Одновременно с подготовкой антисоциальной реформы образования началось активнейшее наступление и на науку. Негативные политические и социально-экономические последствия волюнтаристских реформ в этих сферах в перспективе были значительно более опасны, чем те, которые повлекла монетизация льгот. Ибо они могли «обнулить» «человеческий капитал» нации.
Начало погрома науки должна была положить «Концепция участия РФ в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки», которая рассматривалась на коллегии Министерства образования и науки 2 сентября 2004 г. (на второй день после Бесслана, – видимо, ничего более важного в министерстве не нашлось). Согласно этой концепции 90 % государственных научных организаций до 2008 г. должны быть разгосударствлены и приватизированы. Этот документ представлял собой практически кальку с доклада Всемирного банка 2002 г., рекомендовавшего провести дальнейшее сокращение российского научно-технического комплекса.
Как отмечалось в прессе, в названной концепции по сути речь шла «о стратегической цели, выключающей нашу страну из конкуренции на мировом интеллектуальном рынке, – о разгроме отечественной науки ударом в ее «солнечное сплетение» на стыке фундаментальных и прикладных наук». Прагматическая же цель данной реформы была весьма банальна. Ее сформулировал академик Г. Месяц: «Приватизация зданий и имущества, принадлежащих российской науке… А чтобы это сделать надо уничтожить науку в России»[291]. По убеждению ученых Российской академии наук, министерская «Концепция…» вела не только «на заезженную колею экономии госрасходов за счет науки», но и к фактическому «разгрому государственного сектора науки»[292].
Этот акт «реформаторского вандализма» встретил резкий отпор со стороны российских ученых, потребовавших отставки руководства Минобрнауки. Данное жесткое политическое требование было заявлено как в прессе, так и на всероссийской акции протеста ученых, проведенной 20 октября 2004 г. Это требование было всецело поддержано образовательным сообществом и студентами, которые приняли активное участие в названной акции протеста, резко выразив и свое неприятие новой реформы науки и образования.
Только после этого руководители Минобрнауки вынуждены были сесть за один стол с учеными и заняться поиском адекватных средств обновления и реорганизации российской науки. В дело вынужден был вмешаться и Президент РФ, поддержавший на президентском совете по науке и технологиям направления поиска этих средств.
Ссора с учеными тогда показалась властям опаснее, чем недовольство сферы образования. Но вскоре власти поняли, что они ошибались. Все то же самое, включая вмешательство президента, в 2005 г. повторилось в образовании. Только в значительно более массовой и жесткой форме.
Раскассирование «бюджетной сферы»
Наконец предстояла еще одна социальная экзекуция, далеко не последняя (впереди еще были реформы медицины, ЖКХ и др.), но весьма тяжелая – раскассирование так называемой бюджетной сферы. Теперь в насмешку над этим названием значительная ее часть оставалась без бюджета. Этой части был предоставлен выбор: 1) кто-то может обратиться в состояние ГМАНО – государственных (муниципальных) автономных некоммерческих организаций, которые будут самостоятельно обеспечивать свою автономность; 2) кто-то будет попросту приватизирован (при этом не оговаривалось, что приватизируемая организация не должна менять профиль своей деятельности).
Те же организации социальной, культурной, научной, образовательной сферы, которые будут получать нищий бюджетный паек, «лишаются права на самостоятельное распоряжение средствами из внебюджетных источников». То есть попросту лишаются значительной, если не основной части своих средств. Ибо известно, что в силу мизерности бюджетных подачек нормальная деятельность многих театров, музеев, медицинских учреждений, вузов и даже школ обеспечивается внебюджетными поступлениями, которые составляют от 20 до 80 % общего объема финансирования. Иными словами, государство просто грабило эти учреждения, изымая в казну заработанные ими средства.
В предстоящей реформе содержались позиции и откровенно параноидальные. Музеям, библиотекам, архивам было предложено платить государству за аренду своих коллекций, а медицинским, научным и образовательным учреждениям – за аренду своего же ценного оборудования. За аренду – у кого? У государства? Так государство уходило из социальной и духовной сферы, обирая при этом ее до нитки.
Обо всех названных мерах, которые были предусмотрены законопроектом «Принципы реструктуризации бюджетного сектора», как и о самом этом законопроекте, который (как и все названные выше) разрабатывался скрытно, подпольно, общественность, естественно, узнала случайно. И узнала только в конце 2004 г. Что вызвало ее бурное недовольство. Между тем этот законопроект был рассмотрен правительством еще в ноябре 2003 г. А в мае 2004-го он был уже превращен Минфином в жесткий перечень драконовских мероприятий, от которых на клеточном уровне веяло бухгалтерским неприятием культуры и интеллекта.
Было что-то воровское, непотребное в манере правительства готовить важнейшие государственные решения в тайне от общества. Но для самих изготовителей этих решений данная манера имела достаточно очевидный смысл. Она позволяла, во-первых, скрыть истинную суть предлагаемых «реформ». И, во-вторых, внезапно обрушить эти «реформы» на голову общества в подходящий момент (например, в период летних отпусков, как это было с пресловутым законом № 122) и соответственно провести их без помех с помощью игрушечного парламента.
И здесь мы подходим к главному, к той базовой цели, ради которой нынешние «экономические необольшевики» пришли во власть – к «кормлению» от этой власти, к захвату собственности. На достижение данной цели и были направлены в конечном итоге названные и другие социальные реформы. Все они имели две основные задачи: во-первых, максимально возможно освободить бюджет от социальной и духовной сфер и, во-вторых, провести максимально возможную приватизацию этих сфер.
Первая задача отражала суть традиционной фискальной политики правительства, которая давно уже является суррогатом отсутствующей нормальной экономической политики. Эта задача порочна. Но иного наше правительство попросту не умеет делать.
С корпоративно-бандитской точки зрения можно понять и вторую задачу. Прежняя власть приватизировала почти всю производственную сферу страны. И здесь, чтобы вырвать свой кусок, надо вести жесткую, в прямом смысле кровавую борьбу за передел собственности. В социальной же сфере (на которую, не отчаялась покушаться даже прежняя, не имеющая моральных границ власть) собственность лежит почти нетронутая, «на блюдечке с голубой каемочкой». Надо только ее не расплескать и умело воспользоваться ею, отобрав у «бюджетников».
Обиранием «бюджетной сферы» и ее раскассированием «либеральные большевики» открывали путь для банкротства и бандитского присвоения многих учреждений культуры, науки, образования, здравоохранения. Не говоря уже о том, что они пускали по миру сотни тысяч «бюджетников», которые составляют значительную часть бедного населения страны.
В этом суть проводимых и намеченных антисоциальных реформ, равно как всей антисоциальной политики правительства. По существу, это политика откровенного геноцида по отношению к социальной и духовной сферам. Такую политику можно проводить либо по недомыслию, либо из корысти, либо по злому умыслу, провоцируя разложение страны и неизбежные социальные взрывы.