А.П. Платонов

Андрей Платонович Платонов (20.VIII/01.IX.1899, Ямская слобода, пригород Воронежа - 05.1.1951, Москва) - один из крупнейших русских прозаиков XX века. Творчество Платонова привлекает большое внимание исследователей, и, по самым скромным подсчетам, количество работ, посвященных писателю, достигло тысячи.

Отец Платонова Платон Фирсович Климентов работал в железнодорожных мастерских слесарем, мать Мария Васильевна вела хозяйство, воспитывала детей. Андрей был первым ребенком в многодетной семье. В 1918 г. Платонов поступил в Воронежский политехникум, летом 1919 г. был мобилизован в РККА, работал на паровозе помощником машиниста. В 1924 г. он окончил Воронежский политехнический институт (электротехническое отделение сильных токов). Платонов работал электротехником, служил в советских учреждениях; в Воронеже Платонов состоял на службе в должности губернского мелиоратора и заведующего работами по электрификации (1923-1926 годы), под его руководством были сооружены сотни прудов и шахтных колодцев, осушены и орошены большие участки земли, исполнены дорожные работы (мосты, шоссе, дамбы) и т.д. В годы войны работал военным корреспондентом, получил тяжелую болезнь (туберкулез). После войны, несмотря на тяжелые условия, продолжал работать вплоть до последних дней своей жизни.

Когда мы хотим дать общую характерно гику Платонову-человеку, то здесь можно опереться на многие высказывания о нем его современников, отмечавших удивительную гармонию между личными качествами Платонова и его творческой индивидуальностью. Среди многих хороших слов о Платонове можно привести слова Вас. Гроссмана, произнесенные на гражданской панихиде в январе 1951 г.: «В характере Платонова были замечательные черты. Он, например, был совершенно чужд шаблона. Говорить с ним было наслаждением - мысли его, слова, отдельные выражения, доводы в споре отличались каким-то удивительным своеобразием, глубиной. Он был тонко, чудесно интеллигентен и умен так, как может быть интеллигентен и умен русский рабочий человек».

Если дать сжатый обзор творческого пути Платонова, то можно увидеть, как многообразен его художественный мир, словно он создан несколькими авторами, но в этом многообразии выражены разные грани таланта одного художника, постоянство тем, образов, мотивов. Как поэт он представлен единственной книгой «Голубая глубина», потом наступил период журналистики и публицистики (конец 10-х - середина 20-х годов), одновременно Платонов выступил как автор рассказов (за рассказ «Бучило» получил премию в 1923 г.); много творческих сил отдано Платоновым фантастическим произведениям (наиболее значительное - повесть «Эфирный тракт»). В классической манере описана историческая реальность и раскрыты основные образы в повести «Епифанские шлюзы». Казалось бы, найден собственный стиль, свой путь в прозе. Но параллельно Платонов создает оригинальную сатирическую повесть «Город Градов», и писатель предстает в новом качестве, его сатира углубляется, доходит до гротеска в рассказе «Усомнившийся Макар». К концу 20-х годов Платонов - автор трех сборников прозы: «Епифанские шлюзы» (1927), «Сокровенный человек» (1928) и «Происхождение мастера» (1929). Одновременно с ярко выраженной сатирой он пишет произведения, в которых сохраняются элементы сатиры, но больше безысходного трагизма (роман «Чевенгур», повесть «Котлован»).

После крайне резкой критики рассказа «Усомнившийся Макар» и «бедняцкой хроники» «Впрок» Платонов пытается перестроиться и даже «отказывается» от своих произведений. Платонов пишет два варианта покаянного письма в «Литературную газету» и «Правду». Он заявил о повести «Впрок»: «...Я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой...» О преодолении своих «ошибок» писатель говорил то с внутренней убежденностью, то с иронией.

Его не печатают, но творчество художника нельзя остановить таким путем: «...Вокруг меня была разрушительная обстановка, но я держался и работал». Платонов пишет повесть «Ювенильное море (Море Юности)», в которой продолжил традиции своей сатиры. Однако как художник дольше он не хотел использовать им уже найденные приемы и стиль. В повести «Джан» он предстает как художник с новым творческим заданием и другим стилем. Когда Платонов получил возможность печататься в журнале «Литературный критик», он выступил в роли критика и рецензента.

Как прозаик Платонов написал в этот период ряд произведений о самоотверженных людях, о «будничном героизме»: «Бессмертие», «На заре туманной юности», «В прекрасном и яростном мире (Машинист Мальцев)», «Свежая вода из колодца» и др. Он создал совершенно в новом духе лирическую прозу о любви, о мире детства («Река Потудань», «Фро». «Июльская гроза»). Несмотря на интенсивность творчества, в 30-е годы писателю удалось издать всего один сборник прозы «Река Потудань»(1937).

В годы войны Платонов-корреспондент пишет очерки и рассказы о героизме «одухотворенных людей», глубоко раскрывает сущность фашистской идеологии. В послевоенное время он создает один из лучших своих рассказов - «Семья Иванова», подвергшийся жесткой критике. Платонова снова почти не печатают. Завершает он свое творчество как сказочник («Волшебное кольцо») и драматург.

Платонов проявлял большой интерес к драматургии, написал несколько пьес: «Шарманка», «Высокое напряжение», «14 красных избушек», после войны - «Ученик Лицея». «Ноев ковчег (Каиново отродье)». Но как драматург при жизни он практически остался неизвестным. Он явился и автором нескольких киносценариев, в том числе по рассказам «Июльская гроза» и «Семья Иванова» («Возвращение»). Таков кратко путь Платонова-художника, объем и диапазон его творчества. В рукописях и записных книжках зафиксированы многие замыслы, нереализованные как по творческим соображениям, так и по не зависящим от автора обстоятельствам, а также из-за болезни. Среди них - повесть «Строители страны», тесно связанная с романом «Чевенгур», роман «Счастливая Москва», пьеса «Голос отца (Молчание)» и др. Как свидетельствует Василий Гроссман, «до последних дней своих Андрей Платонович сохранил все богатство своей чистой, ясной души, всю силу своего удивительного ума».

Пожалуй, ни у кого из русских прозаиков XX века нет столько посмертных публикаций, сколько у Платонова. Самые крупные произведения у нас были опубликованы только во второй половине 80-х годов:

«Чевенгур» - 1988. «Котлован» - 1987, «Ювенильное море (Море Юности)» - 1986 (за рубежом ряд произведений Платонова появился раньше). Таким образом, литературная судьба Платонова имеет два этапа: один - прижизненный, другой - период 70-х-80-х годов, когда он вошел в литературу как наш современник.

Платонов-художник начал с поэзии. В 1922 г. в Краснодаре вышла книга его стихов. В предисловии к ней содержится ценный автобиографический материал - два фрагмента из писем Платонова, в которых рассказано о ранних годах его жизни. Книга была отмечена В. Брюсовым, который дал ей высокую оценку: стихи, писал он, «очень хороши» - «богатая фантазия», «смелый язык». «А. Платонов - настоящий поэт, еще неопытный, еще неумелый, но своеобразный». Композиция книги была несложной: в ней было три отдела, без оглавлений. В каждом отделе были свои доминирующие мотивы: в первом - мотивы, характерные для пролетарской поэзии: космический размах, пафос преображения вселенной, культ машин и непоколебимая вера в разум и науку, способные усовершенствовать мироздание и самого человека. В таком духе написаны стихотворения первого отдела «Топот», «Гудок», «Поход», «Вселенной». «Молот», «Кузнецы», «Динамо-машина», «Последний шаг» и др. По духу, по тематике и стилю - это образцы пролетарской поэзии.

Во втором отделе собраны стихи, большинство которых написано о любви, о мире детства, о «зовущих вдаль» дорогах. Стихи второго отдела - наиболее интересные и самостоятельные. В третьем отделе представлены пейзажные стихотворения («Вечерние дороги», «Степь», «Март» и др.), а также своеобразные лирические портреты («Мать», «Странник», «Мужик»).

