ИНЖЕНЕР МУРАТОВ ВСТРЕВОЖЕН

 

Никелевый комбинат в городе Рубежанске строить на­чали в годы Великой Отечественной войны.

Это было тяжелое для страны время, когда гитлеровцы рвались к Волге, а горные егеря карабкались по ска­лам Кавказа, чтоб водрузить нацистское знамя на вер­шину Эльбруса. Для решительного наступления Красной Армии нужны были танки, сотни, тысячи танков. Но танки немыслимы без крепкой брони. Непробиваемой же делал ее никель. Комбинат был построен в рекордно ко­роткие сроки, и танковая броня, укрепленная его нике­лем, успела принять на себя удары фашистской артил­лерии.

В послевоенные годы комбинат «Рубежанскникель» постоянно расширялся, совершенствовал производство. В наши дни это было передовое современное предприя­тие цветной металлургии и опорная база для научно-ис­следовательских работ.

 

Воскресное пребывание Андрея Ивановича на пляже озера Ультигун ничего не добавило к тому, что они уже имели в расследовании. Всевозможные кандидаты в пре­ступники отпадали один за другим. Гуков и Королев ре­шили в понедельник утром продолжить негласное рас­следование в закрытой лаборатории «Сигма». Надо было искать путь, по которому ушли оттуда секретные мате­риалы... Руководству комбината еще ничего не было из­вестно, и Андрей Иванович предложил рассказать обо всем директору.

– Конечно, – сказал он, когда собирались вместе с Королевым отправиться на «Рубежанскникель», – мы ри­скуем, знакомя кого бы то ни было с фактом утечки сек­ретной информации, но директору комбината должны обо всем сообщить. Мы не можем вести у него на предприя­тии расследование втемную.

– Согласен, – откликнулся Вадим Николаевич. – Ружников – толковый мужик, на его помощь можно рас­считывать.

– Тогда поехали, – сказал Гуков. – Мы успеем еще поговорить с ним до планерки. А потом останемся и по­смотрим на тех, кто руководит лабораторией и имеет доступ к ее секретам.

Иван Артемьевич Ружников, директор «Рубежанскникеля», был повергнут в смятение рассказом Гукова и Ко­ролева, но держался хорошо, стойко. Глуховатым от вол­нения голосом спросил:

– Что надо делать мне, товарищи?

– Вам пока ничего, Иван Артемьевич, – сказал Коро­лев. – Расскажите Андрею Ивановичу, в чем смысл ра­боты лаборатории. Потом охарактеризуйте людей, которые занимаются проблемой. Андрей Иванович, правда, кое-что знает по части никеля, так вы ему больше про лантаниды.

– Хорошо, – согласился директор. – Скажу только, что наша лаборатория «Сигма» сумела разработать но­вый метод извлечения никеля из руды. Метод этот дает громадный экономический эффект. Он позволяет полу­чить из того же количества руды больше металла и более высокой кондиции. Как я понял из вашего рассказа, и эта методика попала...

– Да, – кивнул Гуков, – просочились и эти мате­риалы.

– К сожалению, – добавил Королев.

Директор вздохнул и продолжал:

– Это не так страшно, как другое. Старшим инжене­ром этой лаборатории Петром Тихоновичем Кравченко предложена идея весьма оригинального свойства. Дело в том, что наша руда, – а комбинат работает на собствен­ном сырье, у нас свой рудник и два карьера, – наша ру­да содержит целый букет лантанидов. И в довольно боль­шом процентном содержании.

– Это редкоземельные элементы, если мне не изме­няет память, – сказал Андрей Иванович.

– Совершенно верно. Четырнадцать элементов, сле­дующих в таблице Менделеева за лантаном, и еще иттрий со скандием – вот они и образуют группу редкозе­мельных элементов, которые в природе всегда встречаются совместно. Но извлечение их, а тем паче разделение – сложнейший технологический процесс. Раньше, когда редкоземельные металлы представляли, можно ска­зать, академический интерес, лабораторный, эта пробле­ма не стояла так остро, как сейчас, когда началось ши­рокое промышленное использование этих элементов.

– Иттрий, кажется, применяют в радиоэлектрони­ке? – заметил Гуков.

