* * *
Песчаные холмы, поросшие сосной. Здесь сыро осенью и пасмурно весной. Здесь море треплет на ветру оборки свои бесцветные, да из соседских дач порой послышится то детский плач, то взвизгнет Лемешев из-под плохой иголки. Полынь на отмели и тростника гнилье. К штакетнику выходит снять белье мать-одиночка. Слышен скрип уключин: то пасынок природы, хмурый финн, плывет извлечь свой невод из глубин, но невод этот пуст и перекручен. Тут чайка снизится, там промелькнет баклан. То алюминиевый аэроплан, уместный более средь облаков, чем птица, стремится к северу, где бьет баклуши швед, как губка некая, вбирая серый цвет, и пресным воздухом не тяготится. Здесь горизонту придают черты своей доступности безлюдные форты. Здесь блеклый парус одинокой яхты, чертя прозрачную вдали лазурь, вам не покажется питомцем бурь, но -- заболоченного устья Лахты. И глаз, привыкший к уменьшенью тел на расстоянии, иной предел здесь обретает -- где вообще о теле речь не заходит, где утрат не жаль: затем что большую предполагает даль потеря из виду, чем вид потери. Когда умру, пускай меня сюда перенесут. Я никому вреда не причиню, в песке прибрежном лежа. Объятий ласковых, тугих клешней равно бежавшему не отыскать нежней, застираннее и безгрешней ложа. 1974 --------