Женщина резко отвернулась от огромной, во всю стену, карты мира и метнулась к темному окну, за которым круто уходили вниз отвесные обрывы Тахо. В окне не было ничего, кроме доверху наполнившей его черноты, но она продолжала стоять, вперившись в стеклянные ромбы невидящим взглядом. Королева кусала ноготь. Небольшой пожар в мраморном камине, похожем на королевское надгробие, выхватывал из сырого полумрака комнату с высокими сводами и спину женщины в черном платье, напряженную, как заряженный арбалет.
Заметим мимоходом, что при кастильском дворе, как ни пытались там устроить что‑нибудь повеселее, из всех зрелищ лучше всего все равно получались лишь молебны и похороны.
Несмотря на то, что женщина походила на безутешную вдову (она, к тому же, выглядела старше своих лет), муж ее был жив и совершенно не жаловался на здоровье. Более того, покончив еще утром с нудными делами подписания Алькасовасского мирного договора с Португалией, он вполне приятно проводил сейчас время в узком кругу, празднуя окончание войны, а также, заодно, и свою недавнюю коронацию в Арагоне.
Хорошо, что, кроме огня в камине, иного света в комнате не было: слугам было приказано унести свечи. Если бы муж вернулся (а она все‑таки на это надеялась), Изабелла ни за что не хотела бы сейчас показывать ему свое лицо – распухшее, неузнаваемое, покрытое красными пятнами.
Последняя ее, четвертая, беременность была тяжелой, и даже сейчас, спустя несколько месяцев, королева еще не оправилась от трудных родов окончательно. Она ждала, что родится второй сын (первый, дологожданный, принц Хуан, рос болезненным), но родилась крепкая смуглая девочка[276].
Королевский казначей Сантанхел вошел в полутемный зал и растерянно замер в полагающемся по протоколу полупоклоне: такой свою королеву escribano de Racion[277]Сантанхел, пожалуй, еще не видел.
Она подскочила к нему стремительно, словно и не было на ней тяжелого, сковывающего движения платья. Парча прошумела угрожающе.
– Вы предали меня! – Веки ее были распухшими, глаза – безумными.
– Ваше величество…
– Молчать! Все те, кому я больше всех доверяла, предали меня! Почему все стало известно только сейчас, когда договор с португальцами уже подписан не только мной, но и королем Фердинандом, и теперь ничего нельзя поделать? Почему?!
Взметнулось черное кружево: она ударила Сантанхела по лицу. Сильно. Больно. Изабелла совершенно потеряла достоинство и вела себя как рыночная торговка. Сантанхел призвал на помощь всю свою выдержку. Ему, еврею, выкресту, одному из самых доверенных придворных двора Изабеллы и Фердинанда, больше всего на свете хотелось сейчас в ответ звонкую пощечину на распухшей щеке залепить королеве Кастильи, единственно чтобы прекратить истерику. Но он только склонил голову, чтобы она не могла видеть его глаз, в которых могло бы отразиться это желание.
– Наш espia[278]только что доложил об этом из Лиссабона, Ваше величество. Слишком поздно…
Заметим мимоходом и кое‑что еще: в Сантенхеле была привлекательность и бездна обаяния, сравнимая только с толедской бездной над Тахо. Некоторые считали его очень красивым мужчиной, и уж несомненно – его жена Изабелла Долорес Мария де Картахена (урожденная Сара Абраванель).
– Вот именно: слишком поздно! Правильно говорят: нельзя доверять евреям, они всегда предают, даже лучшие из них! – крикнула кастильская королева. Потом подошла к столу посреди зала, схватила какую‑то вазу и грохнула ею о пол. Ваза почему‑то не разбилась, и королева швырнула другую. Эта разлетелась на куски. Что немного успокоило ее, но – только немного.
