[cclii] Своего рода режиссерскую экспликацию спектакля дает А. Я. Таиров в беседе с корреспондентом журн. «Жизнь искусства»: «Сейчас, когда мы в “Наталье Тарповой” подошли вплотную к сценическому разрешению пьесы, целиком и полностью построенной на актуальных и серьезных проблемах нашей жизни, перед нами с особой силой встал вопрос о необходимости дать спектакль современный и новый — не только тематически, но и стилистически.
Вот почему и во время драматургической разработки “Натальи Тарповой” и особенно в период сценической работы над ней наши экспериментальные задачи неизменно устремлялись к выработке такого конструктивно-единого метода, при помощи которого вся новая тематика спектакля выливалась бы органически и закономерно в новую сценическую форму. Отсюда: 1) целевая установка спектакля: 2) разработка основных линий поведения и взаимоотношений действующих лиц на основе воздействующей на них среды; 3) участие в спектакле воздействующей среды не только в качестве физического, но и социально-психологического фактора; 4) построение режиссерской и в особенности актерской партитуры исполнения на основе целевого отбора средств сценического воздействия; 5) органическое введение в структуру всей работы трибуны — особого нового места действия, при помощи которого в наиболее кардинальные моменты спектакля актер и зритель лицом к лицу совместными усилиями разрушают физическую и психологическую линию рампы и всю старую конструкцию театра и его сценической коробки.
Таким образом, в работе над “Натальей Тарповой” мы ставим эксперимент по отысканию новой для нас сценической формы, органически слитой с содержанием и тематикой современности» (там же, л. 6).
В противоположность мнению А. Я. Таирова А. В. Луначарский в своей статье «Публицистический театр» оценивал прием с трибуной в спектакле «Наталья Тарпова» следующим образом:
«Быть может, не совсем веря в силу своих реалистических образов и чувствуя, что пьеса должна быть революционной прежде всего, автор и театр сделали выход в плакатность.
Перед сценой сделана трибуна, на которую выходят то те, то другие действующие лица, с которой они исповедуются, непосредственно агитируя или представляя друг друга с особыми сатирическими комментариями. К сожалению, в данном случае этот прием оказался неудачен, из чего не следует, что он неприемлем вообще» («Красная газета». Вечерний выпуск. 1929, 21 ноября).
[ccliii] В письме к А. Я. Таирову от 23 февраля 1929 г. С. А. Семенов писал: «Присланный Вам текст будет подвергнут мною еще сильнейшей правке. Не пугайтесь — только стилистической. Необходимо добиться, как Вы выражаетесь, “чеканного”, острого драматургического языка, которого в присланном Вам тексте еще не имеется. Все мое внимание ушло на “переделывание пьесы по существу”. Теперь займусь специально “языком”. До отъезда в санаторию, т. е. до 4 марта, надеюсь прислать Вам выправленный текст — окончательный во всех смыслах» (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 38, лл. 280 – 281).
[ccliv] Имеется в виду характерный для некоторых пьес Л. Н. Андреева мистико-символистский оттенок.
[cclv] Софочка и Шарый — персонажи пьесы «Наталья Тарпова», находящиеся в любовной связи. Софочка — жена Габруха, мещанка, Шарый — бывший друг детства Софочки.
[cclvi] См. комментарий 1 [В электронной версии — 251] к настоящему письму.
[cclvii] Письмо С. А. Семенова к А. Я. Таирову от начала января 1929 г. неизвестно, очевидно, в нем затрагивались вопросы о возможности постановки «Натальи Тарповой» в других театрах.
[cclviii] {570} Украинский драматический театр им. И. Франко прислал в Камерный театр следующую телеграмму за подписью Г. Юры:
«Киевская общественность настаивает включении “Тарповой” репертуар Украинского театра Франко. Просим любезного содействия высылке экземпляра» (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 38, л. 94 об.).
[cclix] С. А. Семенов хотел передать пьесу для постановки в Государственный академический театр драмы, о чем он вел переговоры с директором и художественным руководителем театра Н. В. Петровым.
[cclx] В письме к А. Я. Таирову от 13 февраля 1929 г. С. А. Семенов писал: «Скажу одно — больше всего руководился собственным разумением. Оно, это “собственное разумение”, подсказывает мне категорически просить Вас не понуждать меня более “дать завод”, а также — из четырех актов сделать три. В процессе переработки я еще и еще раз убедился, что этого не нужно» (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 38, л. 95). Однако в последнем варианте пьесы, поставленном на сцене Камерного театра, было три акта.
[cclxi] Художественный совет рассмотрел пьесу «Наталья Тарпова» на своем заседании 5 марта 1929 г.; в резолюции, принятой советом, говорилось: «Художественный совет считает, что она (пьеса. — Ред.) нуждается в идеологических поправках и поручает литературно-репертуарной комиссии конкретизировать пожелания, высказанные в художественном совете по вопросу о поправках, которые надо ввести в пьесу» (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 7, л. 74). Расширенный пленум литературно-репертуарной комиссии художественного совета состоялся 9 марта 1929 г. Пленум постановил:
«1. а) Пьесу к постановке принять и просить автора внести некоторые поправки, вытекающие из развернувшихся в литературно-репертуарной комиссии прений.
б) Приветствовать постановку “Натальи Тарповой” в Камерном театре.
в) Просить дирекцию МГКТ приступить к работе с тем, чтобы осуществить постановку “Натальи Тарповой” в этом сезоне.
г) Сжать пьесу драматургически.
д) Активизировать Рябьева и Тарпову.
е) Сохранив структуру пьесы, внести в пролог и конферанс поправки, принятые в заседании литературно-репертуарной комиссии» (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 7, л. 75).
[cclxii] Член художественного совета Камерного театра критик В. А. Сутырин принимал активное участие в обсуждении пьесы «Наталья Тарпова», выступая по этому поводу и в печати (см. его статью «Слезайте, рыцарь, с коня». — «На литературном посту», 1929, № 8, стр. 42 – 44).
[cclxiii] На заседании художественного совета 30 марта 1929 г. было утверждено постановление пленума литературно-репертуарной комиссии от 9 марта 1929 г., но вместе с тем в постановлении совета было отмечено, что осуществить постановку «Натальи Тарповой» в сезоне 1928/29 г. невозможно (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 7, л. 76).
[cclxiv] В ответ на письмо А. Я. Таирова С. А. Семенов писал 13 мая 1929 г.: «В конце мая или в первых числах июня твердо надеюсь закончить… окончательно. Переделывать еще — не буду ни под каким видом, даже в том случае, если Ваш почтенный худсовет снова заартачится. Режиссерскую проработку нового текста в смысле некоторых “неизбежных” сокращений или большей драматургической законченности сцен, разумеется, целиком предоставляю Вашему усмотрению. Не могу только дать согласия на перенос речи Рябьева в начальную сцену, вслед за монологом Габруха. Твердо убежден, что это художественно “удешевит” пьесу» (ЦГАЛИ, ф. 2030, оп. 1, ед. хр. 38, л. 133).