ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ НАХОДКА

 

– Ты разве не знаком с обстоятельствами этого «не­счастного случая»? Я отослал подробное изложение сути дела Щербакову.

– Читал я «подробное изложение сути дела», читал, Вадим... Но ты ведь сам знаешь, что бумага – это одно, а живой человек – другое, даже если разговор идет об одном и том же. Так что ты уж, будь добр, расскажи мне обо всем по порядку.

Королев, встретив Андрея Ивановича в аэропорту, тотчас отвез его в гостиницу, отказавшись отвечать на какие-либо вопросы, пока тот не отдохнет с дороги. Гу­ков не спорил. Он понимал, что уставшей после самолета головой много не насоображаешь. Но в десять часов по местному времени он был уже на ногах и звонил Коро­леву о своей готовности приступить к делу. Вадим Нико­лаевич предложил встретиться в номере у Гукова, и сей­час они сидели за столом, открыв одну из бутылок хо­лодного пива, принесенного Королевым. День обещал быть жарким.

– Понимаешь, – начал рассказывать начальник гор­отдела, – поначалу никому и в голову не приходило, что здесь тонко организованное убийство. Рядовой несчаст­ный случай. Утонула молодая женщина, красивая – по­жалуй, первая красавица Рубежанска, – жалко, конечно, но что делать! Летом на воде бывает такое, хотя и спа­сатели дежурят.

– Как все это происходило? – спросил Гуков. – Бы­ли крики о помощи, попытки спасти, свидетели случив­шегося?.. Словом, как можно подробнее, Вадим.

Королев помрачнел, насупился, хмыкнул.

– Подробности, – повторил он ворчливо, – подробно­сти... Я и сам бы хотел получить их, Андрей. Не было никаких криков о помощи, никто не бросался спасать Ирину Вагай. А свидетели... Свидетель был только один. Парень со спасательной станции, некий Тимофей Старцев, рубежанский, так сказать, олимпиец, мастер спорта по гребле. С его помощью и обнаружили труп Вагай.

– Безнадежный труп?

– Пытались делать искусственное дыхание по раз­ным системам на берегу, но безрезультатно. А Старцев дал на допросе такое объяснение: «Объезжал я границу безопасной зоны и увидел человека, плывущего к сере­дине озера. Ну, конечно, погреб за нарушителем, чтоб вернуть его в зону. Когда оставалось метров пятьдесят – на глаз прикинул, – повернулся к пловцу и увидел, что впереди никого нет. Бросил весла, стал смотреть во­круг – может быть, нырнул пловец... Подождал минуты две, никто не показался на поверхности. Усомнился было: не почудилось ли? Потом погреб к берегу, поднял на спасательной станции тревогу, а место обозначил: выбро­сил из лодки спасательный круг...»

– Таинственная история, – заметил Андрей Ивано­вич.

– Тайн здесь хоть отбавляй, – махнул рукою Коро­лев. – Надо отдать должное спасателям: работать они умеют. Двое ребят в аквалангах примчались на указан­ное Старцевым место в моторке и в считанные минуты на дне озера – глубина там не более четырех метров – нашли Ирину Вагай, точнее, труп этой женщины.

– Старцев умеет работать с аквалангом?

– Умеет. Но аппарат ему не доверили. По словам начальника спасательной станции, уж очень он был взволнован, потрясен случившимся. А когда выяснилось, что утопленница – Ирина Вагай, Старцев едва в обморок не упал, дурно ему стало. Ведь они были близко знакомы. Тимофей Старцев считался одним из поклонников Вагай, был, как говорили раньше, ее ухажером.

– Ты сказал, «одним из поклонников». Их было до­статочно?

– Более чем достаточно. Правда, по нашим сведени­ям, вряд ли кто из них мог похвастаться реальным успе­хом. Вагай умела держать мужчин на расстоянии.

– Но мы отклонились, – заметил Гуков.

– Да, – сказал Вадим Николаевич. – Так вот. Доста­вили утопленницу на берег, вызвали «скорую», а до при­езда пытались что-либо сделать сами. Тщетно. Врач «ско­рой помощи» определил наступление смерти от удушья, судебно-медицинский эксперт подтвердил заключение по­сле обязательного вскрытия. Дело бы так и прошло, да повернул все другой случай. Дай мне свою московскую сигарету, Андрей.

