Побродяжничав года четыре, Лайнус вернулся домой в конце девяносто второго. Стал он еще более замкнутым и молчаливым, чем раньше.
- Догадаться о чем-либо по выражению его физиономии - это своего рода упражнение по кремлинологии, - сказал Гамильтон, - а от прямых расспросов, сами понимаете, толку мало. «Эй, Лайнус, а что это ты в последнее время такой замкнутый? Слушай, в чем дело?»
Выяснить что-либо у Лайнуса оказалось действительно гиблым делом, и разговоры о его долгом отсутствии быстро сошли на нет. Словно он вышел купить сигарет и вернулся через пять минут.
Венди поужинала с Лайнусом через неделю после его тихого возвращения. Потом она доложила мне:
- Он совсем было ушел в себя и еще не до конца вернулся. Понимаешь, он говорил мне о дюнах, о льдах, о шоколадных батончиках и о поездках автостопом. Эти вещи можно воспринимать серьезно, если только сам бродяжничаешь или ищешь сезонную работу. Какие-то знаки, начерченные мелом, еще ерунда всякая...
Я завидовал Лайнусу, этому его путешествию в никуда, но никак не хотел поверить в то, что за все это время ему ничего не открылось. Я, да и Гамильтон - мы жили с надеждой на то, что наша жизнь рано или поздно вдруг одним скачком обретет смысл. Я... мы не становились моложе, но почему-то особо и не мудрели с годами.
Родители Лайнуса за пару лет до того перебрались на самый залив - в Бельвью, и в их тамошнем крохотном коттедже не было даже лишней комнаты. Соскучившийся по родным местам, Лайнус снял домик на Муайен-драйв - через четыре участка от своего старого жилья. На оплату жилья и на жизнь он зарабатывал починкой электрооборудования частным образом, не устраиваясь на постоянную работу. Его специализацией были электрические генераторы. Такая работа стала разочаровывающим продолжением романтического сериала о его былых странствиях.
Венди, искавшая любой предлог, чтобы не сидеть дома с жаждавшим излить на кого угодно злобу отцом, заходила к Лайнусу каждый вечер, отдежурив на отделении скорой помощи в Лайонс Гейт. Как-то раз во время празднования Хэллоуина мы увидели, как Венди подсела к Лайнусу на колени, и на ее лице мелькнула улыбка влюбленности. «Ну и слава Богу!» - порадовались все мы. Венди стала меньше времени проводить на работе; она снова влилась в нашу прежнюю компанию.
Как-то я натолкнулся на нее посреди Муайен-драйв. Она чуть не летела по воздуху, в руках ее был зажат какой-то пакет. Я спросил ее, что в нем, и она поспешила продемонстрировать содержимое, объяснив:
- Это кристаллическая друза серы, мне ее Альберт подарил.
- Альберт? Тьфу ты, блин, совсем забыл, что Лайнуса так зовут.
- Правда, он лапочка?
Вскоре Венди переехала к Лайнусу, а летом они поженились - как и Пэм с Гамильтоном. Через неделю после свадьбы, в дождливый день, сидя с Венди в гостиной на каких-то коробках, я спросил ее, почему они с Лайнусом не оказались вместе раньше. Венди ответила:
- Знаешь, я всю жизнь боролась с одиночеством. Ежедневно. Потом оно зашло с тыла и вкралось в мои сны. Я стала думать, что меня заговорили, сглазили, заколдовали жрецы вуду, приговорив к вечному одиночеству. А Лайнус сказал, что, оказывается, его мучает то же самое! Знаешь, насколько легче мне стало? Меня вдруг осенило, что мы с Лайнусом в чем-то очень похожи.
Пэм прокомментировала это так:
- Они оба волки-одиночки. Вот наконец и нашли каждый себе подобного. К тому же им хорошо друг с другом, уютно. И вообще, кому какое дело?
В ту осень я тоже переехал к Лайнусу. Я потерял водительские права и был вынужден ездить на такси, что давало мне отличную возможность пить еще больше. Пьянство превратило меня в никудышного работника, я остался без гроша, и вскоре мне уже потребовался тихий недорогой аэродромчик для аварийной посадки. Лайнус выделил мне комнатуху в цокольном этаже - с висевшей под низким потолком одинокой лампочкой и окошком, которое лоб в лоб смотрело на сарай, где Лайнус хранил свои инструменты.