Говоря о поэтической книге в целом, нельзя не признать, что в ней содержится как бы источник той прозы, которая насыщена лиризмом. Знаменательно, что один из крупнейших русских прозаиков XX века начинал с лирики. В ней заложены важнейшие для Платонова темы и образы: «земля», «жизнь», мир детства, материнство,. дороги», «путник», образы природы, машины, Вселенной - все это увидим в платоновской прозе. После выхода книги «Голубая глубина» Платонов какое-то время продолжал писать стихи, но мало. В 1927 г. он собирался переиздать свои стихи, но издание не состоялось.

В 1919-1925 годах Платонов написал и опубликовал в прессе десятки философско-публицистических статей. Они составляют важную часть его литературного наследия и дают ключ к осмыслению дальнейшей творческой судьбы писателя. Дело в том, что в этих статьях мы видим взлет утопической мысли Платонова, раскрытие общих идей, с которыми в дальнейшем он частично боролся, частично развивал как художник. Можно поражаться широкой начитанности скромного воронежского электротехника и журналиста. Его привлекают идеи целого ряда философов и ученых - Н.Ф. Федорова, А.А. Богданова, К.Э. Циолковского, В.И. Вернадского, Л.П. Карсавина, В.В. Розанова, О. Шпенглера, О. Вейнингера и др. Связи с идеями этих ученых обнаруживают не только статьи и стихи раннего Платонова, но и его прозаические произведения. Его привлекает мысль о человечестве и всей Вселенной как едином организме: «Долой человечество-пыль, да здравствует человечество-организм» (статья «Равенство в страдании»), идея подчинения и «отрегулирования» производительных сил: «Человечество родило дьяволов - производительные силы, и эти бесы так разрослись и размножились, что начали истреблять само человечество. А мы их хотим подчинить, смирить, урегулировать, использовать на сто процентов» («О культуре запряженного света и познанного электричества»). Остается для него актуальной мысль об освобождении человечества от эксплуатации («Ленин»). И наряду с этим есть статьи, где недвусмысленно выражены христианские идеи. Так, например, в статье «Душа мира» прославляется женщина-мать: «Женщина - искупление безумия вселенной. Она - проснувшаяся совесть всего, что есть». Но «искупление вселенной» свершит не женщина, а ее дитя: «Да приблизится царство сына (будущего человечества) страдающей матери и засветится светом сына погибающая в муке родов душа ее» (641). Вместе с тем Платонов прославляет «мир мысли и торжествующей науки», «пламя познания» и верит, что «познание станет таким же нормальным и постоянным явлением, как теперь дыхание или любовь» (642). Платонов-философ мечтает о том, чтобы найти новую силу «безграничной мощи»:

«Имя этой силы - свет... Эту силу мы и хотим запрячь в станки» («Свет и социализм» - 645). Здесь же высказывается мысль о «чистом» пространстве-эфире. Платонов истово верит в возможности электричества:

«Вся вселенная есть, точно говоря, резервуар, аккумулятор электрической энергии...» (646). При этом он пишет о социализме, который может перестроить и преобразовать весь мир, все науки - физику, химию, технику, биологию и т.д. Но приход социализма откладывается: «Социализм придет не ранее (а немного позднее) внедрения света, как двигателя, в производство», иначе будет вечная «переходная эпоха» (647). Характерна для Платонова статья «О любви». В ней сконцентрированы важные идеи, которые представлены и в других статьях: это соотношение науки и религии, человека и природы, мысли и жизни, сознания и чувства. Если дать науку взамен религии, «этот подарок народ не утешит» (649). И далее Платонов излагает мысли, которые близки ему как художнику: «Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания...» (650). Все попытки перестроить жизнь по законам мысли, по строгому плану терпят провал в противоборстве с самой жизнью. Писатель ищет «более высшее, более универсальное понятие, чем религия и чем наука» (650). Равновесие между человеком и миром достигается через чувство - «трепетную силу, творящую вселенные» (651).

В своем мире фантастики Платонов-художник во многом хотел реализовать то, о чем он мечтал как философ и как инженер-изобретатель. В этом мире герои ищут новые, необыкновенные источники энергии, ищут пути к бессмертию, хотят преобразить земной шар, и вместе с тем Платонов предупреждает о той страшной опасности, которая подстерегает человечество, идущее по пути технического прогресса. С огромным напряжением и энергией, похожий на героев своих фантастических произведений, пишет Платонов повесть «Эфирный тракт». Напряжение доводит писателя до галлюцинаций; однажды, проснувшись, он увидел себя, пишущего за столом: он разговаривает со своим героем, как с живым человеком (670). Главная мысль повести выражена в письме одного из героев: «Ты знаешь, что я делаю и ищу - корень мира, почву вселенной, откуда она выросла».

Почему один за одним гибнут герои «Эфирного тракта»? Неужели только потому, что каждый из них - гений, «опередивший время»? Нет, это не авторская мысль. Автор оказался и глубже, и дальновидней, он по-своему опередил время. Идея произведения оказывается сложной и противоречивой, и ее нельзя раскрыть, опираясь на отдельные фразы. С одной стороны, сам автор не оставляет мысли о переустройстве мира, об огромной силе науки и о неизбежном риске ученых-новаторов, с другой - он чувствует, что наука не только преобразует земной шар, но и разрушает его, разрывая законы природы. Утопия и антиутопия столкнулись в этом произведении в своеобразном противоборстве. Да, Земле нужны новые источники и виды энергии. Но нельзя преобразовать мир на голом расчете. Должно быть равновесие между миром природы и наукой, между человеческой душой и «технической революцией».

Образ Фомы Пухова - центральная в повести «Сокровенный человек» (1926). Подход Платонова к этому сложному образу оказался интересным в художественном отношении. Это - работящий человек, без особого энтузиазма, но без отговорок; на фронте вел себя хладнокровно и мужественно, не теряя чувство юмора в трудных ситуациях. Критика стремилась изобразить его как идеального рабочего человека, участвующего в революции. Однако идеального, высокоидейного революционера из Пухова сделать трудно: он всегда себе на уме. по-житейски хитроватый и осторожный. Показательна характеристика, которую ему дали рабочие: «Не враг, но какой-то ветер, дующий мимо паруса революции». Поскольку Пухов совершил много полезных дел, его можно было бы принять в партию. Но он отказывается: «Я - природный дурак», - объявил Пухов. Этот переход от «сокровенного человека» к «природному дураку» неожидан и парадоксален; где бы ни был Пухов и что бы ни делал, он проявил себя как человек сообразительный, деловой, быстро и адекватно реагирующий на сложившиеся обстоятельства. И вдруг о себе - «природный дурак». Это и есть одна из масок сокровенного человека, живущего, как прикажут любимое дело и природа, а не по идее. В повести все время повторяется мотив противоборства идеи и природы, культуры и жизни: «Все совершается по законам природы!», «Если только думать, тоже далеко не уедешь, надо и чувство иметь!», «Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить!» В итоге образ сокровенного человека выражает тип личности, знающей тайну естественной жизни, осознающей осветляющее душу значение труда, принимающей мир в первозданной цельности, каким он должен быть.

