БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Под утро, когда еще совсем темно было, Александр проснулся от четкого ощущения, что кто-то пробрался в его почивальню и дышит громко и тяжко.

— Савка! Ты, что ль, тут? Чего тебе, дурень? — очень недовольным голосом пробормотал Ярославич, полагая, что это его слуга-отрок¹¹ удумал какое-то оче­редное озорство учудить ради праздничка. Только раз­ве можно озорничать — ведь хоть и праздник нынче,
а Великий пост-то еще не кончился.

Он привстал в постели и не сразу понял, что имен­но не так в его клети, а когда понял, слегка смутился. В почивальне стоял странный серебристый свет, ти­хий-тихий, едва заметный глазу. Такого он еще никог­да не видывал. Лампада в красном углу чуть тепли­лась, и от нее такого света быть не могло. Вдруг все в княжиче вздрогнуло... — в углу стоял человек...

— Не бойся меня, князь светлый! — в сей же миг раздался голос, глухой и ласковый.

— Кто ты? — все еще испуганно спросил Алек­сандр.

— Я — инок... Однажды на горе над Клещиным озером ты подходил под мое благословение. Должно быть, не помнишь...

— Сдается, помню... — пробормотал Ярославич.

— Ничего более не говори, княже, а только вни­май мне, — уже строго молвил нечаянный гость, вы­тянув вперед левую руку. — Благую весть я принес те­бе к празднику Благовещения... Помнишь ты, как мертвые птицы падали с неба у нас в Переяславле?..
Тогда игумен Иадор пустил меня, аки птицу, к Живоносному Гробу Господню за Святым Огнем, которым только и можно спасти нашу землю от злой погибели. И аз, грешный монах, почти два года ходил пешим хо­дом... Видел Константинов Царьград и Сирию... В Иордане в крещенские дни омывался... И дошел до Русалима... И был в Мисюрь-стране, Еюпете... Там есть град Александра, и егда я был там, мне дано было видение, будто святые князья Борис и Глеб плывут по нашему Клещину озеру в светлой ладье и говорят:
«Исполать Александру Ярославичу, а мы ему всегда сопутствовать будем!» И се тебе первая благая весть!..

Монах замолчал, будто внутренне боролся с чем-то, и Ярославич хотел спросить, какая же вторая весть, но гость снова заговорил:

— Не спеши и не перебивай, а то у меня и так мало времени... Из Мисюрь-страны я вернулся в Русалим и в Великую субботу обрел Огнь Святый от Гроба Господ­ня. И шед с ним вспять, попал в полон и рабство к пога­ным туркам. Они же разбили лампаду мою и загасили Огнь... Но, быв перед продажею в рабство, аз видех сон про игумена Иадора... И старец предрек мне, что Свя­тый Огнь во мне и что я неотвратимо принесу его тебе... И се тебе, Александре-княже, вторая благая весть! Сей­час я зажгу Святый Огнь Господен, а ты смотри же, бе­реги его пуще глаза, только с ним победиши любого во­рога, любую нерусь и нехристь, какая только ни выпа­дет тебе на веку. И никого не бойся, посему многажды много сулит тебе славы твоя судьба. И хотя век твой бу­дет не долог, быть тебе избранным воеводою и спасите­лем Земли Русской... А теперь мне пора... Сильно я спе­шил к тебе, боясь не поспеть к Благовещению, и не по­спел бы... Да вот на полпути от Селигера до Торопца помогли мне... Лихой человек убил меня ради забавы, и только так я успел к тебе, свете мой светлый. Звали же меня Алексием... В честь человека Божия... Прощай, Александр Ярославич, вот тебе мое второе и прощальное благословение. А все сие не рци никому же!..