- Сдается мне, - сказал Лайнус в тот день, когда состоялся «переезд», - что ты пьешь, чтобы убить время, пока Карен не проснулась. Я прав?
Я сказал ему, чтобы он не лез не в свое дело, хотя, скорее всего, именно в его словах и крылась правда.
- Не только в этом дело, причин хватает, - поспешил я добавить.
Мы еще немного побеседовали на тему моего пьянства, словно речь шла о простуде.
Я последним из нашей компании вернулся в наш родной район. Гамильтон переехал к Пэм. Дела у всех нас шли неважнецки. Этакий кружок неудачников. Как-то мы с Пэм гуляли по лесу, и она спросила меня о том, куда нас отнести:
- Ричард, вот ты скажи: мы добились чего-то в жизни или наоборот? Вроде бы работаем, что-то делаем, но... чего-то не хватает.
- Внутренняя пустота, наверное.
Послышался скрипучий голос какой-то птицы.
- Да нет, я так не думаю. Детей, правда, ни у кого нет - это, наверное, что-то значит. Ой, извини. Вот дура. Совсем забыла про Меган. Ничего, я тоже рано или поздно обзаведусь малышом. Ты как-то сказал мне очень правильную мысль, ну, процитировал строчку с открытки Лайнуса. «Жизнь кажется такой длинной и одновременно короткой». Почему так?
Начал накрапывать дождь.
- Я думаю, потому, что мы только живем в этом мире, но не меняем его. Хотя нет, не так. Мы ведь зачем-то родились - значит, мы часть какого-то важного плана.
Мы пошли дальше.
Все мы проснулись через одинаковое (примем за Х) число лет после юности, какие-то склизкие и загрубевшие. Возможность сделать выбор еще есть, но она уже не кажется безграничной. Веселье стало ширмой, прикрывающей готовность забиться в истерике. Мы как-то незаметно оказались посреди преждевременной осени жизни - никакого тебе янтарного бабьего лета, никаких красот, а сразу - мороз, зима, бесконечный, все не тающий снег.
В глубине души я рвался растопить этот снег, я хотел изменить ход вещей в этом мире. Я не хотел стареть раньше времени.
Мы подошли к длинному прямому участку тропинки. Пэм сказала:
- Смотри.
Она профессиональной походкой манекенщицы прошла по воображаемому подиуму.
- Келвин Кляйн. Милан. Осенняя коллекция девяностого года. О чем я думаю, выходя на подиум? Я волнуюсь, не слишком ли тощие у меня ноги, достанется ли мне после показа халявный кокаин... Внутренний мир супермодели - это тебе не шутка!
Мы перебрались через ручей и пошли по его мшистому берегу под лучами солнца, пробивающегося сквозь тучи.
В тот вечер я напился под предлогом того, что дома никого не оказалось и по телефону было никого не вызвонить. Я переживал заново разговор с Пэм и чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо. Я старел, я был один, и, самое главное, я не видел ни единого шанса, что когда-нибудь это изменится.
Я не помню, что было после того, как я открыл вторую за вечер бутылку водки (тут уж мне давно было не до тонкостей вкуса... залить бы побыстрее, да чтоб зацепило). Наутро я проснулся головой в унитазе - словно кусок мяса на колоде мясника. Я, оказывается, наблевал на, а затем и - в музыкальный центр, порвал цепь велотренажера и обгадил - в прямом смысле - все постельное белье, частично обтерев его об стены. Как и когда - в моей памяти ответа не было.
Венди зашла ко мне и стала говорить, когда я еще валялся на полу. Затем пришел Лайнус. Венди сказала:
- Ричард, так больше нельзя.
Лайнус наполнил ванну, и вдвоем с Венди они положили меня в воду. Пока я отмокал, все еще слегка пьяный, они убрали мою комнату. Черное злобное похмелье уже раскалывало мой череп изнутри. Меня запихнули в джип «тойоту» Венди и отвезли к ней в больницу. Это был конец.
- Я хочу умереть! - кричал я Венди.
