чески приходит к отрицанию самопроизвольного зарождения, разумеется, с позиций сотворения, а не с позиций исторического развития.
Уверовав в общность растительного и животного миров, а также в общность морфофизиологических закономерностей процесса размножения в обоих царствах 6, Линней рассматривает споры мхов как семена. У цветковых растений он аналогизирует семядоли с плацентой животных; околоплодник — с оплодотворенным яичником и т. д. Таким образом Линней уподобляет соматические органы растений органам животных. Он писал: «Желудок растений есть Земля. . . кости — ствол, легкие — листья. . .» (§ 147).
Вряд ли следует с высоты знаний второй половины XX в. иронически анализировать эти высказывания. Это были «знания» XVI, XVII и начала XVIII вв.
Далее Линней делает чрезвычайно ответственный в интересующем нас отношении вывод. Он пишет о том, что отсутствие [возникновения] новых видов у растений, доказывают «непрерывность зарождения, [вегетативное] размножение, повседневные наблюдения, [наличие] семядолей» (§ 157).
Напомним, что находка пелорических цветков среди цветков льнянки заставила Линнея усомниться в абсолютной неизменяемости видов. В «Философии ботаники» вслед за обычными утверждениями Линней считает необходимым иллюстрировать свои «сомнения» на примере уже полутора десятков растений.
При ознакомлении с дальнейшими главами труда Линнея, посвященными четкому разграничению таксономических категорий в построении системы растительного мира, нетрудно увидеть, что одной из сложнейших в систематическом отношении была для ученого задача отчетливого отдифференцирования разновидностей и устранение лжеразновидностей.
Эта проблема стояла уже и в XVI в., и в первом приближении осуществлялась Каспаром Баугиным при изучении синонимов. Как известно, он в своем труде («Pinax theatri Botanici», 1623) пробил первую значительную брешь в хаосе, характерном для ботаники в XVII в.
Но этого было мало. Контакты между учеными XVI, XVII и даже XVIII вв. были весьма ограничены. Не было международных ботанических конгрессов, которые могли бы критически оценить значения методов систематизирования, предлагавшихся за тот ограниченный период, в течение которого после травников шло изучение растительного мира.
От Баугина до Линнея снова прошло почти два века и в хаосе, лишь частично преодоленном, вновь потонули добытые улучшения в классификации многообразия. Фактом оставалось то, что именно Линнею принадлежала историческая заслуга преодоления этого хаоса на основе метода «бинарной номенклатуры» (см. [Бобров, 1954]), отточенного до необходимого уровня.
Развивая свои идеи, Линней подчеркивает, что «введение разновидно-
5 П. А. Баранов подробно излагает представления Линнея о поле у растений [1955. С. 165].