Он любил собирать грибы. Знал повадки и уловки разных представителей грибного племени, знаком был с их привычками, умел раздобывать и самого царя грибов – белый гриб, а уж готовил из своей добычи такие кушанья, что все только ахали и записывали подробности технологии. Происходил Андрей Иванович Гуков из той самой Рязани, в которой «грибы с глазами». После войны служил на побережье Баренцева моря, здесь и остался... А в Заполярье какие грибы! В тундре да в распадках, занятых тайгой, их, конечно, на жареху наберется. Только чем-то местные грибы Гукову не нравились. Правда, в отпуск или в другие свободные дни Андрей Иванович и соблазненные им сослуживцы спускались пониже, на юг, в соседнюю Карелию, и отводили грибную душу – тут даже рыжики росли, каких не бывает на Рязанщине вовсе. Но вылазки эти были не часты.
А вот когда вслед за начальником управления Щербаковым уехал Андрей Иванович на работу в Москву, тут он вполне развернулся. Все Подмосковье по этой части изучил и в соседние области, особенно, конечно, в Рязанскую, заглядывал. Вскоре кто-то из молодых и языкастых сотрудников не замедлил пустить по отделам шутку: «Кайая разница между агентом 007 и грибом боровиком? Ответ: когда против них работает Гуков – никакой, оба окажутся в корзине».
Июль в Подмосковье выдался переменный. День – дожди, два дня – солнце... Самые грибные условия. На последние дни месяца приходились суббота с воскресеньем, в пятницу Гуков закрыл среднее по трудности дело, горящего ничего не предполагалось, и мысленно он ехал уже на автобусе Москва – Касимов, ехал в озерную Мещеру. Он знал там заповедное место, где по его расчетам должны были появиться белые грибы. Но человек предполагает, а бог, то бишь начальство, располагает...
Время подходило к рубежу, означавшему конец недели. «Уик-энд», – усмехнулся Гуков и принялся собирать бумаги со стола. Аккуратно разложил их по папкам, спрятал в сейф, одновременно достав оттуда клубок суровых ниток и оплывшую палочку сургуча. Он приготовил эти принадлежности для опечатывания сейфа – на столе уже не было ни одной бумажки – и привычным жестом выдвинул один за другим ящики, проверил, не осталось ли там какого-либо документа.
Июльское солнце жарило вовсю. Андрей Иванович закрыл верхнюю часть окна и опустил штору. Он готовился опечатать сейф и зажег уже спичку, как в динамике селекторной связи зашелестело и Щербаков спросил:
– Ты не ушел, Андрей Иванович?
Ничего особенного в таком вопросе не было, но сердце у Гукова екнуло.
– Собираюсь, – упавшим голосом ответил Андрей Иванович.
– Тогда загляни ко мне, – сказал Василий Кузьмич.
В коридорах было оживленно, пробила, как говорится, пушка, наступали дни отдыха, и сотрудники, с удовольствием разговаривая на неслужебные темы, спешили к выходу. Не все, конечно, спешили... Были и такие, кто останется здесь до поздней ночи, а кому и завтра, и в воскресенье предстоит работа. И какая работа! Но в целом и здесь, как в обычном советском учреждении, люди работают до шести и два дня в неделю отдыхают. Если удастся, конечно...
«Вот мне, кажется, не удалось, – подумал Гуков, приближаясь к кабинету Щербакова. – Ведь не в попутчики же до Спас-Клепиков собирается он проситься ко мне...»
В приемной Василия Кузьмича на Гукова недовольно глянул молодой офицер – адъютант Щербакова.
– Ждет, – сказал он.
Андрей Иванович кивнул.
– И я вас буду ждать, – добавил адъютант.
«Все ясно, – подумал Гуков. – А ты еще надеялся, чудак!..»
Адъютант тоскливо взглянул на большие часы в углу.
– Через два часа самолет уходит со Внукова, – доверительно сказал он Гукову. – Ребята будут ждать. Пропал наш поход!
– А меня грибы теперь не дождутся, – ответил Андрей Иванович и потянул на себя тяжелую дверь.
Василий Кузьмич сидел за столом и торопливо писал в настольном блокноте. Услыхав звук открываемой двери, он приподнял седую голову, молча показал взглядом – садись, мол, – потянулся и выключил вентилятор. Стало тихо. Из-за окон едва доносился уличный шум летней Москвы, но шум приходил сюда слабый, какой-то нереальный, призрачный.