– Бросил я, – виновато улыбнулся Гуков и развел руками.

– Ладно, – сказал Королев. – А я вот слабак. – Он до­стал пачку сигарет «Дорожные» и закурил. – Родителей у Вагай не оказалось, – продолжал рассказ Королев. – Воспитывалась она у тетки, проживающей в городе Ли­да, в Белоруссии. Тетку известили о случившемся теле­граммой, а пока суд да дело, вскрыли квартиру погиб­шей, чтобы в последний путь было во что обрядить, да и вещички ее следовало описать на всякий случай, до пере­дачи родственнице. Тогда-то все и началось. Работник ми­лиции обнаружил конверт с подписанным нашим адре­сом. Это насторожило. Стали разбирать бумаги на столе. Ничего стоящего не нашли. Догадались заглянуть в вед­ро для мусора и там разыскали три смятых листка. Все три были началом заявления опять-таки к нам. Но дальше слов: «Я хочу сообщить...» – заявительница не по­шла. Не решилась Ирина Вагай писать дальше. Тут уж осмотр превратился в тщательный обыск, который дал главное: копии секретной документации из закрытой ла­боратории комбината «Рубежанскникель».

– Режиссер интересуется проблемами производства никеля, – заметил Гуков. – Странное любопытство. Прямо скажем, странное...

– Гм, – сказал Вадим Николаевич, – более чем стран­ное. Такие странности бьют по шее твоего покорного слугу в первую очередь. Словом, приняли мы этот «не­счастный случай» к производству. Повторная судебно-ме­дицинская экспертиза заявила, что Ирину Вагай утопили.

Гуков молчал. Ему было непривычно видеть старого товарища таким раздраженным, осунувшимся, беспокой­ным. Видимо, Вадим Николаевич с трудом привыкал к самостоятельной работе. Он один нес ответственность за все происходящее на его участке, а это иное дело по сравнению с тем, когда работаешь в аппарате и спраши­вают с тебя лишь за те дела, которые ведешь сам.

«Хорошо, что Василий Кузьмич послал сюда именно меня, – подумал Гуков. – С незнакомым Вадиму было бы трудней».

– Я хотел бы взглянуть на оба заключения и побе­седовать с экспертами-медиками, – сказал Андрей Ивано­вич.

– Сделаем, – кивнул Королев. – Ну что еще? Мы вы­яснили круг знакомых Ирины Вагай. Конечно, у нее бы­ло много знакомых на комбинате. С ее приходом во Дво­рец культуры по-настоящему заработал народный театр. Спектакли Вагай высоко оценили в Каменогореке, обла­стном центре. Она – талантливый режиссер и быстро су­мела пленить наш Рубежанск. Были разговоры о поездке в Москву. Смерть Ирины Вагай искренне огорчила рубежанцев. Да... Мы установили ее связи с работниками за­крытой лаборатории. Хорошо была знакома Ирина с за­местителем завлаба инженером Муратовым. Тимофей Старцев ревниво утверждал, что к Муратову Ирина была более благосклонна, нежели к нему. Муратова не было в Рубежанске в день убийства. Он прилетел в одном са­молете с тобой.

– Уж не сидел ли я рядом с ним?

– Точно. Мы ведем его от самой Москвы.

– Значит, и меня «вели» тоже? – Гунов рассмеял­ся. – Лихо! А что, есть против Муратова нечто серьез­ное?

– Одни, так сказать, гипотетические предпосылки. Он имеет доступ к секретным материалам и был близок с погибшей. Это все.

– А Старцев?

– За ним тоже ничего. Держим под наблюдением. Парень крепко переживал смерть Вагай. Может быть, притворялся... Раза два напился. Старцева даже от по­казательных соревнований отстранили. Сейчас будто ус­покоился.

– Попытки связаться с Вагай, письма, телеграммы в ее адрес?