– И там, и для легирования сталей, и еще кое-где, – ответил Иван Артемьевич. – Словом, овладение редкозе­мельными элементами имеет важное государственное зна­чение, и технологическая схема Кравченко давала прин­ципиальное решение этому. Собственно, вся лаборатория «Сигма» переключилась на разработку и техническое во­площение его идеи.

– Кто знал об этих работах? – спросил Гуков.

– Знали многие, – вздохнул директор. – Увы...

– Инженер Кравченко впервые сообщил о своем открытии на научно-технической конференции в Каменогорске, – пояснил Королев. – Это уже потом было приня­то решение о переводе работ в этой области на закрытый режим.

– Но в его выступлении не было ничего конкретно­го, – возразил Ружников. – Только сама идея...

– Этого, видимо, было достаточно, чтобы заинтересо­ваться и самим инженером, и исследовательскими рабо­тами, – сказал Гуков. – Во всяком случае, вы видели, что по тем бумагам, которые обнаружены у Ирины Вагай, можно судить о главном в предложении Кравченко.

– Да, – сокрушенно произнес директор, – там есть все или почти все. Ведь разработка технологической схе­мы почти закончилась, осталась доводка второстепенных деталей. Еще немного – и мы хотели представлять Крав­ченко к Государственной премии. С Москвою это согла­совано.

– А остальные работники лаборатории? – спросил Королев.

– Они не имеют отношения к самой идее создания новой технологии, но активно помогали Петру Тихонови­чу в дальнейшей разработке процесса.

– Кто знал о существе работ? – задал вопрос Анд­рей Иванович.

– Кроме самого Кравченко, конечно, еще заведующий лабораторией, Александр Васильевич Горшков и его заместитель инженер Муратов.

– Инженер Муратов? – спросил Гуков.

– Да, Михаил Сергеевич Муратов. Весьма способ­ный исследователь, талантливый инженер. А что?

– Да нет, ничего. Нам бы, Иван Артемьевич, хоте­лось посмотреть этих людей, но так, чтоб не вызывать лишних разговоров.

– Они будут сейчас на планерке.

– Вот и отлично. С вашего разрешения, мы посидит здесь с Андреем Ивановичем, – сказал Королев. – А за­тем оставьте всех троих, заведите какой-нибудь разго­вор. После этого пусть останется инженер Муратов. То­варищ Гуков, да и я тоже, хотим задать ему несколько вопросов.

 

Инженер Муратов заметно нервничал.

Он вздрогнул, когда Андрей Иванович спросил его, знаком ли Михаил Сергеевич с Ириной Вагай, и с тех пор беспокойство не оставляло инженера.

– Да, – сказал он, – я был знаком с Ириной Вагай.

– И хорошо знакомы? – спросил Гуков.

Они беседовали в кабинете директора комбината вдво­ем. Ружников любезно согласился предоставить им его, а Королев предложил Андрею Ивановичу провести эту встречу самому.

– Меня Муратов может знать в лицо, и потому неза­чем раньше времени информировать его о том, что его особой в связи с Ириной Вагай интересуется подобная ор­ганизация. А ты можешь выдать себя за кого угодно.

Инженер Муратов на вопрос Андрея Ивановича от­ветил не сразу.

– Видите ли, – начал он, – наше знакомство с Ири­ной... Как вам сказать... Это было нечто особенное... А собственно говоря, какое вам до всего этого дело? На каком основании вы вмешиваетесь в мою личную жизнь?

Гуков успокаивающе улыбнулся:

– Извините, Михаил Сергеевич, вы правы. Я должен был представиться и объяснить существо дела, которое привело меня к вам. Я представитель прокуратуры обла­сти, из Каменогорска. К нам поступило заявление, анонимное правда, будто с Ириной Вагай произошел не не­счастный случай. Пишут о том, что она якобы покончи­ла с собой...

– Покончила с собой?! – вскричал Муратов. – Но ведь это же абсурд! Форменная чепуха!

– Почему? – спросил Гуков. – Почему вы так счи­таете? Что вам известно об этом? Говорите!

Михаил Сергеевич опустил голову.

– Я любил ее, – тихо произнес он. – Я очень любил Ирину.

Наступило молчание... Инженер Муратов поднял голову.

