Бахтин в литературе видел не только ”организованный идеологический материал”, но и форму ”социального общения”. По Бахтину, процесс социального общения запечатлевался в самом тексте произведения. И автор-творец, и созданный им герой, а также читатель (”слушатель”) – все это живые силы, определяющие форму и стиль. Тезис о внутренней диалогичности произведения развивался исследователем в разных направлениях, но в основе своей оставался неизменным. Диалогическая природа творчества как бы выносилась за скобки при сопоставлении произведений разных родов и жанров. Эстетически значимое произведение всегда ”живое высказывание”, которое ”не может не задеть тысячи живых диалогических нитей, сотканных социально-идеологическим сознанием вокруг данного предмета высказывания, не может не стать активным участником социального диалога.
Оно и возникает из него, из этого диалога, как его продолжение, как реплика, а не откуда-то со стороны подходит к предмету.” Задача исследователя – ”слушать голоса и диалогические отношения между ними”.
Бахтин понимает жанр как ”типическую форму целого произведения, целого высказывания” и переносит на него свойства произведения, связанные с внутренней диалогичностью литературы. Каждый жанр рассматривается как отшлифовавшийся в практике речевого общения тип диалогической ориентации; сопоставление литературных жанров с типическими формами высказываний в повседневной жизни позволило исследователю наглядно показать эту ориентацию. Т. о., литературные жанры также включены в процесс речевого общения.
Исследователь отмечает двоякую ориентацию жанров. Во-первых, авторы всегда учитывают при выборе жанра условия художественного восприятия:”…Произведение входит в реальное пространство и в реальное время, оно – громкое или немое, оно связано с храмом, или со сценой, или с эстрадой.” Во-вторых, жанры ориентированы на различные типы читателей:”…Для каждого литературного жанра в пределах эпохи и направления характерны свои особые концепции адресата литературного произведения, особое ощущение и понимание своего читателя, слушателя, публики, народа.”
”Вторичные” (литературные) и ”первичные” (например, бытовые) жанры, имея общие черты как высказывания, различаются по степени сложности. Они (”вторичные”) включают в свою конструкцию ”первичные” жанры: реплики диалога, бытовые рассказы, письма и т. д. Специфика диалогической атмосферы литературных жанров заключается в том, что смена субъектов высказывания (отделяющая единицы речевого общения друг от друга) здесь разыгрывается самим автором; при этом произведение остается единым реальным высказыванием.
Суждения Бахтина о диалогической ориентации жанров заслуживают самого внимательного изучения. Одной из функций жанра является посредничество между писателем и читателем, с которым связано явление так называемого жанрового ожидания. Жанр не только категория художественного мышления писателя; в той или иной степени с жанровым репертуаром литературы знакомы и читатели, что подчеркивает сам факт адресованных им авторских обозначений жанра произведений. Жанр является как бы одним из мостов, соединяющих читателя и писателя.
Выбор жанра писателем, его трансформация так или иначе предполагают определенное представление о читателе, намечают русло, в котором будет протекать процесс художественного восприятия.
Достоинство предложенной Бахтиным программы исследования состоит в том, что в качестве исходного предмета анализа выдвигаются не высказывания писателей и читателей жанрах, не литературно-критические представления, господствующие в тот или иной период, но текст произведений . Этим теория Бахтина отличается от западных прагматических жанровых концепций, рационализирующих диалог между автором и читателем. Бахтин предлагает искать жанровый адресат по следам его ”предвосхищения” в тексте. Так намечается конкретный характер исследования.
В 20-е годы Бахтин выступил с острой критикой формализма, превращавшего произведение в ”вещь”, оцениваемую по законам материальной эстетики”. Стремясь преодолеть дихотомию содержания и формы, ученый противопоставил ей принцип ”содержательной формы”: ”…Сам же эстетический объект слагается из художественно-оформленного содержания (или содержательной художественной формы)”. Задача литературоведения – изучение соединения содержания и формы в контексте целого призведения-высказывания. При этом художественная форма четко отграничивалась от используемого лингвистического материала. Такой вариант теории ”содержательной формы” был оправдан и очень перспективен. Однако, здесь не нашла отражения иерархичность художественной структуры.
Последовательный интерес ученого к жанрам вполне понятен: ведь это ”некие твердые формы для отливки художественного опыта”, т. е. яркие примеры содержательной формы. Заслугой Бахтина было доказательство содержательного своеобразия жанров. В его интерпретации жанры представали не как комбинация формальных приемов, но как ”формы видения и осмысления определенных сторон мира.” ( Какой бы устойчивый жанровый элемент поэтической конструкции ни рассматривался ученым, он уясняется в своей содержательности.
Исследования Бахтина дают также основания говорить о разработке ученым семиотического подхода к жанрам. Устойчивость жанровой структуры позволяет видеть в отдельном образе знак всей структуры и связанного с ней комплекса представлений и идей.
В семиотических работах по литературе, специального внимания заслуживает именно семиотика жанров, ведь поэтика многих жанров, в особенности на ранних стадиях развития искусства, – это в значительной мере поэтика предсказуемого. Но в то же время семиотика жанров имеет свои границы, и их не мог не увидать Бахтин с его повышенным интересом к жанру романа. Свою теорию романа – ”единственного становящегося и еще неготового жанра” – ученый строит на противопоставлении его другим жанрам (эпопеи, трагедии). Трудность определения романа связана именно с его неканоничностью, поэтому Бахтин отказывается от перечисления конкретных устойчивых признаков романа.
Подчеркивая эластичность романного ”костяка”, он, в сущности, выделяет основные содержательные функции формы: 1) стилистическую трехмерность романа, связанную с многоязычным сознанием, реализующимся в нем; 2) коренное изменение временных координат литературного образа в романе; 3) новую зону построения литературного образа в романе, именно зону максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности. В этой формуле романа его константой является жанровое содержание, определяющее лишь некоторые общие закономерности стиля.
При понимании жанра как отвердевшего содержания представляется вывод о внежанровой природе романа и ”романизированных” лирике и драме, об атрофии жанра в новой литературе. Об этом же говорят В.В.Кожинов, В.Д. Сквозников.
Есть и другое объяснение различий между твердыми формами традиционных жанров и романа. Его теория ”содержательной формы” могла служить верным компасом при изучении жанров, отличающихся высокой степенью семиотичности. Это привело ученого к проекту новой, функциональной поэтики, где принцип ”содержательной формы” получил расширительное истолкование.
При построении функциональной поэтики романа, в которой романное содержание является стилеобразующим фактором, Бахтин, в сущности, отходит от узкой трактовки жанра как структуры, устойчивой в своих конкретных, формальных признаках, застывшего содержания, и намечает принцип функционального изучения формы, открывающего широкие возможности для типологии жанров.
Взаимопересечение разных трактовок жанра – традиционного и романного – приводило к противоречию в общей методологии исследования, не снимаемому указанием на раннюю стадию развития романа. Антитеза живых и мертвых жанров оказывалась слишком резкой, оставлявшей в тени как многообразные нарушения канона, так и семиотические процессы, затрагивающие в той или иной степени даже новейшие разновидности романа. Преодолеть это противоречие и восстановить оборванные связи между эпопеей и романом можно лишь при учете обеих тенденций.