«Епифанские шлюзы» написаны в жанре исторического повествования. Повесть тесно связана с предыдущими произведениями, с идеей преобразования и улучшения природы с помощью человеческого разума и труда. Петр 1 поручает англичанину Бертрану Перри построить шлюзы, чтобы соединить Оку с Доном; Бертран составил «прожект»: объем работ огромный - нужно соорудить тридцать три шлюза. Вместе с немецкими инженерами Бертран принимается за осуществление идеи Петра. Однако осуществление идеи терпит крах, хотя чуть ли не вся губерния брошена на работы. Виной тому ошибки в расчетах, рабский труд и нереальные сроки, на которых настаивает Петр. Но в «Епифанских шлюзах» есть более общая мысль, которая заложена в фантастических произведениях Платонова и будет волновать его всю жизнь, - мысль о сопротивлении природы человеку, его техническому расчету: «Между техникой и природой трагическая ситуация. Цель техники - «дайте мне точку опоры, я переверну мир». А конструкция природы такова, что она не любит, когда ее обыгрывают...», во всяком случае, природа требует крайне бережного с ней обращения. Перри вместе с немецкими помощниками (по приказу «строителя чудотворного») делал все возможное, чтобы осложнить трагическую ситуацию: безжалостно пробит водоупорный слой в Иван-озере, и вода ушла вниз, в песок. Платонову и нужен был именно трагический герой, попавший в безвыходное положение. И есть отдаленные, но вполне ощутимые параллели между «Епифанскими шлюзами» и «Медным всадником». В плане реальных исторических фактов Платонов допустил художественный вымысел: реальный Бертран Перри построил ряд сооружений и благополучно вернулся домой. Писатель сделал из этого персонажа трагический образ, который осложняется тем, что Перри - европеец по происхождению и по духу. Его европейский ум основывается на строгих расчетах и логике, верит в выполнимость грандиозных прожектов. Но построенные с таким трудом шлюзы не работали, природа не подчинилась человеку, и то. что так и будет, понимали простые крестьяне в глубине «азийского» материка: «А что воды мало будет и плавать нельзя, про то все бабы в Епифании еще год назад знали... на работу все жители глядели как на царскую игру и иноземную затею, а сказать - к чему народ мучают - не осмеливались».

Если иметь в виду дальнейший творческий путь Платонова, то «Епифанские шлюзы» являются прологом «Котлована»: и там и здесь затрачивается огромный безрезультатный труд; грандиозные планы, как неимоверная тяжесть, ложатся прежде всего на плечи простых людей. Бесперспективность и заведомая невыполнимость той задачи, за которую Перри взялся, делает его одновременно и мужественным и жалким. Когда он узнал, что вода из Иван-озера исчезает, то душа его, «не боявшаяся никакой жути, теперь затряслась в трепете, как и подобает человеческой натуре». В повести подробно описаны переживания героя, драматические подробности его личной жизни. Но главное - это трагический финал: мучительная казнь. Именно такой финал был нужен писателю, чтобы подчеркнуть всю абсурдность идеи - покорить природу трезвым расчетом и волюнтаристским методом.

Повесть «Город Градов» вошла в первый сборник Платонова «Епифанские шлюзы» (1927). Второе издание с исправленным (восстановленным) писателем текстом вышло в следующем году, затем была публикация в сборнике «Происхождение мастера» (1929). Начало повести - это описание города Градова. «Героев город не имел, безропотно и единогласно принимая резолюции по мировым вопросам», «...сколько ни давали денег ветхой, растрепанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило». Вот в такой город приехал Иван Шмаков, чтобы «врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом». Здесь он начинает свой труд «Записки государственного человека», который затем задумал переименовать - «Советизация как начало гармонизации вселенной». А умер он «от истощения сил на большом социально-философском труде: „Принципы обезличения человека, с целью перерождения в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия“».

Своеобразие платоновской сатиры в том, что главный философ, создающий концепцию бюрократизма Шмаков, выполняет в повести двойную функцию: он воинствующий бюрократ, но он является и главным разоблачителем существующего порядка. Сомнения одолевают Шмакова, в голове рождается «преступная мысль»: «Не есть ли сам закон или другое установление - нарушение живого тела вселенной, трепещущей в своих противоречиях и так достигающей всецелой гармонии?» Ему же автор доверил произнести очень важные слова о бюрократах: «Кто мы такие? Мы за-ме-сти-те-ли пролетариев! Стало быть, к примеру я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Все замещено! Все стало подложным! Все не настоящее, а суррогат!» Вся сила иронии Платонова проявилась в этой «речи»: с одной стороны, как бы апология бюрократизма, а с другой - простая мысль, что власти у пролетариев нет, а есть только у его «заместителей». Практик-бюрократ с большим стажем Бормотов убежденно заявляет: «Уничтожьте бюрократизм - станет беззаконие!» То есть в принципе бюрократизм неуничтожим, поскольку власть не может существовать без бюрократов. Эта универсальная мысль дорога и Шмакову: «Канцелярия является главной силой, преобразуюшей мир порочных стихий в мир закона и благородства».

В повести Платонов открывает специфичную «градовскую школу философии» (выражение Л. Шубина), и раскрыта эта философия особым языком, на котором только и возможно писать о том, о чем он пишет. Это язык всепроникающей иронии, перифразировка шаблонов, выражающих узость и тупость мышления градовских философов и практиков бюрократизма. Речь каждого из персонажей невозможно передать на нормированном языке - потеряется весь смысл «выражения».

Платонов и в дальнейшем предстает как мастер характеристики второстепенных персонажей - достаточно двух-трех реплик, чтобы создать яркий образ. Выразительной в этом плане является «речь» счетовода Смачнева: «Ничто меня не берет - ни музыка, ни пение, ни вера - а водка меня берет! Значит, душа у меня такая твердая, только ядовитое вещество она одобряет... Ничего духовного я не признаю, то - буржуазный обман». Такие «твердые души» и населяют Градов, создавая свою философию жизни, выражая представление о ее ценностях. Приведем несколько выражений из текста: «Любимые братья в революции», «противоречивые утомленные глаза», «в сердце моем дышит орел, а в голове сияет звезда гармонии», «сиречь для всякого героя есть своя стерва» и т.д. Пейзажей в «Городе Градове» практически нет, и это согласуется с мыслью Шмакова: «Самый худший враг порядка и гармонии... - это природа. Всегда в ней что-то случается...»

Роман «Чевенгур» был задуман в 1926 г. и написан в 1927-1929. Этот единственный завершенный роман в творчестве Платонова - большое произведение, построенное по законам данного жанра, хоть писатель, кажется, и не стремился строго следовать канонам романа. Его композиция осложнена разного рода отступлениями от основного сюжета, казалось бы, мало связанными между собой. Но внутреннее единство романа очевидно: в нем есть главный герой, его судьба от детских лет до последних дней жизни, есть четко оформленное обрамление, перекличка мотивов начала и финала, есть комплекс идей, придающих обобщенному смыслу романа завершенность и целеустремленность.

Большое пространство текста не разделено на отдельные главы. Но тематически в нем можно выделить три части. Первая часть была озаглавлена «Происхождение мастера» и опубликована в 1929 г., вторую часть можно было бы назвать «Странствования Александра Дванова», третья - это непосредственно «Чевенгур» - повествование о нем начинается с середины романа. В этом своеобразие его композиции, посколь-к в первой половине «Чевенгура» о самом Чевенгуре нет и речи. Но если современная критика называет это произведение в целом романом-антиутопией, то не только из-за повествования о коммуне на реке Чевенгурка, но и с учетом того, что антиутопические тенденции в романе нарастают постепенно и последовательно. Однако, несмотря на беспощадность автора в изображении Чевенгура, этот роман нельзя назвать злобной карикатурой на идеи социализма.

Главный герой романа Саша Дванов отдельными чертами близок автору, Платонов дал ему часть автобиографии, свои мысли начала 20-х годов. Судьба Дванова горька и трагична. Ребенком он остался круглой сиротой. Долго скитался Саша как побирушка, пока не нашел уют и тепло у Захара Павловича, в облике которого есть черты прототипа - отца Платонова. Он показан как труженик по самой сущности души, как философ, проповедующий «нормальную жизнь», без насилия человеческого естества идеями и властью.

Саша рос, много читал, и в душе его росла тоска. Он пошел в то же депо, где трудился Захар Павлович, работать помощником машиниста и учиться на слесаря. «Для Саши - в ту пору его ранней жизни - в каждом дне была своя, безымянная прелесть, не повторившаяся в будущем...» Немало страниц, насыщенных лиризмом, посвящено Дванову-юноше. Рождалась любовь к Соне Мандровой, рождался интерес к миру и к истине. Но Саша оставался беззащитным: «В семнадцать лет Дванов еще не имел брони под сердцем - ни веры в бога, ни другого умственного покоя...» Образ Дванова постепенно усложняется: Саша был слаб от тоски по истине и от доброты, но вместе с тем бесстрашен, терпелив и вынослив.