Гуков сел, приготовился слушать.
– Где бродишь-то? – проговорил Щербаков ворчливым тоном.
Но Андрей Иванович понимал, что шеф напускает на себя эдакую строгость... Так всегда бывало перед ответственным заданием. Он знал Василия Кузьмича давно, и теперь, уловив знакомые нотки в голосе Щербакова, Гуков окончательно распростился с мыслью о поездке в рязанские леса.
– Где, говорю, пропадал? – спрашивал меж тем Василий Кузьмич. – Уже битый час тебя вызываю!
– Сдавал дело в секретариате, потом в НТО забегал, к экспертам, – ответил Андрей Иванович.
– Это хорошо, – сказал Щербаков, и непонятно было, что именно хорошо, но Гуков не обратил на эту нелогичность внимания: он знал, что сейчас начнется серьезный разговор. – Ты Королева помнишь? – спросил Василий Кузьмич. – Вадима Николаевича?
– А как же! Конечно помню. Он начальником горотдела в Рубежанске.
– Это хорошо, что не забываешь старых сослуживцев. Никогда не надо забывать тех, с кем когда-то делил хлеб-соль. А при случае и на помощь надо прийти. А как же иначе?! Иначе нельзя...
Щербаков включил вентилятор, в кабинете было душновато, вентилятор зажужжал, Василий Кузьмич поморщился и щелкнул выключателем.
«Сдал старик, – подумал о нем Гуков, хотя сам был лишь на восемь лет моложе. – В лес бы вытянуть его на недельку!.. Что там с Королевым приключилось? Неспроста ведь он затеял разговор о нем».
– Почему именно ты? – неожиданно сказал Щербаков, порою он любил начинать разговор с конца, не объясняя сразу, что и как и почему. – Во-первых, Королева знаешь давно, вместе работали, и неплохо работали, должен я тебе сказать. Во-вторых, дело связано с комбинатом «Рубежанскникель», а ты у нас известный спец по редким металлам. Помнишь как в Никельграде с тобой брали Белозубова?
– Очень вам тогда к лицу была форма старшины милиции, – ввернул Гуков, и это было его маленькой местью за испорченный конец недели. – Будто всю жизнь носили...
Щербаков усмехнулся.
– Намек принят к сведению, – сказал он. – А дело в Рубежанске приключилось такое. В воскресный день в пригородном озере Ультигун утонула молодая гражданка. Звали ее Ириной Вагай, работала она режиссером народного театра при Дворце культуры «Рубежанскникедя». Выпускница Московского института культуры. Да... Поначалу все сочли это заурядным несчастным случаем. А потом... Потом дело повернулось так, что Королев оказался в сложной обстановке. Он ждет теперь твоей помощи. Прочти-ка вот эти бумаги. – Щербаков протянул Андрею Ивановичу тонкую кожаную папку.
– Он сам просил, чтоб именно я?..
– Сам не сам... – проворчал Василий Кузьмин. – Какое это имеет значение? Намекнул, конечно. Большие вы мастера по части намеков. Ты читай, читай! Веселая, я тебе скажу, история.
Пока Гуков читал, Василий Кузьмич поднялся из-за стола, подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел вниз, на большую площадь, по которой потоками шли автомобили; площадь обтекали люди, а на них смотрел высокий человек в длинной шинели, Феликс Эдмундович Дзержинский...
– История, скорее, печальная, – сказал, закрывая папку, Андрей Иванович. – Когда ехать?
– Сегодня ночью. В приемной получишь у моего парня, я его специально задержал, проездные документы и прочее, билет уже заказан. Вылететь надо ночным рейсом.
– Хорошо, – сказал Гуков. – Заеду только домой, соберу вещички.
– Зое Васильевне от меня поклон. Небось за грибами собрались?
– Собрались.
– Ты б меня когда-нибудь прихватил.
– Это можно.