– Пока ничего. За исключением одного. Труп ее от­правили в морг для вскрытия, а квартиру опечатывать пришли утром. Пригласили в понятые дворничиху. Она и рассказала работникам милиции, что около двух часов ночи к ней прибежала соседка, просила унять подвыпив­шего мужа. Это из квартиры этажом выше. Дворничиха поднялась в квартиру, утихомирила буяна, выпила с бла­годарной женой стакан чаю с вареньем на кухне и от­правилась домой. На площадке, где находилась кварти­ра Вагай, увидела молодого человека, который склонился у двери. Был он, сказала дворничиха, как будто пьян. Кепка, надвинутая на лоб, очки и черная бородка. «Вро­де не рубежанский», – сказала она. На вопрос, что ему здесь надо, парень пробормотал неразборчивое в ответ и спустился, пошатываясь, вниз. Как ни странно, но двор­ничиха ничего еще не знала о смерти Ирины Вагай.

– Думаешь, пришли за документами? – спросил Гуков.

– Допускаю. А почему бы и нет? Мы пригласили дворничиху в милицию, устроили так, чтоб она видела тех, кто связан был с Ириной Вагай. Женщина ни в ком не опознала ночного «гостя».

– Борода – примета довольно условная, – сказал Андрей Иванович. – Хотя такие случаи бывали в нашей практике. Помнишь Никельград?

– Ну как же! – отозвался Королев. – Тогда нам под­ставили мнимого убийцу, но улик хватало.

– Ладно... Начнем все сначала, поищем кончик, ко­торый надо потянуть, чтоб клубок размотался. Не размо­тается – с другого конца потянем. Главное – спокойствие, Вадим! Пусть враги волнуются, им все равно труд­нее, нежели нам.

– Разве что этим утешимся... Ты на пляж пойдешь?

– Думаю пойти, поглядеть натуру.

– Нам вместе появляться не стоит. Враги, конечно, знают меня в лицо. Буду в отделе. Вернешься – позво­ни мне.

Гуков хотел ответить, что это ему подходит, но не успел – зазвонил телефон.

Андрей Иванович поднял трубку и передал Королеву.

– Спрашивают тебя, твои, должно быть, парни.

– Да, – сказал в трубку Королев. – Так... Понятно... Так... Понял...

Гуков с тревогой смотрел на вытянувшееся лицо Ва­дима, его глаза, которые сузились, стали жесткими, свин­цового цвета.

– Хорошо. Сейчас буду.

Королев отнял от уха трубку, странно посмотрел на нее, осторожно опустил на рычаг, со всхлипом, судорож­но вздохнул.

– Ну, товарищ из Центра, – тихо сказал он, – на пляж мы поедем вместе. Только что убит Тимофей Стар­цев.

 

«И НА ПЛЯЖЕ УБИВАЮТ»

 

Его убили ударом ножа в сердце.

– Точный удар, – сказал судебно-медицинский экс­перт, осмотрев тело Тимофея Старцева. – Профессиональ­но сработано, чисто.

– Вы меня утешили, Иван Пантелеевич, – буркнул Королев.

– Смерть наступила примерно два часа назад. Дело тут ясное, по моей, разумеется, части. Ну а подробности сообщу позднее, когда позволите забрать труп для иссле­дования. Вопросы ставите обычные: другие травмы, яды, алкоголь?

– Пока да. – Королев повернулся к Гукову: – Ду­маю, что можно увезти труп.

– Конечно. Только...

– Я уже распорядился. Вывезут незаметно. Об этом никто не знает, кроме наших, начальника спасательной станции и одного старика. – Он подозвал молодого со­трудника: – Действуйте, Мелешин, действуйте так, как я вам сказал. Где эти люди? Начальника станции вы пре­дупредили?

– Конечно. И он, и этот старик на турбазе, рядом, Вадим Николаевич. Находятся в отдельных комнатах, ре­бята из угрозыска присматривают за ними.

Труп Старцева аккуратно завернули и вынесли к ма­шине, которую подогнали к сараю, где хранился спаса­тельный инвентарь и где произошло убийство. До этого сарай был тщательно обследован оперативной группой, но только ни орудия убийства, ни каких-либо следов, могу­щих навести на преступника, обнаружено пока не было.