- Нет. Не хочешь, - спокойно отвечала она.
- Я хочу туда, где Карен!
- Нет.
- Я хочу!
- Тебе туда нельзя.
- Мне нужно!
- Заткнись, будь мужиком, - прикрикнул Лайнус. - Пора взрослеть, Рич.
***
Накануне Нового 1992 года мы забрались в холодную, как иглу, кухню Лайнуса и, сидя за пластмассовым столом, лениво перебрасывались в покер, стараясь придать этим посиделкам благородный оттенок в связи с тем, что мы - такие хорошие - сумели сохранить дух нашей компании, несмотря на всякие проблемы и сложности в прошлом.
В окна изо всех сил барабанил дождь. Мы сидели при свечах - без обычного света. Его Сердитость Гамильтон был отмечен особым знаком - гипсом на ноге: его он заработал месяцем раньше, сорвавшись с тридцатифутового обрыва. А еще не так давно его застукали на том, что он «одалживал» у фирмы кое-какую взрывчатку, и, разумеется, предложили уйти по-хорошему до того, как его уволят. Его жизнь если и не была разбита вдребезги, то уж точно дала изрядную трещину.
Я позволил себе спросить:
- Вот скажи мне, на кой хрен тебе понадобились эти детонаторы и пластид? Что - супермаркет решил взорвать?
- Нет, Ричард. Я собирался забраться куда-нибудь в тьму-таракань и взрывать там скалы. Это мой способ творческого самовыражения. Как, скажи мне, самосовершенствоваться художнику, если ему не дают права на эксперимент? Динамит - вот моя палитра! Скалы - мой холст! Твою мать! И что мне теперь делать?
Лайнус тоже был не в лучшем настроении, что странно, потому что ему вообще не были свойственны какие-либо настроения. Пэм, похоже, готовилась сесть на «ежемесячный поезд в ад». Венди клевала носом, проведя рождественскую неделю сплошь на срочных вызовах. У меня как-то странно побаливала голова. Наверное, я надышался гелия из подаренного мне Гамильтоном в качестве прикола баллончика в форме клоуна. К тому же я давился безалкогольным гоголь-моголем; желудок как мехом выстлали; трезвость - норма жизни оказалась вызывающе унылой.
Гамильтон разглагольствовал по поводу работы:
- Нет, ребята, поймите: чтобы система нормально функционировала, должен существовать привлекательный порядок вознаграждения. Еще одну карту. И не снизу, Ричард. Я слежу . В обществе с высокой конкуренцией должны существовать простые, но жесткие правила поведения и строгие наказания за несоблюдение этих правил. Перебор . Неудачники должны быть - но на периферии, в качестве назидательного примера для тех, кто удержался в центре. Никто не хочет знаться с неудачниками, - взятка Венди, - неудачники - это темная сторона общества, но благодаря им остальных держат в страхе и заставляют подчиняться. Мне нужно выпить. Лайнус, где у тебя эти желтые помои? Тащи сюда! Живо?
Лайнус, не выдержав, рассмеялся. Пэм пристыдила супруга:
- Гамильтон, не будь скотиной! Налей себе сам. Да заодно плесни и мне пару глотков.
Карты остались лежать на столе. Венди занялась складыванием башенок из фишек. Точно так же много лет назад, в день выпускного вечера, она сооружала столбики из придорожного щебня. Разговор на начатую тему шел своим чередом. Мы пристально и придирчиво разбирали свою жизнь, кто в ней чего добился. В самокритике, порой безжалостной, недостатка не было. Мы складывали, вычитали, анализировали, сравнивали себя с другими. Нас в какой-то мере успокоило то, что жизнь остальных людей тоже стабильностью не отличалась. Я решил зайти с другой стороны и задал друзьям вопрос:
- Вот животные. А у них бывает досуг? Ну, в том смысле, могут ли они болтаться просто так, без дела? Или все, что они делают, связано с добыванием пищи или с обустройством логова?
- Есть такие ястребы, - сказал Лайнус, - которые умеют выбирать восходящие потоки воздуха и парят, порой часами, не шелохнув крыльями. И ведь не пикируют при этом на грызунов, а просто висят себе в небе, и все.