Сантанхел не узнавал обычно сдержанную королеву, способность которой рассуждать логично и холодно и моментально доходить до самой сути вещей много раз приводила его в восхищение. Ей же должно быть ясно: когда бы они ни получили донесение от своих лиссабонских шпионов о новой, недавно обнаруженной португальцами земле – до подписания мирного договора с Португалией или после – это уже совершенно ничего не меняет ! Изабелле нужен мир любой ценой. Кастилья не может вести одновременно три войны: внешнюю – с Португалией, и две внутренние – с собственными мятежными грандами и маврами (последних португальцы окончательно изгнали еще два столетия назад).
– Фернандо должен знать все, что мы подписали! Все, что мы потеряли! Королю сообщили? Где он?!
Как будто ей не было об этом известно! Зачем спрашивать казначея? «Что это, ловушка?» – пронеслось у Сантанхел в мозгу. И он ответил не моргнув глазом, тоном уверенным, не допускающим никаких сомнений:
– Его величество инспектирует войско. Ему обо всем сообщили. Он, без сомнения, раздумывает над сообщенными ему сведениями и принимает решение. – Советник прятал взгляд.
Сантанхел прекрасно знал, какое «войско» инспектировал в этот момент муж королевы. И о чем тот раздумывал – представлял тоже. Изабелле не следовало спрашивать, она и сама ведь все знала. Заметим мимоходом: по дворцу бегало несколько мальчишек‑сыновей двух ее придворных дам – так убийственно похожих на Фердинанда, что в его отцовстве не могло быть никаких сомнений. Все бурные сцены, угрозы и униженные, слезные просьбы не могли победить этой многолетней слабости ее арагонца.
– Теперь, согласно подписанному мной и Фернандо договору – будь он трижды проклят, этот… договор! – испанские корабли не могут заплывать южнее Канарских островов!
То определение, которое она употребила в отношении договора, Сантанхел никогда не решился бы повторить вслух: благочестивейшая из королев, оказывается, и ругаться умела как рыночная торговка!
– Это прекрасные, большие острова, Ваше величество!
– Оставьте! Там – ничего, кроме воинственных канарцев, гор, жары и песка! Нам бросили Канары, как собаке бросают обглоданную кость, чтобы отстала!
Сантанхел передумал сейчас говорить королеве о том, что португальцы, вдобавок, недавно обратились за дополнительной ратификацией договора даже в Ватикан, чтобы уже наверняка и навеки… Он почему‑то только сейчас заметил, что в комнате слишком сильно дымит камин… Королева ничего не замечала.
Сантанхел старался не отвлекаться и не думать, что даже вот такая – разъяренная, опухшая от слез, загнанная в угол, земная – Изабелла привлекает его еще больше. Как неизменно и тайно привлекала всегда с тех пор, как он ее впервые увидел. Он находил оправдание всем, даже самым неблаговидным ее поступкам (она прекрасно это знала). И службу ей считал не просто тяжелой и опасной работой, – рыцарским служением. Еврейский рыцарь!
– Ваше Величество, человек, который сообщил нам об этом, тоже один из новых христиан[279]при португальском дворе.
– Почему он не сообщил всего раньше?!
Сантанхел посмотрел на королеву в растерянности: неужели ей отказал разум?
– Раньше у него не было доступа к подобным сведениям! Один Бог знал… – Сантанхел призывал сейчас на помощь всех – и Христа, и Деву Марию, и даже – тайно – Того изначального, кого называют просто Адонай, чтобы помогли ему сохранить самообладание и то положение, которого он достиг при кастильском дворе, а значит, и жизнь (его и его дорогой семьи).
– Ты веришь ему?
– Кому, Ваше величество? – спросил он тихо, с ужасом: она прочла его тайные мысли?!
– Шпиону при португальском дворе, что передал сведения о тайном открытии португальцами неизвестной земли в Океане!
– Этот espia уже несколько раз сообщал сведения, полностью потом подтверждавшиеся, Ваше величество.