Гуков и Королев остались вдвоем.

– Что скажешь, Андрей Иванович? – спросил Ва­дим Николаевич.

Гуков развел руками, медленно огляделся вокруг.

– Что тут сказать, – проговорил он после минутной паузы. – Оказывается, и на пляже убивают.

– Выходит, так, – угрюмо буркнул Королев. – А вот и начальник спасательной станции.

К ним подходил невысокий полный мужчина с выпук­лой грудью и задорным хохолком на голове. Он был взвол­нован, беспокойно теребил в руках светлую летнюю шляпу.

– Весьма огорчен, весьма... Такое событие! – На­чальник спасательной станции надел шляпу, потом спо­хватился, виновато улыбнулся и сдернул ее с головы: – Готов к вашим вопросам. Хотя все это мне... Да... Сло­вом... Весьма неприятно!

– Скажите, пожалуйста, кто сообщил вам о смерти Старцева? – спросил Гуков.

– Наш сторож, Пахомов Федор Матвеевич. «Убили, начальник, нашего Тимку...» – сказал он мне. Я мигом на склад. Так и есть. Не дышит наш Тимофей. Позвонил в милицию...

– Что он за человек, этот сторож? Расскажите о нем. Пахомов, вы говорите? – переспросил Андрей Ивано­вич.

– Пахомов и есть. Странный человек, но добрый. Дед Пахом – его так называют. Работник отменный, службу знает, сам бывший флотский, только вот... – Начальник станции замялся.

– Ну-ну, говорите! – поощрил его Королев.

– Знаете ли, выпивает, – застенчиво улыбаясь и по­чему-то шепотом произнес начальник станции.

Гуков и Королев обменялись взглядами.

– И крепко? – спросил Королев.

– Не то чтобы... Пьяным его не назовешь, только вот запашок всегда в наличии.

– Ну, ладно. Пойдемте в ваш кабинет, – устало про­говорил Вадим Николаевич. – Подпишете там протокол.

Труп Тимофея Старцева обнаружил сторож спасатель­ной станции Федор Матвеевич Пахомов. Опустившийся, неопрятный старик, закоренелый пьяница, ухитрявший­ся постоянно находиться в состоянии подпития.

Для тех, кто окружал Пахомова, он оставался старым чудаковатым алкашом или попросту чокнутым дедом, на которого порой находили приступы активной деятельно­сти. Тогда все на спасательной станции ходило ходуном: дед Пахом затевал большой аврал, мокрую приборку. Он с остервенением махал шваброй, мыл с мылом крашеные стены, не забыв подключить к этим работам весь штат станции.

Дед Пахом служил в свое время на флоте, и поэтому уснащал речь морскими словечками и был виртуозен по части сочного боцманского мата... А в общем, стариком дед Пахом был безвредным, отходчивым. Главное, мог по­править по утрам молодые разгульные головы, втайне из­готовляя особое зелье, именуемое им «бормотушкой». Жаждущие опохмелиться парни относились к старику с душевной симпатией. Но порой сторож станции напу­скал на себя профессорский вид и начинал говорить так, словно выступал на международном симпозиуме, и при­ходил в ярость, когда кто-нибудь, еще не предупрежден­ный заранее, называл его вдруг дедом Пахомом.

– Попрошу не искажать моего имени, молодой че­ловек! – выпаливал громко в лицо незадачливому собе­седнику дед Пахом. – Меня зовут Федором Матвеевичем!

Старика хорошо знали в городе, он был своего рода примечательностью Рубежанска, хотя вряд ли кто мог рассказать историю его жизни, и все судили о ней по тем байкам, которыми он удостаивал слушателей.

Гуков был предупрежден по поводу особенностей ха­рактера деда Пахома, и Андрей Иванович начал допрос старика с исключительной любезностью. Он вошел в ком­нату, где ждал допроса Пахомов, вежливо поздоровался, уселся за стол и сказал:

– Меня зовут Андреем Ивановичем. Мне поручено расследование убийство гражданина Старцева, а по­скольку вы единственный свидетель, то ваши показания...

