Панора­ма как бы мерцает между внешним образом и воспоминанием

Открытие и закрытие глаз здесь эквивалентно световому эффекту, превращающему день в ночь. И каждый раз лицо, воз­никающее на картине, кажется то знакомым, то нет. Панора­ма как бы мерцает между внешним образом и воспоминанием. И эта подвижность связана как со световыми, театральными эф­фектами, так и с размытостью позиции наблюдателя, как бы па­рящего над огромным изображением, которое как будто само непрерывно движется: "...ландшафт делает последнее, едва уло­вимое движение, словно стремится расположиться таким об­разом, чтобы преподнести себя тебе, рассматривающему его, в более выгодном свете, и неподвижно застывает"9.

Природа в панорамах предстает огромным неорганизован­ным скопищем фрагментов, оторванных от человеческого опы­та и взывающих к некоему упорядочиванию прежде всего че­рез подключение памяти. Зигфрид Кракауэр так характеризует трансформацию природы в фотографиях (хотя его замечания в полной мере относятся и к панорамам):

"Сознание получает изображения природного фонда, распавшего­ся на элементы, и может делать с ними все, что ему заблагорассудится. Их исходный порядок утерян; они больше не встраиваются в простран­ственный контекст, связывавший их с оригиналом, из которого был ото­бран образ, сохранявшийся в памяти. Но если остатки природы более не ориентируются на образ в памяти, то их порядок неизбежно становит­ся временным. В силу этого сознание должно устанавливать временный статус всех предлагаемых конфигураций, а возможно, даже и создавать подобие истинного порядка в инвентарном списке природы"10.

Для Кракауэра наибольшей ценностью обладают изобра­жения, связанные с человеческим опытом и памятью, посколь-

____________

 

8 Там же, с. 189.

9 Там же, с. 187.

10 S. Kracauer. The Mass Ornament. Cambridge, Mass.,-London, 1995, p. 62.


ку через память они могут возродить прошедшее. Хаос неорга­низованной природы, отчужденный от памяти человека, с не­избежностью искажает истинный облик природы11.

Этот опыт "мнемонических" изображений напоминает фо­тографии, о которых рассуждает Марсель Пруст в связи с жи­вописными полотнами Эльстира:

"Начиная с первых опытов Эльстира, мы познакомились с "велико­лепными" фотографиями пейзажей и городов. Если постараться понять, что любители имеют в вину под этим эпитетом, то мы увидим, что он обыч­но относится к некоторому необычному изображению известной вещи, к изображению, отличающемуся от тех, которые мы привыкли видеть, необычному и вместе с тем правдивому, и которое по этой причине для нас вдвойне захватывающе, так как оно удивляет нас, заставляет нас рас­ставаться с нашими привычками и вместе с тем понуждает нас погрузить­ся в нас самих, напоминая об уже испытанном впечатлении"12.

Этот эффект "необычного знакомого" понуждает Жиля Делёза говорить о "неистовом эффекте знака"(1'effet violent d'un signe), который понуждает искать смысл знака13. За знаками в таком контексте, по мнению Делёза, обнаруживаются разные типы темпоральности и разные типы памяти14.