Надеюсь Вы ничего не будете иметь против этих вопросов, т. к. мое любопытство, будучи нескромным, не является праздным и имеет целью найти наиболее правильный путь к решению моей задачи.
Ваша пьеса была поставлена в Москве в Малом театре перед революцией и насколько я помню, интерпретировалась как сатира, что, как мне кажется, не совсем правильно и не соответствует Вашему замыслу[cclxx]. Я не хочу сказать что в ней нет сатирических элементов, но суть Вашего замысла, по-моему, имеет более глубокие корни, и именно этой было отражено Вами на титульном листе пьесы, которую Вы назвали «Историей в пяти актах».
И еще один вопрос — какие цели преследовал Шекспир в «Антонии и Клеопатре» и не связан ли в некоторых отношениях образ Клеопатры с образом королевы Елизаветы?
Я очень извиняюсь за причиненное беспокойство и буду крайне обязан Вам за быстрый ответ на мои вопросы, т. к. он весьма поможет мне в тяжелой, сложной и ответственной работе, предпринятой мною и всецело захватившей меня.
Зная Ваш большой интерес к нашей стране и нашей культуре, я надеюсь Вы простите меня за причиненное беспокойство и как великий художник, которого мы все любим и высоко ценим, поможете мне осуществить мои замыслы.
Заранее благодарю Вас и остаюсь, дорогой сэр,
преданный Вам
А. Таиров.
И. М. Майскому[cclxxi]
31 декабря 1935 г. [Москва]
Дорогой Иван Михайлович.
Очень Вам благодарен за Ваше письмо[cclxxii] и за доброе намерение нам помочь в лондонских гастролях, в чем я, правда, зная Вас, был глубоко уверен.
Я, конечно, воспользуюсь Вашим советом относительно ВОКС[cclxxiii] и вообще с большой признательностью буду принимать все Ваши советы и сейчас и в период самих гастролей.
Как только выйдет из печати английский альбом и брошюра, что будет, очевидно, в первой половине января, мы сейчас же вышлем их Вам[cclxxiv].
Г‑ну Баниэ я пишу о Вашем согласии принять его. Уверен, что после беседы с Вами он почувствует еще большее желание обставить гастроли наилучшим образом. В частности, я был бы Вам очень благодарен, если б Вы укрепили бы его в мнении, что для наших гастролей должен быть снят первоклассный театр, имеющий очень хорошее реноме и охотно посещаемый. Мне представляется также важным, чтобы театр, в котором мы будем играть, был выяснен возможно раньше.
Что касается репертуара, то примерно мы его намечаем следующим образом[cclxxv]: «Гроза» — Островского, «Любовь под вязами» — американского драматурга О’Нила, «Жирофле-Жирофля» — музыкальная эксцентриада Лекока, «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского и «Египетские ночи» Шоу — Пушкина — Шекспира. Две последние пьесы нуждаются в комментариях. Я знаю те соображения, которые могут быть выставлены против «Оптимистической трагедии», но я просил бы Вас иметь в виду то обстоятельство, что для заграничных гастролей мы все наши спектакли несколько перерабатываем и подвергаем купюрам. Соответственно с этим в «Оптимистической трагедии» я предполагаю купюровать {488} выступление перед занавесом так называемых «ведущих» и еще кой-какие сцены, в том числе сцены со священником. В таком виде этот спектакль будет по своей теме спектаклем исторического плана, что может быть подчеркнуто и соответственно освещено и в том либретто на английском языке, которое будет приложено к программе.
Я говорил на эту тему с Максимом Максимовичем[cclxxvi], который в таком плане считает целесообразным включение «Оптимистической трагедии» в репертуар с тем, что она пойдет не в начале гастролей. Поддерживает включение этого спектакля в репертуар также и м‑м Чильстон. Ее беспокоили только выступления перед занавесом.
При таком положении вещей я считал бы крайне важным привезти «Оптимистическую трагедию», так как, во-первых, нам нужна в репертуаре наша советская пьеса, во-вторых, она представляет, по общему утверждению, большую художественную ценность и считается одним из лучших спектаклей на советском театре и, в‑третьих, так как нам в гастролях нужен, мне думается, не только хороший успех, но и успех, если хотите, некоей художественной сенсации, могущей привести в движение интеллигентские и художественные слои Лондона[cclxxvii].
С последней точки зрения целесообразно показать и «Египетские ночи», тоже, конечно, с соответственными купюрами. Это может иметь такое же значение, как во время наших первых гастролей в Париже имела для французов «Федра», решившая, по существу, художественную значимость наших гастролей[cclxxviii].
Кроме того, я предполагаю взять с собой про запас еще «Адриенну Лекуврер», так как постановка «Египетских ночей» далеко не на всякой сцене сможет уместиться.
Вопрос о челюскинской пьесе «Не сдадимся» пока трудно разрешить[cclxxix], в частности и потому, что ее еще не видел Максим Максимович.
Я буду очень рад узнать Ваши соображения по всем этим пьесам и буду очень благодарен Вам за Вашу помощь в этом вопросе.
