[Март 1943 г., Барнаул]
Дорогой Всеволод!
Как я уже телеграфировал тебе, я на следующий же день после премьеры «Раскинулось море широко» свалился в связи с новым сильным припадком моей болезни. Так до сих пор и не мог тебе написать, не оправился еще и сейчас, поэтому, собственно говоря, не пишу, а диктую тебе письмо, лежа в кровати в достаточной степени обессиленный, разобиженный, если не на весь мир, то, во всяком случае, на медицинских его представителей, в частности эвакуированных в небезызвестный г. Барнаул. Болею я в общей сложности через три дня почти уже четыре месяца. Подумай только, треть года! За это время только отдельные небольшие периоды я мог работать, большую часть времени был прикован к кровати, причем все приступы, а их у меня было свыше семи, сопровождались очень тяжелыми и жестокими болями. Сам понимаешь, что проблема работы в связи с этим была для меня очень трудной. Вот поэтому я, не желая затягивать постановки твоей пьесы и желая во чтобы то ни стало показать ее в годовщину Красной Армии, работал над ней не один, а вместе с Богатыревым, который был моим сопостановщиком. Я руководил постановкой в буквальном смысле этого слова, т. е. дал весь план, провел всю работу с художниками, музыкантами, актерами, изрядное количество репетиций провел главным образом у себя на дому. В общем спектакль, как я уже тебе телеграфировал, в целом вышел очень удачный, веселый, заразительный, бодрый, безусловно военный и совсем не опереточный. Чудесную музыку написал Свиридов, мажорную, как ты этого хотел, и очень остроумную. Большинство исполнителей играет отлично, многие из них потомственные «вишневцы», игравшие сто раз в «Оптимистической трагедии», как-то: Яниковский — командир из «Оптимистической», играющий здесь Кедрова, Нахимов — боцман из «Оптимистической», в том же чине работающий и здесь. Отлично играет новый наш актер Кенигсон Мишу. Менее удался Жора у Ганшина, хотя сейчас роль выправляется. К Москве будет еще один исполнитель, который на днях к нам приезжает. Судя по отзывам, совершенно блестящий. Хорошо разошлись женщины: Кису играет Имберг очень убедительно. Алисе не пришлось играть Елены по трем причинам: во-первых, потому что она была очень взволнована и захлопочена моей болезнью, во-вторых, потому что из-за моей болезни затянулась и до сих пор еще не выпущена начатая задолго до «Моря» пьеса Паустовского, в которой она играет главную роль. Но главным образом потому, что у Елены несколько прекрасных ариозо и песен, написанных вполне очаровательно, но требующих певческого голоса, которого, увы, у Алисы нет. Я не считал возможным выбросить всю вокальную сторону роли, так как она очень и очень украшает образ, и поэтому предпочел другой выход — Елену играет Беленькая, актриса, которую ты, вероятно, помнишь по театру Охлопкова, где в «Аристократах» она играла Соньку. Она уже давно у нас. Поет отлично, играет несколько слабее, но полагаю, что в результате осилит и эту сторону роли
{496} Спектакль идет часто, с большим очень успехом, с овациями. Очень занятно выглядит внешне, художники: Кривошеина, Коваленко. И, тем не менее, конечно, к Москве я буду его еще дорабатывать. Лично. Это вызывается как тем, что условия сцены, нашей московской сцены, иные, чем здесь (здесь сцена очень маленькая, неудобная), так и тем, что я хочу разработать еще ряд сцен и добиться максимального результата, но это требование взыскательного художника. Зритель не требует никаких доделок, кричит ура и радуется вовсю. Я недоволен все же, Всеволод, тем, что «Море», кажется, репетируется уже в Московском театре оперетты, и отнюдь не из ревности и отнюдь не из страха перед соревнованием, ибо, как ты знаешь, я не боюсь, а потому, что, к сожалению, наши опереточные театры еще не свободны ни от дурного вкуса, ни от некоего особого привкуса, благодаря чему параллелизм в репертуаре с опереточным театром не слишком увлекательный[cccxviii]. Я не говорю уже о том, что от Главного управления по делам искусств я имел энное количество писем и телеграмм о том, зачем, мол, я ставлю «Раскинулось море», когда вещь идет во всех опереточных театрах. Управлению я ответил просто, — что ставлю потому, что считаю так нужно, что эта пьеса меня увлекает, что эта пьеса нашего дорогого и любимого автора и что зря ставят ее опереточные театры, которые с ней явно не справятся, не исковеркав ее. Но ежели наш приезд в Москву почему-либо запоздает и пьеса пойдет раньше в опереточном театре, то, конечно, это сильно испортит ее репутацию, а это обидно и, по-моему, со стороны твоих коллег в достаточной мере опрометчиво.
Спасибо, дорогой, за справку, которую ты навел насчет нашего театрального имущества. Если это тебя не затруднит, то продли свою помощь и узнай, во-первых, — сохранились ли железные части декораций к «Бовари»: круги, скелеты домов, винтовых лестниц, все было из железа, это для нас очень важно, и, во-вторых, как мой друг, автор театра, уполномоченный театром военно-морской чин, попробуй воздействовать и наладить дело так, чтобы ящики, в которых хранятся костюмы и мягкие части декораций, по мере возможности, остались в сохранности.
Сейчас мне грустно, Всеволод, на генеральную репетицию «Раскинулось море» я все же пересилил себя и пришел в театр, а вон сегодня идет генералка пьесы Паустовского «Пока не остановится сердце», а я лежу дома. Это очень мучительно. Конечно, немедленно вспоминаю, что в данную минуту, секунду происходят миллиарды вещей во сто раз более мучительные и страшные, смиряюсь и продолжаю диктовать письмо.
21‑го рассчитываю выпустить спектакль и в конце месяца выехать в Москву для решения вопроса о том, когда, наконец, реэвакуируют театр. Пора уже! Это необходимо со всех точек зрения.
Алиса в театре, волнуется страшно, выпускает свою новую работу, тоже без меня. Шлет тебе и Соне самый нежный твой привет и пожеления. Я крепко целую тебя и жду писем. Жду новой пьесы. Пишешь ли ты ее или снова завертели так, что не до рукописи?[cccxix]
Со страстью, волнением переживаем мы каждое утро, каждый вечер, каждый последний час все наши удачи и временные неудачи. Так хочется быть всюду самому, приложить свою руку, принять непосредственное участие в боях за нашу родину, за жизнь, за будущее. Так хочется увидеть тебя. Так хочется, чтобы ты, невзирая на военную страду, все же написал бы сейчас большую, большую пьесу. Так нужно это, так тоскует по ней душа, что я предпочитаю верить, что ты ее скоро напишешь.
Ну, обнимаю крепко, крепко, Соню целую. Пишите почаще письма оба. В начале апреля жду от тебя письма в Москву на адрес театра, а может, приедешь на побывку? Вот провели бы мы ночь бурную! Жду.
А. Таиров