– Я закурю, можно? – спросил он, опустив руку в карман.

– Конечно, конечно, Михаил Сергеевич!

– Да, я любил Ирину Вагай, готов сейчас сказать об этом, если мои признания помогут вам объяснить ее загадочную смерть.

– Загадочную?

– Вот именно. Я не верю в несчастный случай, не ве­рю и в самоубийство. Ирина слишком любила жизнь. Она многое любила, вот только меня...

– Но к вам она была более благосклонна, нежели к другим. Так, по крайней мере, утверждал Тимофей Стар­цев.

– А, этот щелкопер и фанфарон... Пустой, самонаде­янный павлин. Ирина называла его «пан спортсмен», а он радостно улыбался при этом, не понимая, что над ним издеваются.

– Расскажите о погибшей подробнее. Может быть, рассказ ваш наведет на какие-то размышления. Вы уже сделали довольно ответственное предположение. Ведь ес­ли не было самоубийства и несчастного случая, то оста­ется только одно. Но тогда возникает множество недо­уменных вопросов. Словом, я внимательно слушаю вас, Михаил Сергеевич.

– Ирина была необыкновенной женщиной. Не думайте, что я субъективен в силу своего чувства к ней. Об этом вам скажут все. Талантливый режиссер, обаятель­ный человек, широкая натура, гостеприимная и умелая хозяйка, добрая и отзывчивая душа. Я хотел жениться на ней...

– Жениться?! – воскликнул Гуков. – Но ведь вы не свободны, Муратов, у вас жена и двое детей...

– Ну и что же? – с вызовом спросил инженер. – Раз­ве это помеха для настоящей любви?

– Не знаю, – осторожно произнес Гуков. – Самому не доводилось попадать в подобное положение, а по чужому опыту судить не имею права.

– Вот именно, – горько сказал Михаил Сергеевич, – не имеете права. Вы порядочный человек, товарищ про­курор... Все остальные считают, что они вправе залезать в души человеческие прямо в сапогах. – Он снова заку­рил. – Ирина сказала, что любит меня, но только нико­гда не принесет зла другой женщине. Видите, какая ду­ша была у этого человека? Я уехал в командировку, а когда вернулся...

Инженер Муратов опустил голову.

– Мы возвращались вместе, – тихо напомнил Гуков.

Михаил Сергеевич недоуменно вгляделся в него.

– Сидели рядом в самолете...

– И у вас в руках был томик Сименона, – сказал Му­ратов. – Теперь я вспомнил, где вас видел.

– Совершенно верно.

– Я тоже достал такой же, уже здесь, сегодня.

«О смерти Ирины он мог узнать еще позавчера, – подумал Андрей Иванович. – Мог ли я, находясь под впечатлением известия о гибели любимого человека, спокойно гоняться за книгой.

– Вам нравится детективная литература?

– Я собрал, пожалуй, все, что выходило у нас в стра­не на русском языке, – несколько хвастливо сказал Миха­ил Сергеевич. – Есть кое-что и на английском. Я непло­хо знаю этот язык.

– Значит, у вас есть и кое-какие навыки криминали­ста, – улыбнулся Андрей Иванович. – Не скажете ли мне в таком случае, какие наблюдения, факты, может быть, нечто замеченное вами в поведении Ирины Вагай, сло­вом, что вынуждает вас подозревать в этой истории преступление?

– Ну что вы, какой из меня криминалист!.. А тут даже и повода вроде нет, чтобы такое предположить. Я, знаете ли, исхожу из метода исключения. Ирина – пре­красный пловец, не могла она утонуть в этой луже. Она страстно любила жизнь, во всех ее проявлениях, и не способна была лишить себя жизни. Да и причин для того не было никаких. Мне хочется думать, что она, как и я, пошла бы ради нашей любви на все, но... Я взрос­лый человек, инженер, конструктор, всю жизнь имеющий, дела с точными расчетами, и отдаю себе отчет в том, что Ирина не бросилась бы ради меня куда угодно очерти голову.

– И все-таки, – спросил Гуков, – что заставляет вас предполагать убийство?