Да, он действительно доверял сыну советника португальского двора Авраама Закуто, тоже выкреста. Парень одержим порочными пристрастиями. А у таких шпионов главное достоинство – отсутствие способности на тонкую, длительную двойную игру. Что касалось двух других кастильских шпионов в Лиссабоне, у Сантанхела такой уверенности не было.
Авраам Закуто не ладил с сыном: тот проматывал деньги и был известен своей страстью к игре и огромным воротникам‑блюдам. И вот теперь кастильский двор платил за визиты его отпрыска в лиссабонские публичные и игорные дома. А за это парень подслушивал разговоры и крал или копировал документы с отцовского стола.
Шпионы, к сожалению, были существенным, но необходимым расходом для казны.
Королева заметалась по залу. Остановилась перед картой, сжала пальцами виски.
– Португальцы беспрестанно возят из Африки золотой песок, их купцы почти добрались до Индии, полной драгоценного жемчуга (жемчуг королева любила особенно), тканей и специй, за которые мы переплачиваем им и магометанам двенадцатикратно! – Сантанхел опустил голову: он сам недавно делал об этом доклад королеве. – Мало того, теперь мы узнаём, что Альфонсо и его твердолобый идиот (речь шла о наследном принце Жоане) собираются присвоить еще какую‑то новую землю в Океане! – Она схватила какие‑то бумаги со своего стола и швырнула в огонь.
Сантанхел понял, что женщину в такой истерике остановить нельзя, тем более если это умная и обычно крайне сдержанная женщина, при этом ты – еврей, а она – кастильская королева.
– Что это за земля?! Как велика? Больше, чем Канарские острова? – стреляла королева вопросами, как камнями из пращи.
– Это неизвестно. Карты нет. Расстояние до нее неизвестно тоже. И единственное, что можно сказать об этой земле с определенностью, так это только то, что, возможно, она на западе от Канарского архипелага. Все, что нам удалось раздобыть, – только отрывочные списки страниц корабельного журнала некого капитана Алонсо де Гуэльвы, якобы там побывавшего, и его штурмана. Все это можно было бы отмести как простую мистификацию, если бы…
– Если бы что?!
– Если бы эти сведения хранились где‑нибудь, а не в личном королевском архиве, и если бы их не охраняли в Лиссабоне так ревностно. («Хоть со шпионами нам повезло!» – отметила про себя Изабелла) И самое подозрительное совпадение, если бы… самого якобы первооткрывателя этой земли де Гу‑эльву, а также и его штурмана не нашли две недели назад убитыми в одном… злачном районе Лиссабона. В таких местах подобное, конечно, не редкость. И все же подозрительно. Похоже на то, что их заставили навсегда замолчать.
Королева словно пропустила это мимо ушей (хотя Сантанхел знал: она никогда и ничего не пропускает мимо ушей).
– То есть известно об этой земле только то, что даже если она и существует, то где‑то южнее 28‑й параллели, а следовательно – нам заказана?! Это так?!
– Вы совершенно правы, Ваше величество, – скорбно склонился Сантанхел, словно подставляя голову под меч палача.
Изабелла взвыла.
– А что, если земля эта – реальность, и там полно золота, как в Африке?! У них на это нюх! Вот почему они так настаивали на запрете кастильским судам заплывать южнее этой… трижды…*** 28‑й параллели!
Нет, Сантанхел такого от благочестивой Изабеллы еще не слышал. Никогда. Поэтому он молчал.
– А у нас – пустая казна! Не на что отливать ломбарды и платить швейцарским наемникам, чтобы выгнать из Андалусии проклятых мавров! О, Господи, в чем я провинилась перед Тобой, я ведь только стараюсь служить Тебе?! – взметнулось траурное кружево, – Наша последняя надежда – Ватикан! Немедленно – туда гонца, к нашему послу де Карвахалу! Нам нужно знать все, что происходит в Ватикане, все подробности!