Поправившись после болезни, Александр «согласился искать коммунизм среди самодеятельности населения». Он пошел «по губернии, по дорогам уездов и волостей». Все, что он увидел и пережил во время странствия в поисках коммунизма, составило среднюю часть романа. Везде, где он побывал, Дванов задавал самому себе и крестьянам вопрос: «А где же социализм-то?» По всей губернии слово это понимали по-разному: действительно была полная «самодеятельность» в устройстве новой жизни, ясно проявлялись черты народной утопии. Наиболее значительной, определившей его дальнейшую судьбу, была встреча со Степаном Копенкиным - бродячим рыцарем революции, фанатичным поклонником Розы Люксембург; Копенкин спас Дванова. вырвав его из рук анархистов банды Мрачинского. Дальше Дванов и Копенкин едут вдвоем, активно действуя и произнося речи, чтобы продвинуть народ к коммунизму. Но в существе своем Дванов больше созерцатель и свидетель, чем деятель. Автор иронически замечает: «Поэтому Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура, а народ как был, так и остался чистым полем... И Дванов не спешил ничего сеять...»

Наконец Александр услышал о месте, где «есть социализм». Это - Чевенгур. Все, что было в деревнях и поселках губернии в рассеянном виде, - перегибы, эксперименты, насилие - сосредоточено было в Чевенгуре: ожидание немедленного прихода Рая, представление о коммунизме как о жизни, основанной на полном безделье, истреблении ценностей и имущества как пережитка, полная ликвидация эксплуатации, понятая как ликвидация буржуазных элементов (кулаков, купцов, вообще состоятельных людей), вера в чудо - при новой жизни можно воскрешать умерших, общность жен - «соратниц». Как живут чевенгурцы? За счет уцелевших остатков пищи от проклятого прошлого и еще от солнца - от его «лишней силы», исхудалые, в лохмотьях, без морали, без забот, «народ кушает все, что растет на земле», обходя «окрестные степи». Вместо товарищества - распад всяких нормальных человеческих взаимоотношений, «город сметен субботниками в одну кучу, но жизнь в нем находится в разложении на мелочи, и каждая мелочь не знает, с чем бы ей сцепиться, чтобы удержаться». Описание трагикомических сцен, происходящих в Чевенгуре, перемежаются с рассуждениями руководителей коммун: что такое коммунизм, что же «построили» они? А руководители - это фанатичный Чепурный, хитроумный и расчетливый Прохор Дванов, жестокий Пиюся и другие. Сюда же приехал Копенкин, а затем пришли Александр Дванов и Гопнер. «Усталый и доверчивый» Александр искал в Чевенгуре коммунизм, но «нигде его не видел». И вот финал: на Чевенгур налетели казаки, и он. бессильный, беспомощный, не смог защититься и был разгромлен. Героически погибли Копенкин и почти все защитники коммуны. Остались в живых Александр и Прохор Двановы. Но Александр на Пролетарской Силе - лошади Копенкина - выехал к озеру Мутево, в котором погиб его отец, пытаясь узнать, что такое смерть; Пролетарская Сила вошла в воду, и Александр «сам сошел с седла в воду - в поисках той дороги, по которой прошел отец в любопытстве смерти...»

Гибель Александра Дванова - это не просто следствие рокового предназначения идти по дороге отца. Она символизирует крушение надежд, отчаяние от разрушения на практике «великой идеи», безысходную печаль от утраты своих товарищей. Платонов не сдерживал себя в изображении темных сторон человеческой жизни и мрачных эпизодов эпохи; в романе нередко встречается бьющий по нервам натурализм в описании отдельных сцен: например, сцена мучительства Александра бандой Мрачинского, жуткая сцена в Чевенгуре - попытка Чепурного воскресить ребенка, трудно объяснимый (даже используя фрейдизм) эпизод - Сербинов и Соня на кладбище и т.д. Бесстрашен Платонов в описаниях смерти людей - а смертей в «Чевенгуре» много.

Описания природы и окружающей героев обстановки в романе лаконичны, емки и насыщены чувством тоски и тревоги. Пейзажи некому зерцать, даже Александр Дванов убежден, что «природа все-таки деловое событие». Тем не менее изображения природы и пространства в романе встречаются нередко то в виде «пейзажей-обзоров», то как авторские ремарки, комментирующие ход событий или душевное состояние героев, то как образы-символы «вечной жизни», не замаранной человеческим существованием. Иногда Платонов двумя-тремя фразами дает общее представление о трагическом состоянии мира в трудную для народа эпоху: «Коний жир горел в черепушке языками ада из уездных картин; по улице шли люди в брошенные места окрестностей. Гражданская война лежала там осколками народного достояния - мертвыми лошадьми, повозками, зипунами бандитов и подушками».

Выразителен образ-символ солнца. Он представлен в романе как сквозной мотив в описании «новой жизни» в Чевенгуре. Несомненно, здесь обыгрывается устойчивое словосочетание революционной эпохи «солнце новой жизни». Особенно ясно раскрыт смысл символа солнца как жестокой силы в сцене, где Пиюся наблюдает за восходом светила и движением его по небу.

Причина крушения Чевенгура не только в том, что его устроители сделали своим идеалом безделье и аморальное поведение. В дальнейшем, в «Котловане», можно увидеть казалось бы совершенно другую ситуацию - люди ожесточенно, непрерывно работают. Однако труд остается бесплодным. Писателем исследованы два принципа в понимании роли труда в человеческом обществе, и оба оказываются ненормальными, бесчеловечными. «Труд есть совесть» (701), - писал Платонов. Когда смысл и цели труда отрываются от личности, от человеческой души, от совести, сам труд становится либо ненужным придатком к «полной свободе», либо жестоким наказанием.

«Чевенгур» как один из романов XX века имеет сложную структуру, вбирающую в себя разные романные тенденции: это и «роман становления человека», и «роман-путешествие», и «роман-испытание» - испытание человека и идеи (терминология Бахтина). М. Горький назвал «Чевенгур» «лирической сатирой» и выразил мнение, что роман «затянут», - это едва ли справедливо: в сущности, трудно найти эпизоды, которые ради сокращения текста можно было бы выбросить. Но он прав в том, что роман насыщен лиризмом и в нем «нежное отношение к людям» - такова природа платоновского гуманизма.

В 1929 г. Платонов напечатал рассказ «Усомнившийся Макар», написанный с озорством, с большой долей юмора, с тонкой иронией. Макар - тип «природного дурака», голова у него «порожняя», а руки «умные». Он не поладил с тов. Чумовым, у которого, наоборот, была «умная голова, а руки пустые». Поездка Макара в Москву и пребывание в Москве на стройках, служба в учреждении составляют дальнейшее содержание и финал рассказа. Главный герой рассказа - смех. Автор смеется надо всем, что глупо и уродливо в «социалистической жизни». Во сне Макар увидел «ученейшего человека», который стоял на горе. Макар спросил его: «Что мне делать в жизни, чтоб я себе и другим был нужен?» Но у того, кого он спрашивал, были мертвые глаза от «дальнего взора», и сам он был мертв. Ответить на вопрос Макара некому. Оказавшись в больнице для душевнобольных, он повышает свой идейный уровень в «читальной комнате». Из «безумного дома» Макар и Петр пошли в РКИ. Там они встретили Чумового. Финал рассказа неожиданный: автор переводит действие как будто в план «дальнего взора», «дурной бесконечности»: Чумовой просидел в учреждении один до комиссии «по делам ликвидации государства». В ней Чумовой проработал сорок четыре года и «умер среди забвения и канцелярских дел...»