– Свидетелем убийства я не был, – перебил его Пахомов. – Мною обнаружен труп – и только. Чего не на­до – не лепите.

– Совершенно верно, – улыбнулся Гуков, ответив точ­но в такой же тональности, в какой говорил с ним сто­рож. – Вы правы, Федор Матвеевич. Я выразился не совсем так, как мне хотелось. Неудачно сформулировал.

– Вам нельзя ошибаться в формулировках, гражданин следователь, – буркнул Пахомов.

– Почему «гражданин», а не «товарищ», Федор Мат­веевич? – продолжая улыбаться, спросил Гуков. – Я хо­чу сказать: работали у «хозяина»? Приходилось бывать в заключении?

– Нет, – сказал Пахомов. – От «хозяина» и его щед­рот бог миловал... Сидеть я не сидел, а слышать прихо­дилось, что именно так вас следует величать.

– Это неверно. Можете называть меня просто Андре­ем Ивановичем или товарищ Гуков, как вам больше нра­вится. Да... Вы, конечно, понимаете, Федор Матвеевич, что для нас важны мельчайшие подробности, поэтому, будьте любезны, расскажите, пожалуйста, как все было.

– Могу и рассказать, мне это нетрудно, отчего же, раз надо. Я ведь сторожем здесь служу, значит, должен обладать повышенной, так сказать, бдительностью. Как все это было? Сейчас припомню. Так... Ночную вахту сдаю в восемь утра, сдаю дежурному спасателю, он при­ходит на час раньше других. Сегодня дежурил... должен был дежурить Старцев. Пришел Тимофей за десять ми­нут – я их так приучил, салаг, пораньше, значит, при­ходить, как на флоте принимают вахту. Ну вот. Принял он у меня плавсредства, моторный сарай и тот, где его... Ну, понимаете... Принять принял, а расписаться в журнале забыл. Вернее, заторопился за пивом – на турбазе, здесь вот, значит, бочку открыли. «Обожди, – говорит, – дед Пахом, голова со вчерашнего трещит, дай мне бал­лон, я за пивком сгоняю». Ну дал ему трехлитровую банку, а сам решил свою голову прочистить и пошел к себе пропустить баночку «бормотушки».

– Чего-чего? – изумленно переспросил Гуков.

– «Бормотушки». Сие питие изготовляется мною в медицинских целях сугубо для личного потребления. Помогает от любой хворобы, и том числе и душевной. И хорошо снимает утреннюю головную боль.

– Это вы про похмелье?

– Про то самое.

– Знаете, Федор Матвеевич, на английский язык сло­во «похмелье» так и переводится: утренняя головная боль.

– В языках я не искушен, начальник.

– Андрей Иванович... – подсказал Гуков. – Мы же до­говорились...

– Ах да... Так вот, «бормотушка» оченно при похме­лье помогает. Могу и вас попользовать при случае... Анд­рей Иванович. – Старик с явной насмешкой глянул на Гукова.

– Спасибо, – спокойно сказал Андрей Иванович. – Как-нибудь воспользуюсь вашим любезным предложени­ем. Итак, Старцев отправился за пивом...

Дед Пахом поскреб пальцами заросшую недельной щетиной щеку, потом сдвинул на глаза засаленную кеп­ку блином, почесал затылок.

– Никуда он не успел отправиться, бедолага, – горе­стно вздохнул старик. – Так и умер с тяжелой головой, не опохмелившись. Уж лучше б я ему «бормотушки» на­лил...

– Значит, за пивом Старцев не ходил?

– Нет. А вы разве не видели в сарае стеклянную банку?

– Была такая.