- Собаки умеют радоваться и отдыхать, - сказала Пэм. - Бегают за палочкой, устраивают возню на ковре. Это ведь без какой-либо цели. Только в удовольствие.
- Не знаю, не уверена, - возразила Венди. - Ястребы всегда настроены на поиск пищи. Собаки, таскающие палочки, подчиняются инстинкту взаимодействия. Но дело даже не в этом, просто у животных вообще нет времени. Это понятие свойственно только людям, что, в частности, и отличает нас от братьев наших меньших.
При этом Венди умело - словно этакая богиня казино - не просто перетасовала карты, а словно сделала карточный массаж всей столешнице. Впечатляющее зрелище.
Лайнус сделал глоток и сказал:
- Насколько я понял по собственному опыту, в двадцать лет человек уже точно знает, что рок-звездой ему не быть. В этом круге играем с тройками . К двадцати пяти можно догадаться, что стоматологом или умственным работником тебе тоже уже не стать. - Тут Венди чмокнула его в щеку. - А в тридцать к тебе начинает подбираться темнота, и ты уже задаешься вопросом, удастся ли тебе хотя бы реализоваться, не то что уж добиться успеха или благосостояния. Пэм, будешь ты ходить или нет? Давай, просыпайся! В тридцать пять уже становится в основном ясно, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь. Человек смиряется со своей судьбой. Черт, да что у меня - рука нелегкая? Ну и карты!
Пэм сказала:
- Гамильтон, где мои отруби? Хрю?
Пэм, по крайней мере, удалось реализовать мечту - стать фотомоделью. А Гамильтон - он чего добился? Он подковылял к столу с бутылкой в руках.
- Сама ты хрю , Памела.
Игра постепенно перешла в дружескую шутливую перебранку, чего мы все давно хотели. Продолжай мы делать ставки всерьез, Лайнус мог бы обогатиться на десяток миллионов. Он всегда нас обыгрывал. В Лас-Вегасе, что ли, наловчился?
- Я кое-что читала на эту тему, - сказала Венди. - По результатам исследований, человек может изменить в себе - в своей личности, в своем нутре - самое большее пять процентов.
- Господи! Вот обрадовала! - вздохнула Пэм.
- Дурдом, блин, - заметил Гамильтон. - И против не попрешь...
Меня этот факт и вовсе подкосил. Неужели придется мириться с собой таким, какой я есть сейчас? Мне-то хотелось только одного - поменяться на все сто процентов.
Через несколько минут Лайнус нарушил угрюмое молчание.
- Вот что я заметил, - изрек он. - В наше время каждый обвиняет всех остальных в наигранности действий. Понимаете, о чем я? Ну, что все какие-то неискренние, ненастоящие. - Он заглянул в свою чашку с растворимым кофе.
- Напиток - «мечта тинейджера», - перебил его Гамильтон.
- Никто не доверяет даже собственному, для себя созданному образу. У меня ощущение, что люди вокруг ненастоящие. Словно было в них что-то нутряное, ценное, а они взяли и выбросили это ядро прочь, заменив его какой-то красивой пустышкой. Давай, Венди, твой ход...
На некоторое время мы углубились в покер; нам было как-то не по себе под таким все насквозь просвечивающим прожектором.
- Аминь, ваше преподобие, - объявил Гамильтон. - Три валета, и банк мой. Ричикинз, твоя ставка. Хотя - это ты, Рич? Докажи мне, что ты - это ты, дерзкий самозванец.
- Гамильтон, у тебя очень забавная манера говорить, - резко сказал Лайнус, и в его голосе появились нотки, заставившие всех нас насторожиться. - Твоя речь похожа на фразы из рекламных роликов. Ты никогда не бываешь искренним, не стараешься быть вежливым. А ведь когда-то ты бывал довольно любезным. Ты в жизни никогда ни с кем не говорил по-настоящему. - Мы все застыли. - Когда ты был молод, это было весело, но молодость прошла, и теперь ты не то что не забавен, ты даже не скучен. Ты внушаешь ужас. И все-таки напряги мозги, вспомни, когда ты в последний раз говорил по-человечески с кем бы то ни было?
Гамильтон почесал ногу под гипсом.
- А оно мне на хрен не сдалось.