Скрывать долее было опасно:
– Нам они известны… Гонец вернулся не далее как сегодня утром, Ваше величество. Я как раз готовил об этом доклад: король Альфонсо и наследный принц Жоан обратились в Ватикан за дополнительной ратификацией Алькасовасского договора Понтификом. И похоже на то, что они получат то, о чем просят. Канцелярии Ватикана…
Изабелла взглянула как разбуженная сомнамбула:
– Дополнительная ратификация в Ватикане?! Зачем? На договоре – подписи Высочайшей кастильской Четы – моя и Фердинанда. Мы пошли на все условия Альфонсо и Жоана: договор и так имеет всю полноту закона! Зачем им беспокоить Его Святейшество? Что они замыслили? – Изабелла оглядывалась в отчаянии, словно искала что‑то. – Да, видимо, португальцами и вправду что‑то… где‑то… найдено… И эта их находка – далеко не пустяк… Далеко‑о не пустяк! – протянула она слова. И добавила с горьким осознанием: – О, как я была глупа и недальновидна! (У Сантанхела не дрогнула ни одна ресница!) А я‑то все последнее время ни о чем больше и не думала, кроме того, как заключить мир с Лиссабоном и заставить самозванку Белтранеху забыть о престоле и убраться в монастырь!
– И самозванка сейчас именно там, пожизненно. Вы – единственная законная королева Кастильи на вечные времена, Ваше величество. Эта главная цель достигнута, Господь в милости своей восстановил справедливость.
Левая щека Сантанхела горела от пощечины как в огне.
То, что сказал Сантанхел, было для королевы очень важной правдой. Из‑за этого «порождения греха», «Белтранехи», она и вела с Португалией войну за свою корону. И победила.
Португальцы собирались посадить на кастильский престол Белтранеху, «дочку» короля Энрике, сводного брата Изабеллы (который вообще не мог ничего с женщинами, только с мальчиками, потому распутная жена Энрике, племянница португальского короля, прижила ребенка с любовником по имени Белтран де Куэва, о чем знали все). Но Энрике настаивал, что это – его дочь, доказать обратное было невозможно. Король Португалии Альфонсо поддержал соперницу Изабеллы, свою племянницу. Мало того, что поддержал – обручился с малолеткой. Папа римский, правда, отказал в санкции на этот близкородственный и явно преследующий политические цели брак. Но в результате разгорелась война. Часть кастильских дворян встала на сторону Белтранехи и Португалии, другая часть дворянства поддержала Изабеллу. После нескольких кровопролитных сражений решающим оказалось участие мужа Изабеллы – Фердинанда: он всегда был хорошим воякой, особенно помогло его отличное, вовремя подоспевшее арагонское войско, и при Ла Альбуэре армия Фердинанда и Изабеллы наголову разбила войско короля Альфонсо. Белтранеха вынуждена была принять постриг. Победа, однако, оказалось пирровой: она истощила все кастильские ресурсы. Потому так нужен оказался Католической Чете этот трижды проклятый мир с Португалией, спешно заключенный в деревушке Алькасовас и ратифицированный вернувшимся вчера в Толедо из Арагона Фердинандом…
Теперь Изабелле ясны стали едва уловимые улыбочки, которыми обменивались во время переговоров отец и сын – король Альфонсо и принц Жоан. «Крайне неприятный молодой человек – тяжелый немигающий взгляд, порочные губы. Этот еще себя покажет!» Интуиция ее в этом суждении не подвела.
– Единственная законная королева Кастильи! – сказал ей Сантанхел. Он всегда знал, что сказать и когда.
Королева проговорила грустно и уже совершенно спокойно:
– Даже если бы нам раньше донесли о неизвестной земле, якобы открытой португальцами, что бы это изменило ? Не в нашем положении диктовать условия мира, не в нашем положении посылать экспедиции в Океан: флот португальцев слишком силен, чтобы рисковать открытым противостоянием на море. Но скажи мне, Сантанхел: если эта земля – реальность, почему они не объявили о находке, не закрепили ее документами?
