Православная утопия Киреевского и Хомякова. П.Я. Чаадаев назвал славянофильское учение ретроспективной утопией. В письме к Шеллингу от 20 мая 1842 г. Чаадаев писал Необыкновенная эластичность этой философии, поддающейся всевозможным приложениям, вызвала к жизни у нас самые причудливые фантазии о нашем предназначении в мире, о наших грядущих судьбах ее фаталистическая логика, почти уничтожающая свободу воли, восстанавливая ее в то же время на свой лад, усматривающая везде неумолимую необходимость, обратясь к нашему прошлому, готова была свести всю нашу историю к ретроспективной утопии, к высокомерному апофеозу русского народа ее система всеобщего примирения путем совершенно нового хронологического приема, занимательного образца наших философских способностей, вела нас к вере, что, упредив ход человечества, мы уже осуществили в нашей среде ее честолюбивые теории. Фрагмент письма Чаадаеву дает возможность увидеть, что его оценка славянофильства некорректна, по крайней мере, в ряде аспектов.
Во-первых, Чаадаев приобщает славянофильство к гегелевской философии.
Выше мы анализировали критику Хомяковым философии Гегеля и отметили, что не Гегель вдохновлял православных философов. Во-вторых, Чаадаев, по всей видимости, считал воззрения славянофилов и С.П. Шевырева и М.М. Погодина одной школой, поскольку приписывать идею высокомерного апофеоза русского народа А.С. Хомякову и И.В. Киреевскому вряд ли возможно.
Философско-исторические взгляды славянофилов действительно можно классифицировать как утопию, если под утопией мы имеем в виду исторические идеи о совершенном обществе. В таком случае под эту категорию попадают все философские проекты усовершенствования общества. Далее, утопия в истории подразумевает критику существующей действительности293. Критика общественных отношений России была не только в Философических письмах Чаадаева, но и у славянофилов, особенно у Хомякова, Самарина, Кошелева.
Что касается ретроспективности, то идеал цельности, который Киреевский описывал как почти воплощенный в Древней Руси до XVI в служил, на наш взгляд, критике настоящего и был обращен в будущее, а вовсе не в прошлое. Эту двойную нацеленность утопических построений Киреевского можно отчетливо видеть в его неоконченной повести Остров. В повести дана картина христианской цивилизации, где сохранились мудрость греческой патристики, гармония телесной и умственной деятельности, стремление к высшим наслаждениям духа, неприязнь к притворству и соперничеству.
Гармоническая жизнь заставляет жителей острова содрогаться при виде Запада, погибающего в волнах революционного террора. Может быть, эта кровь, эти жертвы - только страшное наказание просвещенному человечеству за ложь в его просвещении очистительное наказание человеку за расслабление его сердечных сил, за вялость и ограниченность его стремлений, за притворство в вере, за корыстное искажение святыни, за несочувствие к угнетенным, за презрение прав бессильных, за легкомыслие, за коварство, за изнеженность, за забытие меньшой братии Сына Человеческого, за оскудение любви? Целый ряд высказываний Киреевского относительно будущего России подсказывают другое определение его утопии, а именно православная утопия.
Хомяков и Киреевский считали, что цельность духа, присущая православию, и общинный характер землепользования способны обеспечить России естественный, органический ход развития без насильственных переворотов.
Они мечтали о близком перевороте русского мышления хотя и понимали, что возможность потому невероятна, что слишком прекрасна.