– Интуиция, наверно... Я не могу объяснить, почему пришла мне в голову подобная мысль. Правда, перед отъездом я замечал в Ирине некое беспокойство, будто она ждала неприятной вести или боялась чего... Я даже сказал ей об этом. Она беззаботно рассмеялась, мне пока­зался искусственным этот смех, но мы оба только что пережили то самое объяснение, понятное дело, нервы у обоих были не в порядке. Потом я уехал.

– Мы подумаем и над вашим предположением, Ми­хаил Сергеевич. А теперь расскажите о народном театре, ведь вы были там на главных ролях. Мне хотелось бы узнать о ближайшем окружении вашего режиссера.

Их беседа продолжалась еще около часа и закончи­лась просьбой Гукова не рассказывать никому об этой встрече.

Едва Муратов ушел, зазвонил телефон. Гуков поду­мал, что звонят директору, и трубку поднимать не стал. Телефон позвонил-позвонил и угомонился. Андрей Ива­нович ждал, когда придет Королев, но того все не было. Вдруг щелкнуло в динамике селекторной связи, и голос Королева недовольно проворчал:

– Ты, Андрей Иванович, что же трубку-то не бе­решь? Жду тебя в парткоме, этажом ниже. Заходи.

Гуков спустился к Королеву.

– Ну, – спросил Вадим Николаевич, – как тебе при­шелся инженер Муратов?

– Он производит впечатление искреннего челове­ка, – сказал Андрей Иванович. – Но все это ничего не значит. Мне показалось, что о любви своей к Ирине Вагай он говорил, как профессиональный актер.

– Это и понятно, – отозвался Королев. – Ведь он был одним из лучших исполнителей в народном театре.

– Меня смущают его упорные заявления о том, что Ирину Вагай убили. Если он причастен к этому делу, то зачем ему так усиленно подводить нас к мысли о совер­шенном преступлении? Не логично, Вадим.

– А не уловка ли это, Андрей? Понимаешь, иногда преступник нарочито поступает так просто, что следова­телю и в голову не приходит разгадка, он не допускает мысли о такой простоте поведения подозреваемого. Следователь ищет глубже, уходит в стороны, разрабатывает десятки версий, одну сложнее другой... А оказывается, нужно было протянуть руку и взять то, что находилось на поверхности, перед его глазами.

– А вот это логично, – заметил Гуков.

– Слушай дальше, не перебивай, а то ускользнет мысль. Если Муратов тот, кого мы ищем, то он может быть причастен к гибели Ирины Вагай, хотя и не был в это время в Рубежанске. И Муратов может допускать мысль о том, что нам известно о насильственной смерти режиссера. Тогда нет смысла туманить нам головы не­счастным случаем. Ничего у тебя не возникло подспуд­ного при разговоре с инженером?

– Да нет вроде... Впрочем, я записал наш разговор на пленку, и в отделе ты можешь послушать его.

– Хорошо. А я побывал в лаборатории. Беседовал с Горшковым, интересовался режимом сохранения секрет­ности. Все у них по инструкции, безмятежность полная. Горшков внешне абсолютно спокоен, таким может быть человек, который и не подозревает о случившемся.

– А чего ему тревожиться, если не сам завлаб пере­дал материалы.

– Ты уверен?

– Я ни в чем не бываю уверен, пока не держу в ру­ках факты.

– Следовательно, мы имеем двух человек, имевших доступ к секретам инженера Кравченко. Горшков и Му­ратов.

– А может быть, надо искать третьего? – сказал Гуков.

Андрей Иванович встал и посмотрел в окно.

– Иди-ка сюда! Быстро! – вскричал он вдруг. – Му­ратов...

Они увидели, как Михаил Сергеевич быстрыми шага­ми, едва ли не бегом, выйдя из проходной комбината, пересек площадь, рванул на себя дверцу вишневого «Жигули». Автомобиль резко взял с места и, набирая скорость, исчез за поворотом.

– Звони Горшкову, – сказал Андрей Иванович.

– Александр Васильевич? – спросил Королев. – Это опять я вас побеспокоил. Не могли бы вы пригласить к телефону инженера Муратова. Да? А где же он? – Королев опустил на рычаг трубку: – Михаил Сергеевич отпросился с работы. Сказал, что ему надо срочно отлучиться часа на два. Заведующий лабораторией «Сигма» добавил, что инженер Муратов был при этом встревожен.