Простите пожалуйста, что я несколько задержал свой ответ. Это объясняется тем, что, когда получилось Ваше письмо, я был вне Москвы — я уезжал в Ростов, где я ставлю в новом Ростовском театре «Оптимистическую трагедию»[cclxxx].
А. И. Назарову[cclxxxi]
[23 апреля 1938 г., Москва]
Глубокоуважаемый Алексей Иванович.
Не знаю, насколько это соответствует действительности, но я слышал, что в своем выступлении на совещании театрального управления ВКИ Вы в факте включения в репертуар Камерного театра «Госпожи Бовари» увидели нежелание с моей стороны учитывать ошибки прошлого и делать из них соответствующие выводы[cclxxxii].
Эти сведения меня очень взволновали, почему я тотчас же и пишу Вам.
Из нашей беседы около месяца тому назад я вынес твердое убеждение, что Вы, по ознакомлении с нашим репертуаром, сочли работу над Флобером вполне возможной и целесообразной.
В самом деле — разве можно факт постановки «Госпожи Бовари» расценивать как нежелание с моей стороны считаться с ошибками прошлого. Ни в коем случае. Вся работа моя после «Богатырей» с очевидностью говорит об обратном, а именно: о последовательной и твердо проводимой реконструкции Камерного театра и его репертуара. Пример: до «Богатырей» в нашем текущем репертуаре было тринадцать пьес, из них — десять классических и иностранных и три советских; после «Богатырей» — {489} в нашем текущем репертуаре имеются двенадцать пьес — из них три классических и иностранных и девять советских.
На проблему советского репертуара, само собой разумеется, я смотрю отнюдь не с точки зрения количественной. Совершенно ясно, что просто механически включать в репертуар советские пьесы — это еще не значит способствовать росту нашей советской драматургии. Огромную часть своего времени я отдаю непосредственной работе с авторами, так как считаю это в настоящее время одной из главных задач художественного руководителя театра. Кого бы из наших авторов (Вс. Вишневский, Борис Левин, Г. Мдивани, Л. Шейнин, Ю. Яновский и др.[cclxxxiii]) Вы ни спросили, они скажут Вам о моей длительной и серьезнейшей работе с ними.
И сейчас все мои усилия направлены на создание дальнейшего советского репертуара. Так, в репертуарных планах на ближайшие два года из шести новых постановок в год намечено пять спектаклей советской тематики и только один, построенный на классическом материале. В 1938 году этим классическим спектаклем предполагается «Госпожа Бовари».
Почему я остановился именно на этом произведении?
1. Как Вы хорошо знаете, «Госпожа Бовари» неизменно вызывала огромный интерес не только во Франции, но и во всем мире. Так, известно, что это был один из любимых романов Толстого и что именно под влиянием «Госпожи Бовари» он написал «Анну Каренину»; первый перевод «Госпожи Бовари» на немецкий язык сделан дочерью Карла Маркса — Элеонорой; высокая оценка этого романа дана в высказываниях всех крупнейших литературных авторитетов, в том числе и Максима Горького; интерес к Флоберу в нашей стране в настоящее время очень велик. Об этом говорят и многочисленные издания его произведений, в частности, «Госпожи Бовари», и издание писем Флобера, последний том которых вышел только в этом месяце, и даже статья Б. Лавренева в сегодняшних «Известиях»[cclxxxiv]. Вот краткая выдержка из нее: «Разговор в новгородской деревушке о “Мадам Бовари”, это не экзотика, не из ряда вон выходящий случай. Это простое и полное жизни свидетельство об огромном росте нашей страны и нашей культуры, свидетельство необычайного и невозможного нигде, кроме Советского Союза, расширения самого понятия — интеллигенция».
2. Постановке на сцене романа «Госпожа Бовари» можно придать большую социальную значимость, подчеркнув его антибуржуазную направленность, ту «буржуазофобию», за которую преследовала Флобера вся консервативная критика и из-за которой он, по выходе в свет этого романа, был привлечен к судебной ответственности «за оскорбление общественной морали, религии и добрых нравов».
3. Постановка «Госпожи Бовари» должна помочь Камерному театру укрепиться в реалистическом методе работы, так как этот роман является общепризнанным шедевром и образцом реалистической литературы.
4. Роман «Госпожа Бовари» исключительно драматургичен и сам как бы просится на сцену — недаром Флобер свои первоначальные планы романа называл сценариями.
Учитывая все вышеизложенные соображения, а также то, что для Камерного театра сделана соответственно этим заданиям специальная инсценировка романа, я уверен, что постановка «Госпожи Бовари» на сцене должна в настоящее время зазвучать с особой силой. Она явится поучительным и потрясающим противовесом полному раскрепощению женщины в нашей стране и будет пробуждать в нашем зрителе гордость за нашу родину, на которой нет места подобным трагедиям.
Эта важная тема — тема контраста в положении женщины в буржуазном и социалистическом обществе — будет четко выявлена на сцене Камерного театра, так как в дальнейшем нами будет поставлена новая пьеса о советской женщине. Я имею в виду пьесу К. Тренева, к работе над которой автор в настоящее время уже приступает[cclxxxv].