Сказав это, инок на шаг приблизился к онемевшему от ужаса Александру и осенил его крестным знамени­ем. Тотчас повернулся, быстро прошел через стоящую свечу и исчез, а на свечном вителе повисла крошечная капелька света, того самого, серебристого, который до­селе наполнял почивальню княжича, а теперь пропал вместе с исчезновением инока. Капелька задрожала, будто боясь погаснуть, пустила слезу-искру, на миг и впрямь погасла, но уже в следующее мгновение роди­лась заново, теперь уже сильная и большая, по краям багряная, а внутри ярко-белая. Боком взобралась на­верх вителя и уселась на нем, как вельможный всадник. Брызнула еще двумя искрами, разгорелась, взо­шла и занялась высоко и властно, радостно и торжест­венно, озаряя покои княжича неземным светом.

Александр зачарованно смотрел на ее рождение, бо­ясь даже вдохнуть и выдохнуть. Ужас перед пришель­цем с того света более не сковывал его сердце. Ему хоте­лось лететь птицею, скакать на коне во всю прыть, и от­куда-то явился конь, и Александр уже мчался на нем по долине, пуская стрелу в оленя, и хлынул теплый лет­ний дождь, рокотнул в отдалении тихий и незлобный гром, а олень все мчался, и стрела летела у него над го­ловой, не умея обогнать стремительного зверя...

Ярославич проснулся, стряхнул с себя наваждение сна... Бывает же, что приснится такое! Инок Алексий... Что-то такое помнилось, как некий растерявшийся мо­нах робко благословил его на холме над Клещиным озе­ром... А как чудно он прошел сквозь свечу...

Юный князь встал и поглядел на стол. Он думал, что уже рассвет, а это на вителе свечи, потушенной вчера перед сном, веселилось чудесное пламя.

— Бог ты мой... — испуганно прошептал Алек­сандр. Но в следующий миг испуг сменился восторгом и радостью — в сердце юноши крошечной капелькой родилось и занималось точно такое же восторженное пламя, какое горело свечою, стоящей на столешнице под образами.

Он глубоко вдохнул, дав сердечному пламени боль­ше воздуха, чтобы оно могло заняться еще более. Ему стало весело и так легко, что, казалось, только вскочи и распрокинь руки — непременно полетишь!.. И Алек­сандр вскочил, но не раскинул, а прижал руки к груди и метнулся к образам. И сердечная молитва птицею вырвалась из уст Ярославича. Горячо потекла к ико­нам, к пламени свечи и к огоньку лампады, который как будто взбодрился при виде свечного огня, обретя друга, вырос и тоже стал радостным и торжественным.

Не заметив как, Александр уже стоял на коленях, и две счастливые слезы сладко стекали по его щекам.

Он вдруг испугался, что слишком ярко разгорелось пламя свечи, озаряя образа уже желто-жарким све­том, золотистым, весенним... А оказывается, это рас­свет пришел в оконце, по-господски властно и небреж­но ступив в Александрову горницу.

Чижики и щеглы весело попискивали в своих кле­точках, радуясь наступлению нового дня.

Лучезарный Ярославич вскочил с колен, но молитв он знал много, и они не кончались, живыми птицами излетая из уст его, тесня одна другую, спеша распря­мить крылья и выпорхнуть. Ибо нет смерти, а есть вечная весна Господня!

Но вот уже и последние пташки вылетели из клети Александровой груди, и все остатки слез давно высох­ли, князь глубоко вздохнул и напоследок еще раз про­пел праздничный тропарь «Днесь спасения нашего...» и, целуя руку Богородицы на иконе, еще раз повторил:

— Радуйся, благодатная. Господь с тобою!

Потом он собрал несколько имеющихся в опочи­вальне лампадок, добавил в них масла, расправил ви-тели и осторожно одарил каждую лампадку огнем от свечи, зажженным благовестником Алексием. Он уже нисколько не сомневался в подлинности предрассвет­ного явления.

А когда лампадки ожили, Александр расставил их по всей горнице и стал одеваться — намотал на ноги чулки, сменил сорочицу, подпоясался новым ремеш­ком, выглянул из опочивальни и громко воскликнул:

— Савка! На голубятню!