– Я почему тебя ночью отправляю! – сказал Щербаков. – Завтра ведь суббота. Пока летишь, то да се, и в Рубежанске с Москвой во времени разница – словом, будешь в семь утра по местному времени. Королев тебя встретит. Отдохнешь с дороги, поговоришь с товарищами, войдешь в курс дела на месте – оно ведь там все не так видится, как из Москвы. Осмотришься – и на пляж, Не забудь прихватить плавки с собой... Там и начнешь присматриваться. На друзей и знакомых Ирины Вагай тебя выведут люди Королева. Вот тебе и воскресный отдых. Говорят, красивое озеро Ультигун. Заодно позагораешь, изучая место, где произошел так называемый несчастный случай. И пусть попробуют упрекнуть меня, что я не забочусь о здоровье своих работников! – Щербаков встал. Улыбка исчезла с его лица, он протянул Гукову руку: – Поезжай, помоги Королеву, разберитесь вместе в этом деле. В том краю нам совсем ни к чему такие неожиданности. Впрочем, они везде, эти неожиданности, не нужны. На том стоим. Иди. Там мой парень тебя заждался. Поход у него срывается... Он, ты понимаешь, на байдарке сквозь пороги проходит... Так я до понедельника сам не свой. Все звонка жду... Понавыдумывали себе разное хобби на мою седую голову! Попутного ветра тебе, Андрей.
Самолет улетал ночью. В аэропорт Гуков приехал рано – ему не хотелось допоздна задерживать водителя служебной машины. Андрей Иванович часа два сидел с книгой в удобном кресле зала ожидания среди улетающих в разные концы страны отпускников – их можно было узнать по ящикам и сеткам с фруктами, – скучающих командированных с портфелями, многоголосого гомона пассажиров, равнодушных объявлений о начале посадки и регистрации билетов и рыкающих раскатов выруливающих на старт лайнеров.
Книга в руках Андрея Ивановича была интересной, сборник детективов Жоржа Сименона. Писатель этот нравился Гукову тем, что не увлекался исключительно разгадкой преступления, как это делала, например, Агата Кристи, большая мастерица сплетать замысловатое детективное кружево. Сименона больше интересовало не как было совершено преступление, а почему оно совершилось, какие силы заставили человека нарушить законы, каковы психологические предпосылки преступления. Последнее всегда занимало Андрея Ивановича. Он постоянно следил за работами юристов-теоретиков в этой области, были у Гукова и свои соображения на этот счет, но дальше выступлений на занятиях в системе профессиональной переподготовки, на курсах и совещаниях он не пошел – времени не хватало. На его работе совмещать практику с серьезными научными исследованиями трудно.
Объявили регистрацию билетов на Рубежанск. Гуков спрягал Симеяона в объемистый портфель, с которым ездил в командировки, и не торопясь, чтоб не томиться в очереди, пошел к стойке с весами для багажа. В самолет посадили всех быстро, без случающихся порой досадных аэрофлотовских неожиданностей. Место у Андрея Ивановича было у окна, но вид ночной Москвы его не волновал. Он вдоволь на этот вид насмотрелся, прилетая и улетая по своим особо важным делам, которыми занимался уже много лет, и Гуков вернулся к Сименону – спать в самолете он мог, лишь изрядно утомившись.
Его сосед, молчаливый мужчина неопределенного возраста, скользнул глазами по обложке и с интересом глянул на Гукова.
– Сумели достать? – спросил он. – Я вот не смог... Одна надежда на друзей в рубежанском книготорге.
– Вы из Рубежанска? – спросил Гуков. Он никогда не избегал дорожных знакомств. Порою такой вот попутчик может дать тебе довольно приличную информацию для первоначальной ориентировки в незнакомом городе.
– Да, – ответил сосед, – из Рубежанска. Две недели уж не был... Спешу домой.
Гуков ждал, что попутчик разговорится, но тот откинул вдруг спинку кресла, зашаркал ногами, устраивая их поудобнее, повернул голову набок и закрыл глаза.
Андрей Иванович улыбнулся и развернул книгу.
Читал он еще час с небольшим, потом попытался улечься в кресле, беспокойно дремал, порой забывался, и возвращение к действительности сопровождалось неприятным, тягостным чувством.
Самолет начал снижаться, и Гуков снова включился в размеренный, неброский образ жизни комиссара Мегрэ.
Сосед спал и после того, как перестали реветь турбины. Андрею Ивановичу пришлось даже тронуть его за плечо, и тогда тот принялся снимать с полки пакеты и авоську с апельсинами.
Выходил Андрей Иванович одним из первых. О вещах ему тревожиться необходимости не было, да и ни о чем другом, кроме, разумеется, самого дела, беспокоиться не приходилось – ведь у трапа его ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, начальник рубежанского горотдела КГБ, давний сослуживец Гукова, Вадим Николаевич Королев.