Мне в утешенье принести?

Час неизбежный расставанья

Настал, и я сказал: прости.

И стих безумный, стих прощальный

В альбом твой бросил для тебя,

Как след единственный, печальный,

Который здесь оставлю я.

М. Ю. Лермонтов

И даже год указан: «1832».

Я прямо задохнулся от волнения. Неизвестные стихи! К Ивановой! И фамилия ее написана полностью! Да так только в сказке бывает! Прямо не верится. И откуда взя­лось это стихотворение, да еще в альбоме 70-х годов? Пере­вел глаза на соседние строки... А!

 

В АЛЬБОМ Д. Ф. ИВАНОВОЙ

 

Когда судьба тебя захочет обмануть

И мир печалить сердце станет —

Ты не забудь на этот лист взглянуть

И думай: тот, чья ныне страждет грудь,

Не опечалит, не обманет!

М. Ю. Лермонтов

И снова год: «1832».

Перевернул страницу: «Стансы» Лермонтова. И тоже неизвестные!

Мгновенно пробежав умом

Всю цепь того, что прежде было,—

Я не жалею о былом:

Оно меня не усладило,

Как настоящее, оно

Страстями бурными облито,

И вьюгой зла занесено,

Как снегом крест в стели забытый,

Ответа па любовь мою

Напрасно жаждал я душою,

И если о любви пою —

Она была моей мечтою.

Как метеор в вечерней мгле,

Она очам моим блеснула,

И, бывши все мне на земле,

Как все земное, обманула.

М. Ю. Лермонтов

И дата: «1831».

 

— Этот альбом,— говорит Фокин, иронически наблюдая за тем, как я его изучаю,— собственно, уже не принадлежит Марии Марковне. Она уступила его Государственно­му литературному музею, и с завтрашнего дня он поступает в их собственность. Поэтому я просил бы вас: пусть то, что мы его с вами рассматриваем, останется между нами...

— Можете быть уверены,— бормочу я, а сам думаю: «Сказать ему или не говорить, что в альбоме — неопубли­кованный Лермонтов? А вдруг он решит не продавать аль­бом, оставит его у себя, а потом что-нибудь случится — и стихотворения, уже раз уцелевшие чудом, погибнут, как погибли десятки других лермонтовских стихов!.. Нет, ду­маю, не стоит подвергать альбом риску. Продал — и про­дал».

И я возвратил ему альбом со словами:

— Да, очень интересный автограф Апухтина. А на следующий день побежал в Литературный музей и, словно невзначай, спрашиваю:

: — Вы, кажется, покупали альбом у Фокина?

— Купили.

— Посмотреть можно?

— Нет, что вы! Он еще не описан. Опишут — тогда по­смотрите.

Опишут?! Это значит: обнаружат без меня лермонтов­ские стихотворения — и пошла тогда вся моя работа на­смарку.

Зашел снова через несколько дней:

— Ну что? Альбом Жедринской не описали еще?

— Нет, уже описали.

Стараюсь перевести незаметно дыхание:

— А что там нашли интересного?

— Особого ничего нет. Только автограф Апухтина. Я прямо чуть не захохотал от радости. Не заме­тили!!!

И тут же настрочил заявление директору с просьбой разрешить ознакомиться с неопубликованным стихотворе­нием Апухтина. Но скопировал я, конечно, не Апухтина, а стихотворения Лермонтова. И только после этого попро­сил разрешения опубликовать их.

 

ПРОЩАНЬЕ С Н. Ф. И.

 

Остается объяснить, как неизвестные стихотворения Лермонтова попали в альбом курской губернаторши.

Это довольно просто. С 1836 года Наталия Федоровна поселилась с Обресковым в Курске. Дарья Федоровна про­жила в этом городе до самой смерти. А после нее там про­должали жить ее дочери. Понятно, что стихи Лермонтова, посвященные сестрам Ивановым, курские любительницы поэзии переписывали из их альбомов в свои. И таким же путем в 70-х годах стихи эти попали наконец в альбом Жедринской.

Может быть, кто усомнится: лермонтовские ли это стихи?

Лермонтовские! Окончательным доказательством слу­жит нам то, что несколько строчек из «Стансов», обнару­женных в фокинском альбоме, в точности совпадают с дру­гими «Стансами», которые Лермонтов собственноручно вписал в одну из своих тетрадей, хранящихся ныне в Пу­шкинском доме.

Теперь уже становится более понятной вся история от­ношений Лермонтова с Н. Ф. И. Теперь уже ясно, что и под зашифрованным обращением «К *» в замечательном стихо­творении 1832 года скрыто имя все той же Ивановой.

В последний раз обращается Лермонтов к Н. Ф. И., что­бы навсегда с ней расстаться. С какой горечью говорит он ей о двух протекших годах! И с какой гордостью — о своем вдохновенном труде, с какой верой в великое свое предна­значение!

Вот они, эти стихи на разлуку:

 

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор.

Ты позабыла: я свободы

Для заблужденья не отдам;

И так пожертвовал я годы

Твоей улыбке и глазам,

И так я слишком долго видел

В тебе надежду юных дней,

И целый мир возненавидел,

Чтобы тебя любить сильней.

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих,

Я отнимал у вдохновенья!

А чем ты заменила их?

Быть может, мыслию небесной

И силой духа убежден,

Я дал бы миру дар чудесный,

А мне за то бессмертье он?

Зачем так нежно обещала

Ты заменить его венец?

Зачем ты не была сначала,

Какою стала наконец?

Я горд! — прости — люби другого,

Мечтай любовь найти в другом:

Чего б то ни было земного

Я не соделаюсь рабом.

К чужим горам под небо юга

Я удалюся, может быть;

Но слишком знаем мы друг друга,

Чтобы друг друга позабыть.

Отныне стану наслаждаться

И в страсти стану клясться всем;

Со всеми буду я смеяться,

А плакать не хочу ни с кем;

Начну обманывать безбожно,

Чтоб не любить, как я любил —

Иль женщин уважать возможно,

Когда мне ангел изменил?

Я был готов на смерть и муку

И целый мир на битву звать,

Чтобы твою младую руку —

Безумец! — лишний раз пожать!

Не знав коварную измену,

Тебе я душу отдавал; —

Такой души ты знала ль цену? —

Ты знала: — я тебя не знал! —

 

Вот и конец истории этой любви. А вместе с ней — дол­гой истории поисков.

1935—1938