Читая рассказ «Усомнившийся Макар», нельзя не вспомнить слова Бахтина о смехе: «...классовый идеолог никогда не может проникнуть со своим пафосом и своей серьезностью до ядра народной души: он встречается в этом ядре с непреодолимой для его серьезности преградой насмешливой и цинической (снижающей) веселости... Эта карнавальная искра насмешливо-веселой брани, никогда не потухающая в ядре народа, - частица великого пламени (пожара), сжигающего и обновляющего миры...»

Мрачные и страшные сцены и ситуации даны Платоновым в романе «Чевенгур», но еще более страшной представлена картина мира в повести «Котлован». Об этой повести И. Бродский написал, что «первое, что следовало бы сделать, закрыв данную книгу, это отменить существующий миропорядок и объявить новое время». Платонова, по его мнению, «следовало бы признать первым сюрреалистом». О языке повести им сказано, что Платонов «сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые однажды, он уже более не мог скользить по литературной поверхности» (язык современников - Бабеля. Пильняка, Олеши, Замятина, Булгакова, Зощенко - в сравнении с языком Платонова Бродский называет «более или менее стилистическим гурманством»). «Поэтому Платонов непереводим», нельзя воссоздать этот язык, компрометирующий время, пространство, самую жизнь и смерть...

Авторская датировка повести «Котлован» - декабрь 1929-апрель 1930. Можно предположить, что события, описанные в повести, происходят в это время. Сюжетно и композиционно повесть, по сравнению с романом, построена сравнительно несложно. Однако отсутствие дополнительных объяснений к ситуациям, событиям и мотивировкам поступков, принятых в прозаических произведениях, держит читателя в постоянном напряжении: по наблюдениям Н. В. Корниенко, основанных на изучении творческой истории «Котлована», повесть написана в манере, близкой к жанру киносценария. Все произведение, целостное в своей глубинной художественной основе, в символике, выраженной самим названием внешне легко членится на цепь эпизодов, порой, кажется, не связанных логически между собой. В повести нет обозначения глав, однако писатель разрывами разделил текст на ряд картин и сцен. Без объяснений и мотивировок герои совершают поступки, ведущие к трагическим последствиям, За исключением двух персонажей (Вощева и Прушевского) не раскрывается внутренний мир героев, они как бы «непрозрачны», непонятны и автору, и читателю. Столь же необъяснимы их поступки: они совершаются как бы автоматически, непроизвольно, случайно, часто абсурдно.

Закладывается основание огромного Дома для трудящихся, спроектированного инженером Прушевским. Изнурительные работы на котловане описаны Платоновым с устрашающим реализмом. Но когда работы были закончены, начали укладывать в основание котлована бут, у руководства стройки появилась новая идея - вырыть котлован «в четыре - в шесть раз» больше. Бессмысленно, жестоко, абсурдно, но работы на котловане продолжаются, а инженер Прушевский начал чертить новый план. Бессмысленный труд превращается в страшное наказание.

Действие повести перемещается в близлежащую деревню, где организуется колхоз имени Генеральной Линии. Там есть Оргдвор и Оргдом. Все, что происходит в деревне, настолько жестоко и абсурдно, что не могло быть и речи о напечатании повести, - Платонов это понимал. Апокалипсический смысл приобретают все детали и поступки. Например, идея ликвидировать кулачество как класс, посадив кулаков на плот и отправив их, словно по Лете, в море, - и «вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник». «Плот» как символ не менее страшен, чем «котлован».

В повести есть мотив, тесно связанный с творчеством Ф.М. Достоевского и характерный для многих произведений Платонова. В основание грандиозного Дома, будущего «светлого завтра» положен ребенок, и не в теории, как у Достоевского, а в жестокой реальности. Антиутопический смысл этого символического ритуала обнажен до крайности. Еще в 1922 г. в статье «Равенство в страдании» Платонов писал: «Человечество - одно дыхание, одно живое теплое существо. Больно одному - больно всем. Умирает один - мертвеют все». Но страшнее всего для Платонова, когда «во имя будущего» умирают дети: «Некому, кроме ребенка, передать человеку свои мечты и стремления; некому отдать для конечного завершения свою великую обрывающуюся жизнь. Некому, кроме ребенка. И потому дитя - владыка человечества...» (из статьи «Душа мира» - 639). Мироустройство, остающееся без «владыки человечества», не имеет будущего - для автора «Котлована» это несомненно.

В повести «Котлован» есть остро поставленные злободневные вопросы, связанные с эпохой индустриализации и коллективизации в стране. Гигантомания и темпы захватили весь государственный организм. Строить новое, стирая с лица земли старое наследие, в конце 20-х - начале 30-х годов было задачей еще более актуальной, чем непосредственно в годы революции. Однако символ Котлована не только несет в повести злободневный заряд, но и приобретает глубоко универсальный смысл. Не одна страна пережила эпоху Котлована. Дело не в мечте о Доме (который неимоверными усилиями может быть построен), а именно в Котловане. Дом - утопия, а Котлован - реальность, бездна, пропасть, бездонный провал, куда уходят люди; он бесконечен, он - непрекращающийся процесс поглощения. Смысл его амбивалентен, работа в нем и бессмысленна, и неизбежна. Парадокс в том, что это - единственное место, где Вощев (как и другие) нашел себе питание и пристанище. Символически звучит фраза о мужиках - они пришли из деревни «зачисляться в пролетариат», и дальше сказано, что «все бедные и средние мужики работали с таким усердием, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована».

Язык повести разоблачает описываемую действительность в той же мере, как и происходящие в ней события. Это язык жестокой, мрачной сатиры. В сущности в повести нет такой темы, о которой не было бы сказано на особом, пронзительном языке. Платонов не оставляет ни одной значительной фразы построенной на принципах литературной нормы. Он деформирует устойчивые языковые стереотипы революционной эпохи и того времени, которое описано в повести, когда обессмысливается любая попытка выразить себя или развернуть идеи и принципы. И не только официальная фразеология подвергается тотальной деформации и десемантизации, но и бытовая человеческая речь. Авторское слово практически ничем не отличается от слов персонажей, чаще всего имитируя несобственно-прямую речь. Приведем примеры из текста: «Вощев лежал в сухом напряжении сознательности», «стоял и думал среди производства», «извлекли из нас убежденное чувство и взяли его себе», «уроду империализма никогда не достанутся социалистические Дети», «мешок, куда собирал для памяти и отмщения всякую безвестность», «каждый существовал без всякого излишка жизни», «ты не переживаешь вещества существования», «стыд существования за счет двух процентов тоскующего труда» и т.д.

Современными исследователями творчества Платонова «Котлован» и «Чевенгур» прочитываются в нескольких контекстах. Во-первых, они Рассматриваются в плане политическом и идеологическом, в контексте той ситуации, которая сложилась в стране к концу 20-х - началу 30-х годов. Этот контекст достаточно хорошо изучен, и не остается сомнения, что в платоновских произведениях выражены откровенно оппозиционные взгляды, и не только в общем виде или иносказательно, но и в конкретной резкой критике положений сталинизма. Теория и практика преобразования страны представлялись Платонову жестокими и антигуманными. Во-вторых, тексты Платонова погружены в общий контекст литературной борьбы, а также в мир творческих и человеческих взаимоотношений Платонова с целым рядом писателей-современников. Этот контекст весьма широк, здесь возникает круг сопоставлений между Платоновым и теми писателями, с которыми он был близок как художник и человек, и с теми, с которыми он полемизировал. Так, творческое сотрудничество связывало его с Б. Пильняком (очерки «Че-че-о» - 1928). Сложными были взаимоотношения между Платоновым и А.М. Горьким. Несомненно, близок ему как художник был Н. Заболоцкий. Разнообразны контакты между художественными мирами Платонова и Б. Пастернака, М. Зощенко, Вс. Иванова. Д. Хармса, М. Булгакова и др. Полемический подтекст составляет реакция Платонова на официальную критику. В-третьих, «Чевенгур» и «Котлован» прочитываются как истинно философские произведения, в которых политическая сатира - только на поверхности текста, а главным является фундаментальная проблема - человек и мироздание, место человечества в космосе, проблема жизни и смерти, «живого» и «мертвого», беззащитности человеческой души и трагическое состояние духа. Парадоксально мнение, что философская проблематика «уводит Платонова от «магистрального» и преимущественно историко-политического направления советской литературы», но сближает его с Сартром, Рильке. Трагическое видение мира у Платонова заключается в антагонистичности души и тела, «личность («я») оказывается отчужденной от своей собственной обители». При таком подходе повесть «Котлован» представляется как одно из самых пессимистических произведений XX века. Несомненно, тексты Платонова предлагают нам несколько путей их прочтения, но нельзя отказаться от целостности художественного произведения, в котором тесно сочетаются разные планы и смыслы.