«Наконец‑то к королеве вернулась способность рассуждать!» – умело подавил вздох облегчения Сантанхел (при дворе он научился прекрасно подавлять вздохи и многое другое). И ответил уклончиво:
– Таких документов в личных королевских архивах нами пока не обнаружено.
– Почему?! Ведь это самое важное – заявить свое право на новую землю!
– По моему скромному суждению, предположений, почему король Португалии этого не сделал, может быть два. Первое: португальцы сейчас слишком заняты Африкой и исследованием вокруг этого континента пути в Индию. Их ресурсы внушительны, но не беспредельны. Скорее всего, о найденной земле слишком мало известно даже им, и она слишком далеко, чтобы привлекать к ней нежелательное и преждевременное внимание до того, когда они сами будут готовы к ее освоению и защите.
Она слушала внимательно и уже совсем спокойно.
– И второе…
– Не трудитесь, Сантанхел… – Она не отрывала взгляда от карты. – Второе мне уже ясно: все эти отрывочные записи о новой земле – возможно, фальшивка, подсунутая нашему шпиону в расчете посеять панику, заставить нас финансировать морские экспедиции, которые Кастилья никак не может себе позволить: это отвлечет очень значительные ресурсы от крестового похода. И как результат – мы станем терпеть поражения от мавров, а в Лиссабоне – потирать руки, предвкушая наше ослабление.
Escribano почтительно опустил голову в знак согласия. Королева, которую он знал, «вернулась».
Она подошла к нему. Близко.
– Что нам теперь делать, милый мой Сантанхел? – Королева Кастильи обняла его плечи и зарыла лицо на его груди.
К пережитому казначеем ужасу теперь примешались и другие, еще более острые чувства, не имеющие ничего общего с самосохранением. Однако Бог, как бы Его ни звали, помог ему совладать с собой. И королевский еврей (стоя «руки по швам») в тот момент все простил Изабелле. Он только поднял к сводчатому потолку свою испанскую бородку и закрыл глаза в упоении. Он был счастлив, как истинный христанин, подставить ей другую щеку для пощечины. Он опять любил свою королеву. От ее волос пахло дымом… Видно, в замок привезли сырые дрова. В марте в Толедо трудно было найти дрова посуше!
Заметим: таким же запахом потянет на следующий год с площадей первых аутодафе.
– Что же мне делать? – повторила королева и подняла на своего еврея переполненные до краев серо‑голубые озера, беспомощные и прекрасные…
И все же от почти утонувшего в них Сантанхела не ускользнуло: вопрос, заданный королевой таким вот голосом, имел к Алькасовасскому договору и господству на морях только косвенное отношение. Королева отстранилась и опять отошла к темному окну.
– Что делать? Молиться. Молиться, моя королева! – дрогнувшим голосом посоветовал Сантанхел (и ей, и, уж конечно, себе!). – Молиться о том, чтобы в Ватикане произошли перемены. И чем скорее, тем лучше, Ваше величество… – многозначительно проговорил он.
И ей стало ясно, что на одни лишь молитвы Сантанхел уповать не собирается. И королева посмотрела на Сантанхела в ту ночь с нежностью: ее верный escribano de Racion всегда знал о политической ситуации чуть‑чуть больше, чем она. И она не сомневалась: Сантанхел сделает все, что нужно. Промашка с Португалией (если это только можно считать промашкой!) – не в счет. Кастилье, чтобы обойти португальцев, нужно усилить влияние в Ватикане. А этому прежде всего помогут победы над маврами.
Королева промолчала и судорожно сжала пальцами пульсирующие болью виски.
Сантанхел склонился в поклоне, полагая, что аудиенция окончена.