- И все-таки?
Гамильтон бросил просительный взгляд на Пэм, но тылы подвели его: Пэмми положила карты на стол и демонстративно озаботилась состоянием лакового покрытия лицевой стороны бубновой дамы.
- Я... - Гамильтон был явно застигнут врасплох. - Ну, мы с Пэм все время разговариваем. Правда, Пэмми?
Пэм, не отрывая взгляда от карт, ответила:
- Я в вашей дурацкой дуэли не участвую.
- Большое спасибо, дорогая. Не пойму я, Лайнус, к чему ты клонишь. По-твоему выходит, что если мне нравится легкая болтовня и шутки, то я уже и врун, и лицемер. В зеркало бы иногда посматривал. Сам-то та еще красотка.
- Гамильтон, в зеркало я смотрю ежедневно. А сказать я хотел только то, что ты сам захлопываешь перед собой последнюю дверь, ведущую - быть может - к спасению. Это доброта и честность. У тебя осталось еще лет тридцать пять; жизнь теперь покатится под гору.
- Да какого... - Гамильтон вскочил на ноги и потянулся к костылям, стоявшим в углу, над грудой обуви и кошачьим туалетом. -...Междометие, выражающее крайнюю степень неудовольствия, - поправил сам себя Гамильтон. - Только все это ни-ко-му-не-нуж-но, - преувеличенно внятно произнес он. (Гамильтон как раз примерно в то время озаботился своим произношением и стал брать в прокате только английские кассеты, чтобы скорректировать свой акцент в сторону британского.) - С меня хватит, не собираюсь я сидеть у этого проповедника. Пойду-похромаю домой. Пэм, ты как? Идешь или останешься здесь, чтобы стать настоящей в обществе Иисуса и наших друзей-приятелей?
Пэм посмотрела ему прямо в глаза:
- Я еще посижу, недолго.
- Прекрасно, до-ро-га-я. Пошкандыбал я.
Венди помогла ему с костылями. Он вышел на улицу, прямо под дождь, проорал нам со двора: «Пошли вы все!...» и потащился в сторону дома Пэм, хотя тогда нам казалось, что в демерольный <Демерол - обезболивающее средство, имеющее наркотический эффект.> туман. Сидя вокруг стола, мы молча сложили в коробку карты и фишки.
- Забудет он все это, - вздохнула Пэм, ловко собрав со стола три бокала пальцами одной руки, - Он не из тех людей, которые способны измениться. Эх, кто бы мне объяснил, почему такие мудаки всегда настолько привлекательны и сексуальны? Ну не врубаюсь.
Я спросил:
- Слушай, Лайнус, зачем было все это устраивать?
- Не знаю, - ответил он честно. - Я просто должен был это сказать. Я боюсь, что мы уже никогда не изменимся, что мы потеряли даже способность что-то менять в себе. Ты об этом хоть иногда задумываешься?
- Да, - ответил я.
***
На следующее утро все было забыто.
Решив зайти к Гамильтону, я столкнулся на улице с Меган. Она шла в компании двух таких же тринадцатилетних подружек и одного приятеля. Все четверо дымили как паровозы, на парне были штаны мешком, а девчонки нарядились в одинаковые до ощущения клонированности шмотки; одинаковая косметика и прически еще более усиливали впечатление биоидентичности (совсем как когда-то Карен, Пэм и Венди). Я спросил:
- Ты куда-то собралась, Мег?
- Да так.
- «Так» - это как, где это твое «так»?
- Идем делать добрые дела, папа. Пасхальные подарки деткам-дебилам.
Ее друзья захихикали. Я вдруг понял, что Меган впервые была не рада видеть меня, мое присутствие ее тяготило. Умом-то я все понимал, но заноза в душе осталась.
- Не забудь, бабушка с дедушкой ждут тебя к ужину.
Она со вздохом закатила глаза, ее друзья демонстративно смотрели куда-то в сторону.
- Хорошо, папа.
Подростки-мучители. Смешно сказать, я был уверен, что без проблем преодолею вместе с дочкой ее трудный возраст. Как и большинство родителей, я думал, что у меня есть «волшебная палочка», при помощи которой дочь-подросток превратится из противника в друга. Как бы не так.