Своим построением повесть «Впрок» (1930) напоминает вторую часть «Чевенгура» - тот же принцип путника-наблюдателя. Но ситуация, которая описана в повести, относится к 1930 г., т.е. к периоду сплошной коллективизации, тогда как существование и гибель Чевенгура можно отнести к началу 20-х годов. Построена повесть в форме «хроники-очерка» с деловыми отступлениями о состоянии угодий и пахотных земель Острогожского уезда, с рекомендациями, где можно дополнительно добыть воду для земли на водоразделах. Эта проблема волновала и Сашу Дванова: тучные земли, заросшие бурьяном. В краткой авторской характеристике путника, свидетеля «героических, трогательных и печальных событий», сказано, что «он способен был ошибиться, но не мог солгать».

В художественном плане повесть представляет собой сочетание деловитости и сухости стиля мнимого очерка с гротескным изображением отдельных персонажей. Автор описывает уродливые формы перегибов и «разгибов» в коллективизации, рисуя мечтателей и хитрецов, деловитых и бестолковых, умных и «дураков». Достаточно взять описание любого персонажа, хотя бы характеристику Пашки, председателя колхоза «Утро человечества». - пример «великого человека, выросшего из мелкого дурака», - чтобы признать всю однозначность ее остросатирического смысла. В повести ярко выражены классические традиции, без всяких натяжек можно сказать, что Платонов строит свой сюжет по Гоголю, автору «Мертвых душ», причем также по нарастающей тенденции, начиная с доброго мечтателя-фантазера Кондрова с его электросолнцем. Но Щекотулов и Упоев больше похожи в своих решительных действиях на героев Салтыкова-Щедрина. В повести сохраняется особая атмосфера платоновского гуманизма, в ней нет презрения и злобы к людям, есть душевное тепло, лукавый юмор. В повести последовательность эпизодов логически объяснима, все персонажи связаны в определенную систему, ни один не повторяет другого, в каждом выделена наиболее характерная, доминирующая в поступках и словах черта. Этот прием классически использован Гоголем. Из характерных черт складывается «коллективный персонаж», отличающийся многосторонностью и законченностью. Как и в других сатирических произведениях, Платонов откровенно высмеивает язык эпохи - в данном случае язык эпохи коллективизации, официально-бюрократический стиль директив, крикливость газетных статей, примитивность лозунгов и призывов. А. Фадеев, напечатавший повесть в «Красной нови» (1931. № 3), выступил затем, оправдывая себя, со статьей «Об одной кулацкой хронике»: «Повесть Платонова «Впрок» с чрезвычайной наглядностью демонстрирует все наиболее типичные свойства кулацкого агента самой последней формации...» Тут же дается оценка повести и ее художественным особенностям: автор «постарался прикрыть классово враждебный характер своей «хроники» тем, что облек ее в стилистическую одежонку просячества и юродивости...» В исследованиях творчества писателя нередко можно встретить мысль, что Платонов стоит «над схваткой». Сатирическая проза писателя и яростная критика его произведений явно утверждают другое: Платонов был в эпицентре схватки и знал, кого защищать и чью сторону принимать. Уместно привести слова самого Платонова, сказанные им о сатире: «И сатира должна обладать зубами и когтями, ее плуг должен глубоко пахать почву, чтобы на ней вырос впоследствии хлеб нашей жизни, а не гладить бурьян по поверхности. Сатира должна остаться великим искусством ума и гневного сердца, любовью к истинному человеку и защитой его».

Повесть «Ювенильное море (Море юности)» (1931-1933) написана в условиях, когда под прессом критики и глубоких внутренних переживаний Платонов в значительной мере менял свою художественную систему, рождался «сухой стиль» как путь к новому творчеству. Однако Платонов, возможно, несмотря на искреннее желание «перестроиться», оставался в этой повести все тем же художником, соединяющим в одном произведении реальность и раздвоение. Эта повесть была охарактеризована внутренним рецензентом очень резко, поскольку «гиперболизм обобщений и нанизываний отрицательного создает в итоге объективно пасквилянтский характер».

Фантастические мечты, их «осуществление» героями повести органично сосуществуют с реалистическими картинами. Это своеобразие художественного мышления не раз подчеркивали исследователи творчества Платонова. Так. М. Геллер, сопоставляя Е. Замятина и Платонова, пишет, что в их произведениях сочетаются фантастика и быт. Отсюда вывод, что «Платонов рисует фантастический, сюрреалистический мир», который предельно точно отражает «царство мнимости, представляющее собой мир реальный». Нужно добавить только, что такое сочетание фантастики и быта есть далеко не во всех произведениях писателя. Однако в «Ювенильном море» в полной мере выражены эти особенности творческих принципов Платонова. И обаяние молодости, и мечты, и утопические идеи, без которых человечество все равно не может существовать, несмотря на их частое крушение, и трагический, натуралистически описанный эпизод (гибель Айны), и сатирическая линия, особенно ярко выраженная в образе Умрищева, и вместе с тем очевидное пародирование производственного романа - все это соединено в единое художественное целое в этом произведении.

Повесть «Джан» (1934) вызывает целый круг историко-литературных ассоциаций, и именно развитие этих ассоциаций составляет основу исследовательских работ о повести. В круг сопоставлений Назара Чагатаева, ведущего свой маленький народ через пески, из «ада» к «раю», включаются самые разные имена - Моисей, Христос, Прометей и даже Фауст. «Судьба народа джан и история Назара, его происхождение и его путь - философская притча: как Гете в «Фаусте». Платонов избрал героя и сюжет, которые позволяли бы моделировать историю человека и человечества в одном лице», - пишет Л. Дебюзер. При этом подчеркивается, что «главная тема «Джан» - это проверка всех идей о спасителе-избавителе и поиск пути к истинному, историческому освобождению человеком самого себя». Подобные высказывания, независимо от их истинности, имеют в виду широкий культурный контекст, в который вписываются сюжет и идеи. Можно заметить, что в повести присутствуют как бы два плана - один очевидный, конкретный - спасение народа джан от гибели, переход его через пустыню на «прародину» - место, где можно жить, и второй - более широкий и абстрактный, притчеобразный - развитие идеи жизни, проверка концепций о спасителе, развитие мифа, популярного в мировой литературе, о пути из ада в рай, мысль о собирании единой народной души и утверждение вывода: народ должен спастись сам. Речь не идет о спасении отдельного человека, о его тактике и стратегии выживания - речь идет о целом народе, который после полного разброда его людей постепенно вновь собирается, по желанию и по зову прародины, остается народом.

В повести «Джан» выражены впечатления Платонова от поездки в Туркмению - в «горячую Арктику». Описание странствования народа вместе с Чагатаевым, изображение людей, многие из которых еще дышат, но уже мертвы душой, даны в сугубо реалистической, иногда подчеркнуто натуралистической манере. Вместе с тем ряд ситуаций, образов, деталей действительно приобретает символическо-метафорический смысл. Уже сам рассказ о народе джан, живущем «на самом дне ада», наполняется мифологическим значением: исход из ада через пустыню, который совершает джан, не может не вызвать у читателя неизбежных сопоставлений и параллелей. Символическим смыслом наполнено описание такой ситуации, как борьба Чагатаева с орлами - с жестокими живыми силами природы, в которой побеждает человек. Зловещий образ уполномоченного Hyp-Мухаммеда как могильщика чужого ему народа, представителя власти, который не помогает людям, а радуется каждой смерти, несомненно, несет на себе черное клеймо носителя зла. Борьба Чагатаева с Hyp-Мухаммедом за Айдым - это борьба за жизнь народа, за его будущее.