Но Изабелла вдруг резко спросила:
– Ваш призыв «молиться», казначей Сантанхел, – хотя я делаю это постоянно – не означает ли он того, что вы перекладываете на Господа свою прямую обязанность обеспечивать Корону деньгами?
Сантанхел похолодел.
– Ваше величество, я делаю все, что могу, перераспределяя ресурсы, – прижав руку к груди с решительностью обреченного, проговорил казначей. – Вы знаете все о состоянии кастильской казны: денег нет не только на морские экспедиции, их недостаточно даже на ведение войны с маврами…
Это были очень смелые слова. Да, она прекрасно знала, что Сантанхел говорит чистую правду. Поэтому голос ее прозвучал ободряюще и даже ласково:
– Не беспокойтесь, Сантанхел, мне очень хорошо известно, сколько вы сделали для Нашей казны.
Он с облегчением вздохнул.
И тут королева совершенно поменяла тему:
– Я слышала, Пасхальные погромы иудеев в этом году были беспрецедентными, даже hermanados[280]ничего не могли поделать. И такие же погромы произошли в Португалии. Все больше людей верят: если не изгнать из христианского мира еретиков и иноверцев, с концом века наступит и Конец света. Все больше священников разделяют это убеждение. Людям страшно. Вполне возможно, восстановление чистоты веры – и есть наше единственное спасение. – Она беспомощно развела руками.
Сантанхел прекрасно знал о страшных еврейских погромах в Лиссабоне. Королева внимательно следила за его реакцией.
– Мой Кортес[281]требует полной изоляции еврейских аль‑хам, ношения иудеями знаков, отличающих их от христиан. Тридцать четыре прокуратора[282]толедского Совета потребовали объявить евреев Кастильи вне закона, при этом употребляли слова – «зараженная конечность» и «отсекать», «выжечь заразу железом». Словно медики, – усмехнулась она.
Сантанхел старался выглядеть бесстрастным, но не получалось – беспокойство оказывалось сильнее даже его самообладания.
– У нас нет денег, но их нужно найти, – веско сказала она своим обычным, очень спокойным голосом. От ее истерики не осталось и следа. – И не только для того, чтобы закончить священную войну с маврами полным их поражением, от этого мы не отступим. Это еще не все: Кастилье нужно переоснастить и увеличить флот, заполучить лучших навигаторов! Мир слишком мал, Сантанхел. Я и король – мы не можем идти против воли собственного народа. Впереди нелегкие времена. – Она продолжала пристально смотреть на него. – Мы должны заручиться поддержкой Ватикана и изменить договор с Португалией. Кастилья должна получить доступ к ценностям Индии, к золоту Африки и… Если она действительно существует, хорошо бы добраться до этой земли в Океане.
Она надолго замолчала, испытующе глядя на него. И добавила:
– Удаленные острова, Сантанхел, возможно, станут единственной возможностью остаться в живых для тех, кому не станет места в новой христианской Кастилье. Единственной возможностью.
Она думала сейчас: если португальцы все‑таки добрались до какой‑то там земли за Океаном, значит, Океан все‑таки можно пересечь – вопреки тому, что говорят ученые… И еще думала о том, какая это мерзкая несправедливость, что в двадцать девять лет женщина бесповоротно считается старухой, а мужчина в двадцать восемь лет – молодым.[283]
А вот ее еврею‑escribano казалось в тот же самый момент, что все его внутренности сворачиваются в болезненный, тянущий клубок: только сейчас он полностью осознал, что имела в виду его королева.
– И еще… Пощечины вы не заслужили, верный мой Сантанхел. – Она подошла к нему и дотронулась до его руки. – За свою несдержанность я обещаю неприкосновенность вам и вашей семье. Что бы ни случилось в Кастилье. А теперь мне нужно отдохнуть. Вы свободны.
Она опять подошла к карте морей и континентов.
Аудиенция закончилась.
Сантанхел не смог сдержать кашель: камин дымил…