В зарубежной психологии к середине XX века отчетливо проявилась тенденция к преодолению жестких рамок натуралистической парадигмы и изменению соответствующих исследовательских программ. Наряду с включением отдельных элементов гуманитарной исследовательской программы в контекст изначально натуралистически ориентированных направлений психологии, эта программа нашла свое более или менее последовательное выражение в концепциях таких представителей зарубежной психологии, как Ш.Бюлер, А.Маслоу, Дж.Олпорт, К.Роджерс, В.Франкл и др. Наиболее влиятельным представителем направления, объединившего идеи этих и ряда других психологов XX столетия и получившего наименование “гуманистическая психология”, был Карл Роджерс, ставший основоположником нового подхода к пониманию человеческой психики как на уровне теории, так и, быть может, прежде всего в практической работе психолога и психотерапевта с клиентом. Гуманистическая психология как особое направление психологической мысли возникла в середине XX века, выступив в качестве “третьей силы”, противостоящей бихевиоризму и психоанализу, которые долгие годы оставались основными способами мышления и деятельности американских и западноевропейских психологов.
Что же послужило причиной этому явлению в истории психологического знания, каковы социальные обстоятельства, способствовавшие пробуждению гуманистической психологии?
Наряду с тенденциями внутренней логики развития психологической науки, в соответствии с которыми к середине XX века становится очевидной эвристическая и методологическая ограниченность натуралистической методологии в познании человеческой психики, гуманизация и гуманитаризация психологического знания была обусловлена и более широким социальным контекстом. Начиная с середины 30-х гг. ХХ столетия ученые уже не имели возможности остаться в стороне от политических событий, потрясших не только Европу, но втянувших так или иначе в свою орбиту все мыслящее человечество. Утверждение тоталитарных режимов, поддерживавшихся господством фашистской идеологии, и вторая мировая война, унесшая десятки миллионов жизней, привели к укреплению того типа гуманистического мышления, для которого значение и ценность человеческой индивидуальности – превыше всего. Дальнейшее развитие гуманитарной парадигмы в ее современном виде происходило в психологии в эпоху, когда человечество уже столкнулось с результатами применения оружия массового уничтожения и оказалось перед лицом глобальных проблем, поставивших под вопрос перспективы выживания планеты. Поэтому, хотя теоретические предпосылки формирования гуманитарной парадигмы возникли задолго до этого в трудах Риккерта, Виндельбандта и Дильтея, современное гуманитарное знание, способное занять достойное место в системе “постнеклассической” науки[clxii] несет на себе неизгладимые следы социокультурного контекста второй половины XX столетия.
Формирование конкретных исследовательских программ гуманистической психологии в контексте гуманитарной парадигмы исследования происходило в процессе практической работы психологов с людьми, в ходе которой реальная помощь психотерапевта клиенту оказывалась неотделимой от их совместного познания тайн психической жизни в ситуации встречи двух личностных миров, открытых друг другу. К.Роджерс сформулировал суть своего понимания отношения между гуманистическим психологом (психотерапевтом) и человеком, который нуждается в его помощи (клиентом, пациентом), как субъект-субъектного, междусубъектного, в противоположность субъект-объектному отношению, характерному для иных психологических направлений: “Я вхожу в отношения с человеком, имея гипотезу или веру в то, что моя приязнь, мое доверие и мое понимание внутреннего мира другого приведут к важному процессу его становления. Я вхожу в отношения не как ученый, не как врач, который может правильно поставить диагноз и лечить, а как человек, входящий в отношения с другим человеком. Чем больше я буду рассматривать клиента только как объект, тем в большей степени у него будет тенденция становиться только объектом”[clxiii]. Итак, чем характеризуется подобная методология исследования?
Особенностью отношений, в которых протекает общение психотерапевта и его клиента, является открытое выражение терапевтом своих истинных чувств, искренность, подлинность и “прозрачность” всех его переживаний относительно клиента, себя самого и характера происходящего взаимодействия между ними. Это качество, названное К.Роджерсом конгруэнтностью, позволяет создать доверительную атмосферу, в которой клиент постепенно тоже сможет начать избавляться от масок, выполняющих функции психологических защит от скрытых болезненных переживаний, мучивших его в прошлом либо возникающих “здесь и теперь”, или могущих появиться в будущем. Движение в сторону большей открытости, свободы проявления эмоций позволяет клиенту вместе с терапевтом осуществлять исследование своего внутреннего мира, узнавая свое подлинное “я” и постепенно принимая себя таким, каковым он является на самом деле.
Человек оказывается в состоянии принять самого себя на основе теплого, положительного отношения – принятия со стороны психотерапевта, которое предполагает расположение к нему не просто как к пациенту или клиенту, а как к человеку, имеющему безусловную ценность, независимую от его состояния, поведения или чувств. Принятие необходимо должно включать в себя эмпатическое понимание, сопереживание. “Только тогда, когда я понимаю чувства и мысли, которые кажутся вам такими ужасными, такими глупыми, такими сентиментальными или эксцентричными, только когда я понимаю их так, как вы, и принимаю их так же, как вы, – только тогда вы действительно чувствуете в себе свободу исследовать все глубоко скрытые расщелины и укромные уголки вашего внутреннего опыта. Эта свобода – необходимое условие отношений”[clxiv]. Свобода самоисследования в контексте эффективных, “помогающих”, по Роджерсу, психотерапевтических отношений предполагает полную свободу от .любой моральной или диагностической оценки, которые, с точки зрения основателя гуманистической психотерапии, являются угрозой для личности.
