Письмо в оазис

Не надо обо мне. Не надо ни о ком. Заботься о себе, о всаднице матраца. Я был не лишним ртом, но лишним языком, подспудным грызуном словарного запаса. Теперь в твоих глазах амбарного кота, хранившего зерно от порчи и урона, читается печаль, дремавшая тогда, когда за мной гналась секира фараона. С чего бы это вдруг? Серебряный висок? Оскомина во рту от сладостей восточных? Потусторонний звук? Но то шуршит песок, пустыни талисман, в моих часах песочных. Помол его жесток, крупицы -- тяжелы, и кости в нем белей, чем просто перемыты. Но лучше грызть его, чем губы от жары облизывать в тени осевшей пирамиды. 1994 --------

* * *

После нас, разумеется, не потоп, но и не засуха. Скорей всего, климат в царстве справедливости будет носить характер умеренного, с четырьмя временами года, чтоб холерик, сангвиник, флегматик и меланхолик правили поочередно: на протяженьи трех месяцев каждый. С точки зрения энциклопедии, это -- немало. Хотя, бесспорно, переменная облачность, капризы температуры могут смутить реформатора. Но бог торговли только радуется спросу на шерстяные вещи, английские зонтики, драповое пальто. Его злейшие недруги -- штопаные носки и перелицованные жакеты. Казалось бы, дождь в окне поощряет именно этот подход к пейзажу и к материи в целом: как более экономный. Вот почему в конституции отсутствует слово "дождь". В ней вообще ни разу не говорится ни о барометре, ни о тех, кто, сгорбясь за полночь на табуретке, с клубком вигони, как обнаженный Алкивиад, коротают часы, листая страницы журнала мод в предбаннике Золотого Века. 1994 --------