– Вот ее я ему и дал. Она так и стояла там, пустая, когда увидел его... Не успел он за пивом. Пока я пробу с «бормотушки» снимал, время шло, уже и Лев Гри­горьевич, наш начальник, должен был подойти, а Тимо­фея нет, и в журнале он не расписался. Пошел я было на турбазу, а потом решил, что так негоже: и меня на станции не будет, и дежурный пропал. Смотрю, Лев Гри­горьевич идет. Поздоровались. Где дежурный, спрашива­ет. Тут, говорю, где-то. Принесите, говорит начальник, вахтенный журнал. Он, начальник, как раз по субботам его смотрит и замечания свои оставляет. Сейчас, говорю, принесу. И тут пришла мне в голову мысль: Тимофей ведь пиво принес, сидит и пьет в сарае для спасательного ин­вентаря. Пошел я в сарай, открываю дверь – пусто. По­том уже рассмотрел: лежит Тимофей лицом вниз, а бал­лон пустой в стороне валяется. Ну, думаю, дела, с пива парень упился, принял на старые дрожжи. Признаться, взъярился я на Тимофея, подскочил к нему, за плечо рванул, поворотил к себе, а у него глаза открыты, а ви­деть – не видит. Да... Перепугался, было дело. Оставил все как есть, сарай сообразил закрыть на замок, а сам ко Льву Григорьевичу. Шуму поднимать не стал, все сде­лал по субординации, доложил начальству...

– Вы правильно поступили, Федор Матвеевич, ни к чему об этом знать всем. Люди к вам на пляж отдыхать идут, незачем омрачать их такими новостями.

– Это точно, – сказал Пахомов. – У нас тут вон де­вица на прошлой неделе утонула, а теперь вот такое дело.

– С девицей-то все просто, – отмахнулся Гуков, – там несчастный случай, а здесь – другое. Скажите, вы не ви­дели посторонних на территории станции, Федор Матве­евич?

– Никого не было, – твердо сказал старик. – Я б и не позволил разгуливать посторонним...

– Ну а когда вы принимали свое целебное средство, мог кто-нибудь войти сюда?

– Не доверяете, значит, старику, намекаете, значит... Ну да ладно. Вообще-то, ворота у нас закрыты, калитка тогда была на щеколде, вывеска висит: «Посторонним вход запрещен». Но войти-то могут, и в заборе дыры, де­нег нам на ремонт не дают. Экономят на спасении, мать их за ногу!

– Так мог кто-либо проникнуть на станцию?

– Мог, – несколько сникшим голосом сказал ста­рик. – Мог, конечно, только прошу учесть, что дежурст­во я сдал... Тимофею.

– Но ведь Старцев в журнале не расписался? – ус­мехнулся Гуков.

– Это точно, – сокрушенно покачал головой Пахо­мов. – Не успел он расписаться, все торопился за пивом, голову поправить.

– Как вы думаете, Федор Матвеевич, кто мог убить Старцева?

Старик развел руками:

– Ума не приложу. Тимофей – парень добрый, вра­гов у него не припомню. Спортсмен хороший. В городе его ценят. Правда...

Он замолчал.

– Продолжайте, продолжайте, Федор Матвеевич, – попросил Гуков.

– А что там греха таить! – махнул рукой дед Па­хом. – Бабник он был отменный, это вам всякий скажет. Ну, конечно, с такой мужской статью немудрено бабни­ком сделаться. Бывало, по пляжу в плавках идет – ну чистый Аполлон, поверите, глаз отвести бабоньки не мо­гут. Конечно, и обиженные могли быть среди мужиков.

– Вы кого-нибудь знаете? Из обиженных...

Дед Пахом отвернулся:

– Особого учета не вел, мне это без надобности. Только уж очень был Тимка неразборчивый кобеляка. У ближнего мог жену увести. А сказано было в древно­сти: не пожелай жены ближнего своего. А он всех же­лал... Да. Вот наш Лев Григорьевич – святой человек, мухи не обидит. И справедлив! И жена у него – коро­лева. Понятное дело, за ноги никого не держал, только видел, что и наша начальница по Тимке млела, это точ­но. Да и кто из ихнего слабого полу при виде его не млел!..

Гукова так и подмывало спросить старика, не знает ли тот чего-нибудь об отношениях Ирины Вагай и уби­того Старцева, но Андрей Иванович понимал, что никто не должен догадываться об их интересе к «несчастному случаю», происшедшему на прошлой неделе, к той исто­рии, которая стала уже забываться всеми, кроме тех, кого это теперь непосредственно касалось.