Подобное понимание терапевтических отношений основывается на концепции человека, которая сформировалась в гуманистической психологии. Эта концепция включает в себя идею подлинности, аутентичности человеческого существования, основанного на свободном выборе, творчестве, на непрерывности процесса личностного становления, на открытости опыту и принятии других людей[clxv].
Существенным моментом в понимании человека К.Роджерсом является доверие к человеческой природе, к полноценно функционирующему организму. К.Роджерс солидаризируется с А.Маслоу, утверждавшим, что антисоциальные эмоции – враждебность, ревность и т.д. – проистекают из фрустрации базисных потребностей в любви, защищенности и принадлежности[clxvi]. Возражая сторонникам жесткого внешнего контроля над агрессивной, антисоциальной (по Фрейду) природой человека, Роджерс настойчиво проводит мысль о том, что “под слоем поверхностного контролируемого поведения, под горечью, под болью находится положительное “Я”, без всякой ненависти”[clxvii]. Подобное, несколько абстрактное и романтическое представление о человеческой природе обнаруживает во взглядах Роджерса элементы натурализма. Утопические предположения о возможности в идеале полноценного, нормального функционирования человеческого организма обусловливают невозможность реализации этого проекта в современной ему общественной реальности.
Трудности совмещения натуралистических представлений с гуманитарной, культурцентристской исследовательской программой проявились и в долгих поисках Роджерсом пути преодоления противоречия между методологическими установками гуманистической психотерапии и принципами научного исследования, которое он первоначально рассматривал в духе классической рациональности, предъявляя к нему требования естественнонаучной точности, доказательности и т.п. Однако с этой проблемой Роджерсу удалось справиться путем пересмотра своих представлений о нормах и идеалах научного исследования. В результате длительных обсуждений с коллегами и обдумывания специфики научного психологического познания он пришел к новому пониманию науки, которое учитывало неустранимость субъективного начала на всех этапах производства нового знания, начиная с выделения предмета и постановки проблемы и кончая стадией применения результатов познания в практической жизни. Это новое понимание факта включенности ценностных предпочтений субъекта познания в научную деятельность и ее результаты, принятие этой ситуации как имманентной характеристики современной науки приблизило взгляды Роджерса к позиции постнеклассической рациональности[clxviii].
Между тем, даже изменив свои представления о науке, Роджерс остался верен своему пониманию человека, включающему доверие не только к личностному опыту в широком смысле, но и к собственно организмическим реакциям как показателю тех изменений, которые происходят с человеком в психотерапевтическом процессе. Можно ли считать это непоследовательностью в реализации гуманитарной (культурцентристской) исследовательской программы в гуманистической психологии? Или это соединение двух подходов (гуманитарного и естественнонаучного), которое в наибольшей степени соответствует изучаемой реальности психической жизни человека в его целостности? Ответ на этот вопрос, по-видимому, даст последующее развитие психологической науки и практики. Несомненным, однако, является тот факт, что приоритет гуманистического отношения к человеку и гуманитарных методов понимания, вчувствования, сопереживания остается для К.Роджерса непоколебимым на всем протяжении его долгого творческого пути.
Принципиальное значение Роджерс придавал духовной работе, активности терапевта, который выступает в процессе психотерапии одновременно субъектом познания другого человека и самого себя и субъектом, способствующим позитивным изменениям как в другом, так и в самом себе в ходе взаимообогащающего творческого общения-встречи. Возможность создать отношения, способствующие развитию других как независимых индивидов, измеряется собственным достигнутым развитием. “Если я хочу создать помогающие отношения, – писал К.Роджерс, – впереди у меня интригующая работа длиною в жизнь – по увеличению и развитию моих возможностей”[clxix].
При этом речь шла не просто о влиянии субъекта психотерапевтической деятельности и познания на другого человека, а об особом этически оправданном участии в преобразовании психической реальности другого человека совместно с ним самим. Подтверждение своих идей Роджерс обнаружил в их своеобразном созвучии со взглядами религиозного философа-экзистенциалиста Мартина Бубера, в которых понимание специфики межличностных отношений нашло выражение в понятии “утверждать другого”: “Утверждение значит... принятие этой возможности другого... Я могу понять в нем, узнать в нем... человека, которым он был... создан стать. Я утверждаю его в себе, а затем в нем по отношению к этой возможности, которая... может сейчас быть развита, может развернуться”[clxx]. Не удивительно, что работая в этой парадигме, Роджерс утверждал: “Будущее нашей планеты... наше будущее будет зависеть не от естественных наук. Оно зависит от нас, тех, кто пытается понять и иметь дело со взаимодействиями между людьми, от тех, кто создает помогающие отношения[clxxi].