Я живу в Дуракине с самого детства - изо дня
в день, из месяца в месяц, из года в год. Меня мучают
безденежье, одиночество и безнадежность. Часто
Архипелаг Макам
я мечтаю о том, чтобы город наш провалился в тарта-
рары, исчез с лица земли, как когда-то исчезли Вави-
лон и Ниневия. Часто я думаю о моей подлинной роди-
не и вижу ее в моих снах.
Когда я был мальчиком, небо над городом было сов-
сем другим, не таким пустым и холодным, как сегодня.
Люди заглядывались на небо, когда по нему пролетал
самолет, проплывал дирижабль или возникало облако
необычной формы и окраски, и все чего-то ждали, жда-
ли. И я ждал, как другие. Сначала я ждал, когда я по-
взрослею, потом - когда выучусь, потом - когда найду
работу. В сорок лет я, наконец, устроился младшим на-
учным сотрудником в местный краеведческий музей.
По профессии я лингвист, всю жизнь изучал мерт-
вые языки, но на мою музейную зарплату можно про-
тянуть ноги. Чтобы сводить концы с концами, я зани-
маюсь переводами и консультациями. Правда, мне не
очень докучают работой: только иногда кто-нибудь
звонит и просит расколдовать клинопись на какой-ни-
будь плите или стеле.
Однажды меня сфотографировали на музейном
чердаке рядом с древней стелой с полустертой надпи-
сью. На фотографии я стою рядом с моим другом му-
зейным сторожем Василием, жизнерадостным челове-
ком, похожим на Эзопа, а перед нами - толпа школьни-
ков. Я ношу эту фотографию с собой, иногда достаю ее
и разглядываю. Это, так сказать, визуальный итог всей
моей жизни, ее верхняя планка: ассириолог Николай,
сторож Василий и школьники на фоне древней стелы.
Сторож Василий - мой единственный друг в Дура-
кине и во всем мире. Такой же старый холостяк, как
Небесные селения
и я, он обладает живым умом и ярким воображением.
Он поэт, которого знают и ценят по всей России, но
не в Дуракине. Таким он был еще в пятом классе
и потом, когда мы учились вместе в Московском уни-
верситете. Тогда же он начал писать стихи, и поэзия
поглотила его без остатка. Чтобы не отвлекаться
от стихов, он нашел себе скудно оплачиваемую ра-
боту сторожа, которая давала ему уйму необходимо-
го для поэзии досуга. Когда ему было 28, его хватило
на то, чтобы жениться на практичной девушке-фар-
мацевте, которая родила ему сына и двух дочерей, но
он был не в состоянии заботиться о своих ближних,
и его жене пришлось самой и растить детей, и зара-
батывать деньги. Прошли годы, жена Василия забо-
лела и умерла, дети выросли и зажили самостоятель-
ной жизнью, а Василий все писал стихи и сторожил
краеведческий музей. А поскольку сторожить его
было не от кого, он мог теперь заниматься поэзией
круглые сутки изо дня в день и из года в год. Так мы
и жили с ним рядом, ни в ком не нуждаясь, ни от кого
не завися. Он был моим братом и другом, а я - почти
единственным слушателем и читателем его стихов, он
рассеивал мои сомнения и тревоги и давал мне силу
жить, а я искренне восхищался его искусством.
Я благодарен судьбе за этот удивительный дар -
дружбу, не омраченную желанием подавить или по-
глотить другого, за радость разделенных поисков, на-
дежд и открытий.
В молодости каждое утро несло в себе надежду,
а вечером приходили умиротворенность и покой.
Сердце откликалось на шелест листвы, на порывы вет-
Архипелаг Макам
ра, несущего аромат невозможного. Годы шли, а я все
чего-то ждал, видел себя моряком, путешественником,
космонавтом.
Помню, подростком я увлекся парусными судами.
Наверное, это случилось потому, что море было не-
далеко от нашего города. Я изучил все тонкости па-
русного флота и мог с первого взгляда отличить шня-
ву от брига, а шхуну от галиота или фрегата. Моими
любимыми писателями были Даниэл Дефо, Джонатан
Свифт и Роберт Льюис Стивенсон, писавшие о мор-
ских путешествиях. Мне нравилось читать такие опи-
сания: «Буря была поистине ужасной, волны дости-
гали необычайной высоты. Мы убрали блинд и при-
готовились взять на гитовы фок-зейль. Затем мы
закрепили талями румпель, чтобы облегчить рулево-
го. Мы не стали спускать стеньги, но оставили всю
оснастку».
Не странно ли, что я никогда в жизни не ходил на
парусном судне и не путешествовал по земле. Вместо
этого я стал ассириологом, книжным червем, специа-
листом по мертвым цивилизациям Междуречья - про-
фессия хоть и редкая, но едва ли романтичная.
Вокруг меня все азартно играют в свои скучные
игры - семью, работу, заработки, интриги, любовниц.
У каждого свой набор обстоятельств - забот, болез-
ней, обид, настроений, - свой водоворот, и каждый
несется по кругу, захваченный воронкой. При встре-
чах со знакомыми я слушаю, что они мне рассказыва-
ют, а о себя молчу - в моей жизни нет ничего интерес-
ного. Я живу одиноко, по утрам бреюсь, а потом иду
в магазин за творогом и сметаной. Нет, право же, мне
нечего им рассказать.
Небесные селения
Архипелаг Макам