У Платонова каждый человек спасается сам по себе и идет к «счастью» своим путем, но душа его существует только в энергетическом поле души народа, и даже изнуренный работой раб и беглый каторжник хотят осознать, что такое родина и народ. Чагатаев явился не столько всесильным спасителем, сколько мужественным соучастником в борьбе за самосознание джан и за спасение его души. У народа джан есть будущее, есть молодое поколение - Айдым, есть люди, готовые к самопожертвованию и разумным действиям, как Чагатаев.

В духе классических традиций написан рассказ «Фро» (1936). Платонов проявил в нем себя как психолог, глубоко раскрывший мир женской души. В подавляющем большинстве его произведений главные герои - это мужчины, ищущие «корень мира», смысл жизни, истину, жаждущие великих открытий, рвущиеся вдаль или, наоборот, носители идеи, фанатично претворяющие ее в жизнь. И вот Фро, Ефросинья - молодая, полная жизненных сил женщина, изображенная писателем во всей сложности характера и женственной прелести, Фро, истомившаяся от любовной тоски, от разлуки с мужем, который на Дальнем Востоке настраивает и запускает «таинственные электрические приборы». Ей дорого все, что связано с мужем, даже железная дорога, по которой он умчался на курьерском поезде. Никто и ничто не может ее утешить, исцелить от истомы. Но муж Федор, любящий ее, вызванный телеграммой, в которой сообщалось о якобы тяжело заболевшей жене, продержался в семейном уюте двенадцать дней и снова уехал, даже не предупредив Фро, что-то строить - «коммунизм, что ль, или еще что-нибудь». Женственность, воплощенная во Фро, дает исток целому ряду ассоциаций с героинями классики: с прототипом - Душечкой Чехова, а как архетип это Психея, возможно, Пенелопа, Афродита и т.д. Безусловно, такой расширительный контекст дает углубленное представление о рассказе, ибо с самих истоков литературы повторяется ситуация, описанная в нем, - любовь, разлука, томительное ожидание, надежда на чудо-встречу. Мир мужчины - «даль», будущее, женщины - «близь», настоящее. И все-таки томление Фро, судя по финалу рассказа, когда она находит успокоение души в пришедшем в гости ребенке, - это тоска не только по мужу, но по материнству, по своему собственному ребенку. За чувством в настоящем стоит желанное будущее, у Фро - своя «даль» - устремленность вглубь постоянно рождающегося человечества: мальчик, «наверно, и был тем человечеством, о котором Федор говорил ей милые слова». «Женское» и «мужское» должны существовать не раздельно, а в таинственном единстве, из которого прорастает новая жизнь и будущее человечество. Платонов и здесь не отказывается от слов, которые он написал в статье «Душа мира» о женщине: «Своею пламенною любовью, которую она и сама никогда не понимала и не ценила, своим никогда не утихающим сердцем она в вечном труде творчества тайно идущей жизни, в вечном рождении, в вечной страсти материнства - ив этом ее высшее сознание, сознание всеобщности своей жизни, сознание необходимости делать то, что уже делает, сознание ценности себя и окружающего - любовь» (639).

«Река Потудань» (1937) - это повесть о любви. В ней два главных героя. Люба и Никита Фролов, полюбили друг друга. Но жалость не дает Никите способности физически сблизиться с женой. После ряда драматических событий (Никита уходит из дома, а Люба бросается в Потудань, но, к счастью, ее спасли) повесть завершается благополучным для героев финалом: Никита возвращается домой и находит в себе силы, чтобы стать настоящим мужчиной и мужем. У Платонова в записных книжках, в письмах к невесте, а затем жене есть много слов о любви. Но в большинстве художественных произведений тема любви занимает второстепенное место. В действительности любовь для Платонова - священное чувство, религия, ибо та любовь, о которой люди говорят, «есть собственность, ревность, пакость и прочее» (679). «Мое спасение, - писал он жене, - в переходе моей любви к тебе в религию... Я от тебя ничего не требую теперь. В боготворении любимой - есть высшая и самая прочная любовь» (679).

В повести «Река Потудань» раскрыта амбивалентность любви: Никита - тип «слабого человека», но слабого от любви-жалости, от любви-религии. Он «ничего не требует», не хочет ничем обидеть, осквернить взглядом, прикосновением - и вместе с тем причиняет любимой страшную боль, толкает ее на самоубийство. Никита слаб от большой силы чувства, которое лишает его какой-то части животного начала, а оно должно быть и у любящего человека, чтобы продолжить то, что предуказано природой. Однако страсть - это только часть души и тела: когда животное начало подавляет духовное, когда остается «чистый секс», человек у Платонова становится зверем. Как здесь не вспомнить авторскую характеристику насильника Hyp-Мухаммеда из повести «Джан», который без наслаждения «не мог существовать»: «Ни голод, ни долгое горе не могли уничтожить в нем необходимость мужской любви, она жила в нем неутолимо, жадно и самостоятельно, пробиваясь сквозь все жесткие беды и не делясь своей силой с его слабостью. Он мог бы обнимать женщину и зачинать детей, находясь в болезни, в безумии, за минуту до окончательной смерти».

Никита Фролов - прямая противоположность Hyp-Мухаммеду:

«Он пожелал ее всю, чтобы она утешилась, и жестокая, жалкая сила пришла к нему. Однако Никита не узнал от своей близкой любви с Любой более высшей радости, чем знал ее обыкновенно, - он почувствовал лишь, что сердце его теперь господствует во всем его теле и делится своей кровью с бедным, но необходимым наслаждением». Автор сочувствует и Любе, и Никите. Время действия в повести - начало 20-х годов. В ней нет ни иронии, ни юмора. Есть тактичный и строгий анализ такого таинственного феномена, как любовь, несущая в себе для многих испытавших ее не только счастье, но и драму, и трагедию. Платонов еще в 1926 г. написал озорной «Антисексус», в котором рассказывается, как одна фирма придумала таблетки, заменяющие физическую близость.

В иронических, сочиненных автором отзывах знаменитых людей об «открытии» приветствуется новое решение проблемы любви. Только в отзыве Чарли Чаплина сказано очень серьезно: «Я... против Антисексуса. Я за живое, мучающееся, смешное, зашедшее в тупик человеческое существо, растратой тощих жизненных соков покупающее себе миг братства с иным вторичным существом». Если сопоставить эти слова с теми мыслями и чувствами, которые описаны в «Реке Потудань», можно обнаружить одно из характерных свойств Платонова-художника - полемику не только с современниками, но и с самим собой. Темная, инфернальная сторона любви исследована Платоновым в романе «Счастливая Москва», над которым он работал в 30-е годы.

Для более глубокого прочтения повести «Котлован», для понимания формулы Платонова «Труд есть совесть» необходимо обратиться к его рассказу «Свежая вода из колодца» (1937-1939). В нем тоже описаны изнурительные и срочные земляные работы. Главный герой рассказа Семен Альвин, роющий в степи колодец, чувствует живую, деятельную силу, оттого что занимается делом, необходимым людям: для него «ничто не было безжизненным, он имел отношение к каждому предмету, к любому живому предмету и не знал равнодушия». И если в «Котловане» труд описан как бессмысленное тяжкое наказание, то для Альвина труд и не был работой, «а был близким отношением к людям, деятельным сочувствием их счастью, что и его самого делало счастливым, а от счастья нельзя утомиться». Поиск счастья в осмысленном труде всегда был важным мотивом в творчестве Платонова, он ясно выражен в первой части «Чевенгура» - в судьбе Захара Павловича, любящего труд как оправдание жизни человека на земле. Работая, Альвин «как будто со всем народом и с природой» говорит. Он не слышит, что ему говорит народ, любит его, работает, и работа становится своеобразным языком любви к людям и к природе. Нежный лиризм этого рассказа делает его одним из впечатляющих произведений Платонова о труде. Человеческий труд не разрушает природу, как в «Епифанских шлюзах», он только помогает ей, облагораживает ее внимательным соучастием в ее жизни. Идейный смысл этого по-своему идиллического рассказа выражен в заключительных словах Бурлакова: «У каждого, дорогой, своя душа, а свежую воду мы все пьем из одного колодца».

