Итак: Чавчавадзе и Завелейский, состоящие под секретным надзором Третьего отделения, и друзья обоих — чиновники из грузинской казенной экспедиции — это кружок. Кружок «кавказцев», людей, очень близких между собою: четверо из них даже живут сообща, одним домом. Столуются вместе. Вот что узнаем мы — и тоже впервые — из рассказа Василия Завелейского:
«Чавчавадзе, Легкобытов, Калиновский и мой меньшой дядя, Михаила, жили в доме купца Яковлева у Семеновского моста и сходились обедать вместе в квартире Чавчавадзе; кажется, все они держали общий стол, хоть повар был князя Чавчавадзе. Я обедал у них часто, а праздники и воскресенье в особенности я проводил у них. Здесь после вкусного обеда и кахетинского чавчавадзевского вина мы говорили, шутили, смеялись и читали новости политические и литературные. Читали или Легкобытов или я; а Миша с Калиновским дурачились. Последний, хотя статский советник и бывший уже вице-губернатор, небольшого росту, толстяк — был очень веселый и смешливый человек; редко, бывало, не хохочет. А был очень неглуп и человек с состоянием».
Далее следует портрет Александра Гарсевановича Чавчавадзе, которого мемуарист запомнил в его излюбленной позе:
«...курит себе сигару да лежит на кушетке, задравши ноги, но всегда в сюртуке и в эполетах. Говорили, что он был владетельный князь Кахетии и был с нашими войсками в Отечественную войну в Париже, вероятно очень еще молодым. Он был стройный, тонкий в стане и красивый очень мужчина и казался еще молодым, лет 33-х, не больше. Кажется, он шнуровался, но волосы у него были не подкрашенные черные и движения еще молодые. Он, помнится, нигде уже не служил тогда, но носил эполеты и саблю. Вероятно, он числился по кавалерии. Сын его Давыд, молодой гвардейский уланский юнкер, приходил к нему из школы подпрапорщиков каждую субботу и обедал на другой день с нами, но всегда за другим, маленьким столом, в своем толстом мундире. Почтительность к отцу у него была удивительная: бывало, отец скажет: «Давыд». И он тотчас же отвечает из другой комнаты: «Батоно?» Но в этом ответе по интонации голоса так и звучит: «Батюшка! слушаюсь, что прикажете?»
Первое, что надо отметить в этом рассказе,— чтение вслух новостей литературных и политических. Нетрудно представить себе, что за чтением должно было следовать их обсуждение. Приятели Чавчавадзе — люди с образованием и с интересами. Легкобытов окончил Московский университетский Благородный пансион (в котором после него учился Лермонтов). Калиновский — воспитанник Харьковского университета. У Григорьева — гимназическое образование. Александра Чавчавадзе Григорьев рекомендует как человека «весьма начитанного». Это мы и без него знаем. Но, видимо, в Петербурге Григорьев имел возможность и сам убедиться в этом.
Поэтому совершенно ясно: журналы и газеты читаются не ради времяпрепровождения, а из интереса всей этой компании к политике и литературе. Много смеются. Главные по этой части — Калиновский и «меньшой дядя Михайла Завелейский». Кто такой? Тоже чиновник, только почтового ведомства.
Теперь давайте попробуем выяснить, что это за дом возле Семеновского моста, в котором они живут. Возьмем старый план.Дом купца Яковлева у Семеновского моста числится тут под №. 58 по Гороховой улице и № 64 по Фонтанке. Если же открыть «Книгу адресов С.-Петербурга на 1837 год», то нетрудно узнать, что в доме «по Гороховой № 58 и по Фонтанке № 64» жил «Чивковадзи князь Алексей Иванович, генерал-майор, состоящий при Отдельном Кавказском корпусе». То ли тугое ухо было у квартального надзирателя, то ли рука нечеткая, но только при «прописке» Александр Иванович Чавчавадзе превратился в Алексея Ивановича Чивковадзи. Вы спросите: почему же «Иванович»? Не будем слишком строги по отношению к квартальному. Ивановичем величал Чавчавадзе даже добрый его знакомец — помянутый- нами поэт Василии Григорьев.
Ныне этот старинный дом — угол улицы Дзержинского и Фонтанки — возле Семеновского моста значится под номером 85/59. Как видим, Василий Завелейский не ошибается: все верно!
Вот сюда, на Фонтанку, и приходил сын Чавчавадзе Давид. Он приехал к отцу из Грузии и поступил в Петербурге в школу подпрапорщиков и юнкеров в тот самый год, о котором идет речь в мемуарах Василия Завелейского,— в 1834-м, когда эту школу кончает Лермонтов. Зачислен Давид Чавчавадзе в лейб-гвардейский Уланский полк — все верно! Что память у Василия Завелейского хорошая — неудивительно, поскольку записки представляют выдержки из его дневника. Неточности есть, но они небольшие: написание фамилии — Чавчавадзе, Чевчевадзе...
Требуют уточнения слова о корсете. Шнуруется не один Чавчавадзе. Шнуруются все. Шнуруется император. И еще одна мелочь: в те годы Чавчавадзе был генерал-майором, в генерал-лейтенанты его произвели позднее, уже по возвращении в Грузию. В описании же его внешнего вида также нет никаких оснований не верить Василию Завелейскому, что грузинский поэт выглядел гораздо моложе своих 48—49 лет. Интересны подробности, что в Петербурге Чавчавадзе держит своего повара и в избытке получает из Цинандали (разумеется, в бурдюках) свое «чавчавадзевское» вино. Но по существу-то об Александре Чавчавадзе Василий Завелейский знает очень немного.
