В начале 1990-х гг. Россия сделала третью и вновь рискованную попытку модернизации. Предшествующие дооктябрьская и послеоктябрьская попытки были не бесплодны, но крайне далеки от искомых результатов. Основные причины этого:
– имперская модель модернизации, ее традиционное проведение «сверху», без обратного импульса, при гипертрофии, безраздельном господстве государственного начала, оказывающего угнетающее воздействие на общественную самодеятельность и устраняющего общественные механизмы саморазвития страны;
– абсолютный примат экономического императива модернизации над ее социальным и политическим императивами;
– спорадичность, неравномерность, выборочный (главным образом военнопромышленный, технологический) характер преобразований, не затрагивающий и, более того, отсекающий многие глубинные, в том числе социокультурные слои;
– раскол между модернизаторской элитой и остальным населением;
– массовая люмпенизация и маргинализация этого населения как следствие верхушечных реформ и одновременно их тормоз;
– наконец, стремление «догнать и перегнать» одним прыжком, «проскакивание» неодоленных отрезков исторического пути, оставляющее за собой исторические пустоты, разрывы в социальной ткани и культурной жизни общества, которые были истоком неизбежного реверсивного развития страны, постоянной смены реформ контрреформами.
Россия многие десятилетия стояла, как петровский конь, «на дыбах» перед цивилизационным барьером, но он ей не покорялся. В ее судьбе, говоря словами выдающегося советского философа Мераба Мамардашвили, какая-то фатальная «заблокированная переходность», «вечная беременность», неспособность разрешиться от бремени, приводящая к тому, что мы постоянно ударяемся об один и тот же угол, падаем в одну и ту же яму, делаем одни и те же ошибки.
Вот и на этот раз, по сути не меняя имперской модели модернизации, проводя ее преимущественно «сверху» и преимущественно вульгарно технократически, антисоциально, выводя общество за скобки реформ, мы вновь обрекли себя на срыв третьей попытки модернизации.