То, что выражено в этом рассказе, - мысль о причастности отдельной личности к общему делу, о том, что труд - это язык, на котором человек общается с народом, - есть и в другом произведении. Это слова Петра Савельича из рассказа «Старый механик». Ночью он обеспокоен «тревожным предчувствием» насчет состояния паровоза, в котором есть техническая неполадка. «Куда тебя домовой несет?.. Там без тебя народ есть», - говорит ему жена. «Народ там есть... а меня нет... А без меня народ неполный». В этой краткой реплике выражена уверенность в ценности каждой отдельной личности, в ее незаменимости и уникальности.

Преодоление человеком «роковых сил, случайно и равнодушно уничтожающих человека», изображено в рассказе Платонова «В прекрасном и яростном мире (Машинист Мальцев)» (1941). В лирико-философском отступлении о существовании «враждебных для человеческой жизни обстоятельств», о том, что «эти гибельные силы сокрушают избранных, возвышенных людей», выражена основная мысль рассказа. Во время движения курьерского поезда сквозь грозовую тучу опытный машинист Мальцев был ослеплен вспышкой молнии, но продолжал вести состав, потому что видел мир в своем воображении. Платонов описывает необычное психофизиологическое состояние машиниста - он якобы может «видеть» мир слепым, что едва не привело к крушению состава. Но есть «нечто такое», чего нет «во внешних силах природы», - «особенность человека». Человеческое, доброе и разумное как «прекрасное» сталкивается с «яростным» - неукрощенной природной стихией. Когда Мальцев стал видеть, его посадили в тюрьму, ему не поверили, что он видел мир слепым. После эксперимента над ним для следствия он снова ослеп. Что же спасло его, почему он вновь прозрел? Человеческое начало, животворные трудовые импульсы и навыки, неимоверное желание работать и видеть мир. Он смог прозреть только в кабине паровоза, куда его пустили из сочувствия к нему, где от прикосновения к рукояткам управления, от движения состава мобилизовались все человеческие ресурсы, скрытые в организме, - «совершенный мастер стремился превозмочь в себе недостаток зрения и чувствовать мир другими средствами, чтобы работать и оправдать свою жизнь». «Прекрасное» и «яростное» представлены в рассказе и в борении, и в неразрывном единстве - такова ситуация, в которой живет и трудится в окружающем его мире человек.

Деятельность Платонова как литературного критика во второй половине 30-х годов (1937-1941) приняла большой размах и заслуживает пристального внимания. Им написано много статей, заметок, рецензий, коротких комментариев. Их темы - самые разнообразные: юбилейные статьи о Пушкине («Пушкин - наш товарищ», «Пушкин и Горький»), статьи «К столетию со времени смерти Лермонтова», «Размышления о Маяковском», «Анна Ахматова», «Константин Паустовский», «Рассказы А. Грина», «В. Г. Короленко», «Общие размышления о сатире - по поводу одного частного случая», рецензии на книги П. Бажова, Ю. Крымова, В. Козина, а также Э. Хэмингуэя, Р. Олдингтона, К. Чапека и др. Многие статьи и рецензии подписаны псевдонимом Ф. Человеков.

Особое внимание Платонова привлек Пушкин. В Пушкине Платонова больше всего поражала «универсальная, мудрая и мужественная человечность». Подчеркивая народность творчества Пушкина, писатель отмечал, что в нем «народ получил свое собственное воодушевление и узнал истинную цену жизни...» Несомненно, что Платонов находил в Пушкине то, что дорого и близко было ему самому как художнику. Он уверен, что «теплотворная энергия народа не рассеялась в пустой и холодной тьме. Пушкин и рожденная им великая литература работала не даром, пророческие произведения предрекли действия и помогли им произойти в истории». Платонов по-новому прочитал поэму «Демон» Лермонтова; злободневно и остро звучали его слова: «Мы знаем, что «демоны» человеческого рода суть пустые существа, хотя и обладающие «могучим взором», что они лишь надменные чудовища, то пугающие мир не своей силой, то навевающие на него ложные „золотые сны“». Подобные «демоны» человеческого рода, как мы знаем, описаны и самим Платоновым. Короленко дорог Платонову как писатель, через всю деятельность которого «проходит вера в человека, вера в бессмертие, непобедимое и побеждающее благородство его натуры и разума». Важно для Платонова, что у Короленко есть открытие «истинной сущности» людей, «художественная правда» в его произведениях. Интересна статья Платонова об Анне Ахматовой (1940). Он напоминает читателю, что «голос этого поэта долго не был слышен». У Ахматовой, как и у великих поэтов (Пушкин, Данте), он находит «противоречие между творческой необходимостью и личной человеческой судьбой». Несомненно, не только об Ахматовой, но и о себе сказаны слова: «Человеческое подавляет поэтическое», - однако это есть путь настоящего художника-гуманиста. В 1939 г. Платонов подготовил книгу «Размышления читателя», но она не вышла в свет.

В годы войны Платонов, работая корреспондентом, переживает как писатель второе рождение. Из различных материалов, связанных с обликом Платонова военного времени, можно отметить воспоминания Д. Ортенберга «Андрей Платонов - фронтовой корреспондент». Он оставался по-прежнему опальным писателем, и работа корреспондента предоставила ему определенную свободу творчества. В воспоминаниях подчеркивается исключительное мужество писателя, его благородство, выдержка, скромность и близость к рядовым солдатам: «Платонов на фронте! В штабах - малых и больших - его очень редко можно было видеть. Солдатский окоп, траншея, землянка рядом с бойцами и среди бойцов - его «командный пункт». Там он набирался мудрости о войне».

Основные жанры платоновской прозы военных лет - очерк и рассказ. В «Красной звезде» появились очерки «Броня», «Труженик войны», Прорыв на Запад», «Дорога на Могилев», «В Могилеве» и др. Очерк Оборона Семидворья» был подвергнут критике в «Правде», однако никаких оргвыводов не последовало, и Платонова продолжали печатать. Темы военных очерков и рассказов Платонова - героизм народа, разоблачение фашистской идеологии, вера в победу над врагом. Эти темы составляют основные содержания сборников прозы - «Под небесами Родины» (1942), «Рассказы о Родине» (1943), «Броня» (1943), «В сторону заката солнца» (1945), «Солдатское сердце» (1946). Платонова прежде всего интересовала природа солдатского подвига, внутреннее состояние, мгновение мысли и чувств героя перед самим подвигом. Об этом написан рассказ «Одухотворенные люди» (1942) - о сражении под Севастополем, о героизме морских пехотинцев. Подразделение, которым командовал политрук Фильченко, остановило наступление фашистских танков, в живых из моряков никого не осталось - все погибли, бросаясь под танки с гранатами. Автор пишет о врагах: «Они могли биться с любым, даже самым страшным противником. Но боя со всемогущими людьми, взрывающими самих себя, чтобы погубить врага, они принять не умели». Художественно сильное и выразительное, но эмоционально сдержанное повествование об «одухотворенных», «всемогущих людях» составило основное содержание рассказов военных лет. Философские размышления о жизни и смерти, которые всегда волновали Платонова, в годы войны стали еще более интенсивными; он писал: «Что такое подвиг - смерть на войне, как не высшее проявление любви к своему народу, завещанной нам в духовное наследство?»

Ряд рассказов и очерков Платонова посвящен разоблачению идеологи