Чавчавадзе не просто владетельный князь. Он сын грузинского посла в Петербурге, убежденного сторонника объединения Грузии и России. В Петербурге он и родился. Крещен Екатериной II. Воспитывался в Петербурге, в частном пансионе. Потом отправился в Грузию. Шестнадцати лет вовлечен в заговор грузинского царевича Парнаоза. Сослан в Тамбов (куда его потом сослали вторично). Прощен. Поступает в Петербурге в Пажеский корпус. Окончил. Зачислен в лейб-гусарский полк, расквартированный в Царском Селе (в нем потом служит Лермонтов). Участвует в войне 1813—1814 годов. Ранен. Вступает с русскими войсками в Париж, состоя в должности адъютанта Барклая-де-Толли. Вернулся в столицу и в полк. Переведен в Грузию. Служит в Кахетии, в Нижегородском драгунском полку, и одно время командует им (в этот полк сошлют потом Лермонтова). Ушел из полка, произведен в генерал-майоры. Состоит при Отдельном Кавказском корпусе. Принимает участие в персидской войне; после взятия Эривани назначен начальником Армянской области. С началом военных действий против Турции командует отрядом и одерживает несколько блестящих побед. «Покорение» Баязетского пашалыка навсегда останется связанным с именем Чавчавадзе.
Василий Завелейский не знает, что Чавчавадзе принадлежит к числу замечательных грузинских поэтов. Впрочем, этому найти объяснение можно. Стихов своих генерал Чавчавадзе не печатает, об их переводах па русский язык в ту пору никто и не помышляет, и понятно, почему из современников его поэзию знают только грузины. Да и то в списках: на грузинском языке нет в те годы ни газет, ни журналов.
Розен не ошибается: Чавчавадзе действительно вольнодумец. То же самое думает император. Он считает, что «генерал-майор князь Чавчавадзе был всему известен и, кажется, играл в сем деле роль, сходную с Михайлою Орловым по делу 14-го декабря». Другими словами, так же, как декабрист Михаил Орлов, который вначале входил в тайное общество, был в нем одной из самых видных фигур и, хотя потом отошел от движения, намечался после победы восстания на важный государственный пост.
Считается, что, сократив Чавчавадзе срок ссылки, Николай I «обласкал» его. Тем не менее три года Чавчавадзе живет в Петербурге, а не в Тифлисе. Очевидно, Николай выжидает: должно пройти время, для того чтобы поэт мог возвратиться в Грузию. Надо, чтобы события отошли в прошлое. А еще вернее — суть заключается в том, что в столице за Чавчавадзе присматривать куда легче, нежели в далеком Тифлисе.
Чем вызвано это стойкое недоверие?
Оно вызвано дружескими связями Чавчавадзе с передовыми людьми. Сперва — это служба в одном полку с выдающимся мыслителем Чаадаевым. Потом — знакомство с поэтом-декабристом Кюхельбекером. Долголетняя дружба и родство с Грибоедовым. Тесная связь с кружком прогрессивно мыслящих офицеров, служивших в Грузии у генерала А. П. Ермолова. Дружеское отношение к участникам декабрьского восстания, отбывавшим ссылку в полках, расквартированных на Кавказе и в Грузии. Впрочем, выдержки из дневника Василия Завелейского и по этой части сообщают нам новые данные и косвенно подтверждают связи с декабристским кругом и Чавчавадзе и Завелейского и их компании. Но сначала хочу обратить внимание, что в эти годы Чавчавадзе не разлучается с Завелейскими даже и летом.
1835 год. Михаил Завелейский снимает дачу под Петербургом, в Лесном, где у него собираются и постоянно обедают «почти все кавказцы» — то есть знакомые «старшего дяди». Кто же такие?
«Князь Чавчавадзе, Калиновский, Легкобытов...»
Впрочем, тут появляется фамилия новая — Вышеславцев, который тоже «иногда, бывал у дяди Михаила Демьяновича».
Можно уже предвидеть: Вышеславцев Павел Сергеевич — чиновник грузинской казенной экспедиции. Так и есть: он составлял описание Тифлиса. Это тоже один из соавторов «Обозрения российских владений за Кавказом», еще один из петербургского окружения Чавчавадзе.
Но гораздо важнее, что в Тифлисе Вышеславцев встречался с писателем-декабристом Александром Бестужевым и близко сошелся с братом его, Павлом Бестужевым, и братом другого декабриста, Титова,— литератором Николаем Титовым. Эта дружба — Вышеславцева, Николая Титова и Павла Бестужева, которые в разговорах о сосланных декабристах называли их «нашими»,— встревожила присланных на Кавказ жандармов и вселила им сильные подозрения, не возникло ли в Тифлисе новое тайное общество и не являются ли они его членами? После этого нас уже не должно удивлять, что «Вас. Завелейский» дважды встречает в Петербурге, у дяди Михаила Демьяновича на даче в Лесном, Павла Бестужева.
Но тут следует рассказать о Бестужеве хотя бы немного, иначе важный смысл этих встреч окажется не вполне понятным.