Культурное общение России и Запада. Перед самой революцией произошел переворот и в сфере искусства, в литературе, живописи и театре.
Идеологически назойливый и натуралистически-приземистый стиль знаньевцев и передвижников внезапно почувствовался чем-то провинциальным. В широких кругах интеллигенции внезапно родилась потребность шире распахнуть прорубленное Петром в Европу окно. На это пробуждение России щедро отозвался меценатский капитал. Появился ряд новых издательств и журналов Весы, находившиеся под определенным влиянием французских символистов, Мусагет, связавший свое творчество с германской традицией наряду с изданиями Мусагета в витринах книжных магазинов загорелись желтые тетради Софии, великорусского органа одержимого любовью к киевской Руси, сохранившей, по мнению редакторов, еще живую связь с античной и христианской культурой. Появились и более популярные журналы, сыгравшие большую роль в духовной жизни России - Аполлон , Золотое руно , На перевале и т.д. За несколько предвоенных лет были переведены и выпущены писания мистиков Якова Бёме, Экхарта, Рейсбрука, Сведенборга, Плотина, фрагменты Гераклита, драмы Эсхила и Софокла, провансальская лирика XIII столетия.
В связи с символической лирикой появился большой интерес к французским символистам и немецким романтикам.
Параллельно с этой первой темой развивалась и другая поэтами и учеными серебряного века было много сделано по углублению понимания старых русских писателей и поэтов. Баратынский, Гоголь, Тютчев и другие предстали в новом свете. Такою же интенсивностью отличается и пореволюционное общение между Россией и Западом как в области живописи, так и театра.
Русская живопись, долго отстававшая от западноевропейской, внезапно выдвинулась на первый план. В начале XX века она заняла первое место среди авангардистов. Основавший в 1911 году школу абсолютного беспредметного искусства Василий Кандинский получает в 1925 году профессуру в Веймаре и становится душою Синего всадника, в котором рядом с ним работает и несколько других русских художников.
В эти же годы расцветает русский балет Дягилева, декорации для которого создают русские художники-импрессионисты. В Литературно-художественном клубе в Москве, и в Свободной эстетике выступают с докладами Верхарн и Маринетти. В Историческом музее - философы Коген и Зомбарт. О крупных актерах, певцах, пианистах говорить не приходиться. В годы, предшествовавшие войне, не было ни одного, кажется, известного артиста, который не побывал бы в Москве. Знаменитый Артур Никиш, как мне передавал его сын, считал, что более внимательной и понимающей публики, как в Москве, он нигде не встречал.
Все это доказывает, что Достоевский был прав, говоря, что у русского человека два отечества - Россия и Европа, и что всякий образованный русский думает прежде всего о Европе. В эти же годы Европа заинтересовалась Достоевским, Толстым, Мусоргским. Хотя можно иллюстрировать культурное общение России с Западом всего лишь несколькими примерами, все же будем надеяться, что и этих примеров достаточно для опровержения, как руссофобского французы, так и руссофильского евразийцы утверждения, что Россия, как культурный мир, должна быть отнесена не к Европе, а к Азии. Вопрос о том, чем Россия, как восточная Европа, отличается от западной - очень сложен.
Лишь в качестве предварительного намека можно указать на то, что в симптоматической русской философии всегда отстаивалось начало целостного сознания, по терминологии Соловьева, положительного всеединства, и что в ней одновременно упрекался Запад в утрате духовной целостности в жизни и в распаде культурного творчества на отдельные в самих себе укорененные, то есть автономные, сферы.
Наиболее резко эту мысль впервые сформулировал в своей известной статье Просвещение Европы Иван Киреевский. Западный человек пишет он не понимает той совокупности высших умственных сил, где ни одна не движется без сочувствия других. Эта же мысль лежит и в основе соловьевской критики отвлеченных начал, господствующих в западноевропейском творчестве.
И то, что эта критика, разделяемая многими русскими философами, не простая выдумка, а действительно лежащая в основе русского творчества и связанная с русским духом, культурная особенность доказывается хотя бы тем, что Россия почти не знала искусства ради искусства. Русское искусство неопределимо в своих лучших достижениях кантовской формулой целесообразности без цели. С этой структурой русской духовности связано и явное недоверие к рационалистическому началу, как началу расчленения духовной целостности.
Это недоверие особенно остро и парадоксально было сформулировано опять-таки Киреевским. Он пишет Пока мысль ясна, она еще не созрела.