«Рыночный большевизм»
Современных рыночных реформаторов и их предшественников объединяют общие корни, общие родовые черты, определившие суть политики власти и судьбу России на перевале прошлого и нынешнего веков. Эта политика перечеркнула идеи августовской революции 1991 г., предала национальные интересы страны, не оправдала надежд народа на обретение свободы, справедливости, достойной жизни. Она вновь возродила наш доморощенный большевизм – в его новых, рыночных формах. Но суть большевизма от этого не изменилась. Он по-прежнему пытался препарировать общественные процессы по ложным умозрительным схемам, крайне волюнтаристски и предельно жестоко. Пытался вновь заставить страну жить по своим понятиям, ломая ее через колено, уродуя или попросту обрубая миллионы человеческих жизней.
«Рыночный большевизм» в постсоветской России характеризуют три основные родовые черты, которые определили провал политики реформаторов.
Первое – предельное социальное упрощенчество и беспредельная социальная безответственность; сугубо социоинженерный, технократический, вненациональный, антигуманный и антигуманитарный подход к реформам; отношение к человеку как к подсобному материалу, выдворение его на задворки, если не за скобки реформ.
Второе – экономический фатализм и, по словам даже Дж. Сороса, «рыночный фундаментализм» реформаторов; явное пренебрежение ко всему, что выходит за пределы их макроэкономических фантазий – будь то реальная экономика, а тем более социальная, социокультурная, духовная сферы.
Третье – постоянное нарушение в ходе реформ баланса экономической и социальной политики; длительное отсутствие последней и ее недавнее пробуждение в виде антисоциальной революции при проведении монетизации льгот. Отсюда – чрезмерно высокая, избыточная социальная цена проводимых преобразований, резкое сужение их социальной базы, все более возрастающая аллергия к самим понятиям «реформа» и «демократия» у обожженного реформами народа, что привело к его социальному безверию и социальной атрофии.
Эти три уродливые черты российской политики позволили одному из авторов польских реформ Г. Колодко назвать линию наших реформаторов «самым плохим в мире неолиберализмом». А известному общественному деятелю Джюльетто Кьеза охарактеризовать их как «лоббистов нового либерального большевизма».
О трагических последствиях для России 1990-х гг. уже говорилось в начале книги. С вступление страны в XXI век произошла некоторая стабилизация государства и экономики, главным образом за счет высоких цен на нефть. Однако доминирующей тенденцией осталось формирование в постсоветской России антисоциальной общественной системы, в которой полукриминальная «властная элита» живет за счет попрания национальных интересов, потребностей народа и страны. Закономерным, неизбежным следствием этого стала постепенная кристаллизация новой антисоциальной политики, направленной на свертывание социальных прав и социального жизненного пространства населения, на резкое ущемление и коммерциализацию социальной и духовной сфер. Начало этой политики положил 2004 г. серией социальных, а точнее антисоциальных реформ.
В основе новой антисоциальной политики («новой» ее можно назвать только условно, поскольку ее духом была пронизана и вся предшествующая эпоха) лежала все та же основополагающая концепция либеральных фундаменталистов о «минимизации роли государства во всех сферах общественной жизни». «Минимизировав» по-своему эту роль в производственной сфере в 1990-х гг., они передали последователям эстафету довершения начатого дела в социальной сфере.
Однако и на этот раз мы имели отнюдь не бескорыстный, направленный на благо страны социально-экономический проект. Названная концепция «минимизации роли государства» во многом была лишь прикрытием главной цели – захвата еще не тронутого социального Эльдорадо, где крутились миллиарды долларов и где обилие «неоприходованной» собственности просто жгло руки. Именно на штурм этого почти последнего не захваченного «реформаторами» бастиона – социальной сферы и была нацелена политика рыночных экстремистов с 2004 г.
Обитатели данной сферы – образование, наука, культура, здравоохранение, социальное обеспечение и других – становились заложниками этой политики, заложниками весьма своеобразного социального терроризма.