3 апреля 1929 г. [Москва]
Дорогой Сергей Александрович.
Я получил Ваши новые три сцены и считаю, что они значительно улучшают пьесу. Что касается третьей сцены, то я целиком согласен с тем, что собрания нет, и полагаю, что последняя редакция наиболее правильна сценически и дает также плюсы применительно к пожеланиям худ[ожественного] совета[cclxi].
Но все же на основании переговоров с Сутыриным[cclxii] и другими, а также заседания худ[ожественного] совета 30 марта, где опять обсуждался вопрос о «Тарповой» и утверждалась резолюция комиссии (утверждена)[cclxiii], все же считаю безусловно необходимым, чтобы вслед за первым монологом Габруха шел монолог Рябьева, тоже с трибуны — по-моему, монолог о кирпичах[cclxiv]. В третьей же сцене вместо этого монолога Рябьеву надо дать монолог из Вашего романа (стр. 163) относительно мещанской атмосферы на фабрике (до конца 164 стр.). Я примерял это, получается, {486} по-моему, очень хорошо. Если с Вашей стороны нет возражений, а мне кажется для них нет оснований, то так надо сделать и от этого выиграет и третья сцена.
С нетерпением жду Ваших дальнейших исправлений. Не задерживайте их. На завтрашний день я приглашен в Репертком для обсуждения «Тарповой»[cclxv]. Тогда напишу Вам еще, хотя и очень трудно все эти вопросы согласовывать письменно. Думаю, что окончательно договоримся с Вами при свидании, а пока я бы хотел иметь, как я Вам уже говорил, свободу действия для согласования всех вопросов с Реперткомом и для драматургического монтажа пьесы.
Когда Вы приедете?
Б. Шоу[cclxvi]
Июль 1932 г., Москва
Дорогой г‑н Шоу.
Может быть, Вам будет не очень трудно вспомнить один из первых вечеров, проведенных в Москве, когда Вы смотрели в Московском Камерном театре спектакль «Опера нищих»[cclxvii],
В тот же самый вечер я показал Вам несколько фотографий сцен из моей постановки Вашей «Святой Иоанны», стараясь при помощи фото реабилитировать свою работу, которая получила такую недоброжелательную, фальсифицированную и ложную оценку части английской прессы. Я был очень огорчен тем, что не имел возможности показать Вам самый спектакль; он послужил бы нашим оправданием лучше, чем любые слова. Вы сами знаете, что официозные журналисты не брезгуют пользоваться фальшивками и печатают в английских журналах не подлинные фото, а специально заготовленные монтажи, соответствующие их высоким представлениям об истине и искусстве[cclxviii].
Теперь я снова собираюсь предпринять большевистское и безнравственное покушение на Вас и Ваши произведения. Дело заключается в том, что у меня возникла мысль поставить две пьесы, которые, как мне кажется, очень близки друг другу своеобразным единством актерского[66] стиля и темы. Эти пьесы — «Цезарь и Клеопатра» Бернарда Шоу и «Антоний и Клеопатра» Шекспира[cclxix].
В связи с этим я был бы весьма признателен, если бы Вы уделили мне частицу Вашего времени и дали ответ на некоторые интересующие меня вопросы.
Мне кажется, что Ваша пьеса, конечно, независимо от ее собственной большой ценности и оригинальности, объективно может быть рассматриваема как первая часть «Антония и Клеопатры». С моей точки зрения, и Ваша, и шекспировская «Клеопатры» имеют одни и те же характерные черты, и обе эти пьесы имеют в целом единую широкую линию развития.
Кроме того, обе пьесы роднит также и их тема — пробуждение любви Клеопатры к Антонию, показанное в Вашей пьесе. Ее мечты об Антонии, ее просьба к Цезарю прислать ей Антония и заключительное обещание Цезаря выполнить ее желание.
Таковы мои соображения, и мне хотелось бы знать, правильны ли они и находите ли Вы сами некую органическую взаимосвязь между Вашей и шекспировской Клеопатрами.
Сверх всего прочего, нескромное любопытство толкает меня спросить Вас, почему в наше время Вы избрали героями своей пьесы Цезаря и Клеопатру и каково, с Вашей точки зрения, значение образа Клеопатры для нашей современности. И еще — прошу Вас раскрыть авторское представление о [стиле] игры.