Зачем император российский стал князем финляндским?

 

Когда какой‑нибудь монарх присоединяет к своему государству новую землю, он знает, зачем это надо: на новой земле живут новые подданные, а с них так приятно собирать налоги. Шведские короли XII–XIII вв. ничем не отличались от своих коллег. К востоку от их страны лежали финские земли, которые никому пока налогов не платили. Шведские короли решили, что это неправильно и снарядили Крестовые походы. В результате Швеция увеличилась почти в два раза и 600 лет управляла финскими землями. Постепенно Финляндия привыкла быть Швецией. И соседи Швеции тоже привыкли. И даже если им случалось повздорить со Швецией и ненароком отобрать у неё Финляндию, они тут же старались за выкуп отдать её Швеции обратно. Сначала так поступил Пётр I, а потом его дочь Елизавета. России нужен был выход к морю, и Пётр его у Швеции отвоевал. А Финляндия – зачем? Другой язык, другие обычаи и крестьяне, не привыкшие быть крепостными. Нет, Финляндию следовало решительно оставить Швеции.

 

В. П. Боровиковский. Портрет императора Александра I. 1802 г.

Однако праправнук Петра император Александр I рассуждал иначе. После войны с союзницей Наполеона – Швецией он 1809 г. объявил Финляндию частью Российской империи. И что же вы думаете, он принялся делать? Налоги собирать? Ничуть не бывало! Финляндия была освобождена от уплаты налогов в общероссийскую казну, а финские юноши – от рекрутской повинности. Страна получила свои собственные деньги, своё особое правительство, а представитель Финляндии – прямой доступ к Российскому императору. Кстати, император так в Финляндии не назывался. Он стал великим князем Финляндским, что на языке того времени означало: не господин, а покровитель и защитник. Кроме того, Александр затеял строительство новой финской столицы. Старая, Або, слишком близко располагалась к Швеции. Но дело было не только в этом. Александр мечтал возвести посреди озёр и лесов классический город, похожий на Петербург. Незадолго перед тем случился пожар в маленьком городке Хельсинки, оставивший почти пустое место. Вот на этом‑то месте и решено было возводить столицу. Слово «Хельсинки» происходит от шведского «Гельсингфорс» – «сильный водопад». А водопады, как известно, падают со скал. Так что прежде чем возводить столицу с площадями и проспектами, следовало снести скалистые горы. Десять лет строители во главе с архитектором Энглем при помощи взрывов равняли плато под будущую финскую столицу. Недешёвое это было мероприятие. Но, как некогда Пётр не жалел ни сил, ни людей для возведения Петербурга, так теперь его праправнук с удивительным упорством возводил Гельсингфорс. Для Петра Петербург был парадизом, раем земным, воплощением мечты. Отнимая у Швеции Финляндию и возводя в непреступных скалах Хельсинки, «новый Петербург», Александр тоже мечтал. Вот только о чём? Ясное дело, не о налогах. У Александра была другая мечта, не совсем царская.

 

Ф. С. де Лагарп. Гравюра. 1884 г.

Обычный царь следит, чтобы корона у него на голове сидела прочно, и трон под ним не шатался. Александр же поставил перед собой иную цель: отменить крепостное право, учредить республику и сложить с себя царские полномочия. Согласитесь, царь‑республиканец не самый распространённый вид монарха. Александр так себя и называл – «исключением из императоров». Исключением он стал по милости своей бабушки, Екатерины II. Она мечтала вырастить из внука идеального государя, и о его воспитании решила посоветоваться с человеком, как нельзя лучше разбиравшимся в идеальных вещах. Звали его Якоб Гримм. Для взрослых он писал философские трактаты, а для детей – сказки, вместе со своим братом. Вот этот‑то сказочник и посоветовал Екатерине пригласить к внуку в качестве воспитателя швейцарского юриста Фредерика Лагарпа. Тому предстояло обучать наследника престола немецкому языку, истории и праву. Республиканец по убеждениям и педагог по призванию, Лагарп произвёл на Александра неизгладимое впечатление. Став взрослым, он как‑то сказал, что обязан Лагарпу всем, кроме рождения. Неудивительно, что республиканские взгляды учителя передались восприимчивому ученику. И не стоит думать, что Лагарп скрывал свою республиканскую педагогику от самовластной императрицы Екатерины. Напротив, он представил ей в письменном виде будущую программу обучения, и Екатерина её одобрила. Шёл век Просвещения, Екатерина была дамой образованной и прекрасно знала книги, в которых говорилось о республике как идеальной форме правления. Почему бы и её внуку не узнать, что думают лучшие умы Европы? Она, конечно, понимала, что будущему идеальному государю придётся управлять совсем не идеальным государством. Но представить себе, что внук захочет ввести республику в России, Екатерина никак не могла. Политика – искусство возможного. В екатерининской России республика была невозможна. И потому беседы о республике с наследником престола опасений не вызывали. Пусть ребёнок развивается. Вырастет – забудет. Александр, однако, не забыл. Став императором, он наметил для себя программу: отменить рабство, утвердить конституцию и покинуть престол. В России много было самозванцев, он же мечтал быть первым «самолишенцем» – первым царём, добровольно отказавшимся от власти. Или, по крайней мере, поставившим над собою закон.

Нет, Александр не был сумасшедшим. Он понимал, что владельцы крепостных душ не позволят ему так просто осуществить благостные мечтания. Но, может быть, среди дворян всё‑таки есть сочувствующие духу Просвещения? Сколько их в стране, единомышленников императора? Кто‑то из друзей подсказал государю, как «провести разведку»: в 1803 г. вышел указ «о вольных хлебопашцах». Этим законодательным актом помещикам разрешалось отпускать своих крестьян на свободу. Правда, и раньше никто не запрещал им этого делать. Но, уточняя процедуру, указ как бы приглашал владельцев крепостных освобождать их от неволи. Вскоре стало ясно, что дело не пошло: в среднем в год помещики отпускали на свободу одного из 10 тыс. крестьян. Такими темпами освобождения всех можно было ждать через 100 веков. Оставалось одно – просвещать. В стране открывались школы, гимназии, университеты. Однако ждать, пока вырастут поколения просвещённых дворян, было долго. Александру же хотелось видеть перемены как можно быстрее и счастливых поданных уже сейчас.

И вот тут в планах царя неожиданно появилась Финляндия. В смутное время Наполеоновских войн европейские страны сводили старые счёты и меняли границы. Готовясь отобрать Финляндию у Швеции, Александр объяснял придворным, что Швеция не раз нападала на российские владенья, что обладание Финляндией отодвинет враждебного соседа и отведёт угрозу от Петербурга. И всё это было правдой. Но не всей правдой. Имелась и другая причина, по которой император задумал стать обладателем маленькой северной страны. В этой стране дворяне умудрялись обходиться без крепостных. А ещё там был риксдаг – подобие парламента, где заседала не только знать, но и ремесленники, и крестьяне. Страна свободных людей и почти республика. Ну чем не образец для российских дворян? Пусть разглядят Финляндию поближе и убедятся, что свобода и конституция счастью не помеха.

Вот так и случилось, что могущественный российский император стал князем финляндским. Не для того, чтобы налоги собирать, а чтобы Финляндия пример показывала. Пусть и завоёванная.