страшно нахмуренным лицом, смотря в окно и ничего не видя. Порфирий Петрович смеялся и желал смеяться, но очевидно было, что ему надо объяснений.»[3, 183] Такой тип смеха можно назвать «смех-маска», потому что он помогает человеку скрыть его истинные чувства.
Этот смех намеренный, контролируемый, ближе всего стоящий к комическому смеху, однако включающий также параметры болезненного смеха (фактор времени, физиологический), поскольку он связан с особым нервным напряжением. Этот вид смеха имеет особую окраску. Ее лексические показатели плутоватая, хитрить, вид веселости и натуральности, «задушевный» включают общую сему нарочитость.
В пример можно привести эпизод, когда Раскольников и Разумихин приходят к Порфирию Петровичу. Следует отметить, что смех здесь принимает амбивалентный характер с одной вся эта сцена предстает перед нами в веселом настроении, однако Раскольников понимает, что он может быть на грани разоблачения. Тем самым он с помощью смеха хочет скрыть свой страх и нервное напряжение. Рассмотрим теперь значение смеха Катерины Ивановны во время поминок.
Катерина Ивановна, сидя рядом с Раскольниковым, дает очень точные саркастические характеристики Амалии Ивановне (своей хозяйке) и всем, кого та привела на эти поминки. Каждая её фраза сопровождается «весёлым, самым неудержимым смехом». Этот смех – и последнее усилие Катерины Ивановны в борьбе за своё человеческое достоинство; и остатки воли в умирающей женщине; и острое ощущение и предчувствие приближающегося конца. А также и искренние гордость и радость, что рядом с ней «образованный гость»; и отчетливое понимание фарса, в который превратились эти поминки; и желание поддержать атмосферу полного благополучия на похоронах; и даже женское кокетство.
Здесь мы видим, что она своим смехом скрывает свои истинные чувства. Её смех подчеркивает драму Катерины Ивановны, умирающей от чахотки, без всяких средств к существованию. Итак, смех-маска- намеренный, контролируемый смех, позволяющий скрыть человеку его истинные чувства. 3.3.Смех-издевка. Обращает на себя внимание еще один тип смеха, характеризующий один из страшнейших пороков человечества, по мнению Ф.М.Достоевского – жестокость.
В ситуации, где по законам человеколюбия следует проявить сострадание, вдруг звучит смех-издевка. Мы проанализировали эпизод, когда выгнанная из дома, умирающая от чахотки Катерина Ивановна, теряющая рассудок, на улице с детьми, а вокруг толпа, «в толпе смех». Трагическая сцена пронизывается этим смехом: толпа не просто бесчувственна к чужому горю – для толпы это зрелище, вызывающее смех. Этот смех усиливает ужас трагедии Катерины Ивановны.
Также мы исследовали сон о детстве Раскольникова, когда на его глазах насмерть забили старую клячу, забили просто так со смехом из озорства, под одобрение толпы. И он, Раскольников, маленький мальчик, единственный кто пролил слезы и пожалел «бедную лошадку». Сон страшный, картина предстает «чудовищная» со всеми подробностями. «Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный организм человека.» Этот сон символический и многозначный.
Старая кляча символизирует весь народ, который подвергается социальному гнету и несправедливости. Но с другой стороны это внутренняя борьба в самом Раскольникове, когда маленький мальчик (все, что есть чистое и светлое в душе Раскольникова) протестует против того преступления, которое он задумал. «Боже! – воскликнул он да неужели ж, неужели ж я в сомом деле возьму топор, стану бить по голове, размажу ей череп…. Буду скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться весь залитый кровью… с топором…Господи, неужели!»[3, 38] Это наверное самая трагическая сцена в романе и роль смеха в ее написании огромна, который подчеркивает всю чудовищность и жестокость картины.
Cтрашный сон Родиона Раскольникова, обладая многозначностью и символичностью, присущими сновидениям, является отражением борьбы, которая в тот момент происходила в душе героя, и в то же время — предопределением, своеобразным планом, согласно которому ему предлагается действовать. Таким образом, смех-издевка показывает жестокость и порочность людей. 4. Заключение.
В ходе исследования мы изучили критическую литературу по указанной проблеме, познакомившись подробно с М.М.Бахтиным, нашли в тексте эпизоды, в которых присутствует смех и определили характер и его роль, пришли к следующим выводам: Типом смеха определяется его роль в романе: 1. рефлектирующий (самоанализ); 2. смех-маска (скрывает истинные чувства человека); 3. смех-издевка (показывает жестокость людей); Возможно, представленные типы смеха не охватывают всего его многообразия в романе, однако наша работа расширяет представление о смехе как явление культуры и намечает пути дальнейшего исследования. 5.