(8/21. VI.1910, деревня Загорье Смоленской губернии — 18.ХП.1971, Красная Пахра Московской области; похоронен в Москве)..
С первых и до последних дней Великой Отечественной войны Твардовский был ее активным участником. Вместе с действующей армией, начав войну на Юго-Западном фронте специальным корреспондентом фронтовой печати, он прошел по ее дорогам от Москвы до Кенигсберга.
В годы войны Твардовский часто выступал в армейской и фронтовой печати: „писал очерки, стихи, фельетоны, лозунги, листовки, песни, статьи, заметки..." (5, 116). Но главный его труд военных лет — это создание выдающейся лирико-эпической поэмы „Василий Теркин" (1941—1945).
Эта, как назвал ее сам поэт, „Книга про бойца" воссоздает достоверную картину фронтовой действительности, раскрывает мысли, чувства, переживания человека на войне. Она выделяется среди других тогдашних поэм особой полнотой и глубиной реалистического изображения народно-освободительной борьбы, бедствий и страданий, подвигов и военного быта.
Василий Теркин фактически олицетворяет весь народ. В нем нашел художественное воплощение русский национальный характер, его существенные черты и качества. Но результат этот был достигнут далеко не
сразу. Замысел поэмы и истоки образа ее главного героя относятся еще к довоенному времени, к периоду финской кампании 1939—1940 годов, когда на страницах газеты „На страже Родины" появилась условная, лубочная фигура веселого, удачливого бойца Васи Теркина, созданная коллективными усилиями.
По окончании войны с Финляндией Твардовский по-новому обратился к работе над образом Теркина, чувствуя, что герой должен измениться, сойти со столбцов „уголков юмора" и „прямых наводок". Летом и осенью 1940 г. поэт все больше проникается охватившими его планами. „Теркин", по тогдашнему моему замыслу, — пишет он, — должен был совместить доступность, непритязательность формы — прямую предназначенность фельетонного „Теркина" — с серьезностью и, может быть, даже лиризмом содержания" (5, 109).
Весной 1941 г. поэт напряженно работает над главами будущей поэмы, но начало войны отодвигает эти планы. „Возрождение замысла и возобновление работы над „Теркиным" относится к середине 1942 г..."5. С этого времени начинается новый этап работы над произведением: „Изменился весь характер поэмы, все ее содержание, ее философия, ее герой, ее форма — композиция, жанр, сюжет. Изменился характер поэтического повествования о войне — родина и народ, народ на войне стали главными темами" 6.
Первая публикация „Василия Теркина" состоялась в газете Западного фронта „Красноармейская правда", где 4 сентября 1942 г. были напечатаны вступительная главка „От автора" и „На привале". С тех пор и до конца войны главы поэмы публиковались в этой газете, в журналах „Красноармеец" и „Знамя", а также в других печатных органах. Кроме того, начиная с 1942 г., поэма несколько раз выходила отдельными изданиями.
Итак, в результате долгой и напряженной работы по вынашиванию, реализации и воплощению замысла герой произведения перестал быть условной и тем более лубочной фигурой „необыкновенного" человека, „богатыря", он стал проще, конкретнее и вместе с тем — обобщеннее, типичнее, олицетворяя собою весь воюющий народ. Знакомя с ним читателей уже в первой главе, поэт пишет: „Теркин — кто же он такой? / Скажем откровенно: / Просто парень сам собой / Он обыкновенный". И, подчеркнув эту, в отличие от фельетонного персонажа, обычность своего, по сути нового Теркина, он продолжает: „Красотою наделен / Не был он отменной. / Не высок, не то чтоб мал, / Но герой — героем".
Образ Василия Теркина действительно вбирает то, что характерно для многих: „Парень в этом роде / В каждой роте есть всегда, / Да и в каждом взводе". Однако в нем присущие многим людям черты и свойства
Гришунин А. Л. „Василий Теркин" Александра Твардовского. М., 1987. С. 34. Там же. С. 29.
воплотились ярче, острее, самобытнее. Народная мудрость и оптимизм, стойкость, выносливость, терпение и самоотверженность, житейская смекалка, умение и мастеровитость русского человека — труженика и воина, наконец, неиссякаемый юмор, за которым всегда проступает нечто более глубокое и серьезное, — все это сплавляется в живой и целостный человеческий характер. В его изображении естественно сочетаются классические и фольклорные, народно-поэтические традиции.
В „Книге про бойца" война изображена, как она есть — в буднях и героике, переплетении обыденного, подчас даже комического (см., например, главы „На привале", „В бане") с возвышенным и трагедийным. Прежде всего поэма сильна правдой о войне как суровом и трагическом — на пределе возможностей — испытании жизненных сил народа, страны, каждого человека.
Об этом свидетельствуют не только программные слова о „правде сущей... как бы ни была горька" из вступительной главки, но и буквально каждая страница книги, горестное и трагическое содержание многих ее глав („Переправа", „Бой в болоте", „Смерть и воин", „Про солдата-сироту") и, конечно же, проходящие рефреном ставшие крылатыми ее строки: „Бой идет святой и правый./ Смертный бой не ради славы,/ Ради жизни на земле".
Являясь воплощением русского национального характера, Василий Теркин неотделим от народа — солдатской массы и ряда эпизодических персонажей (дед-солдат и бабка, танкисты в бою и на марше, девчонка-медсестра в госпитале, солдатская мать, возвращающаяся из вражеского плена, и др.), он неотделим и от матери-родины. И вся „Книга про бойца" — это поэтическое утверждение народного единства.
Я за все кругом в ответе, И заметь, коль не заметил, Что и Теркин, мой герой, За меня гласит порой.
Наряду с образами Теркина и народа важное место в общей структуре произведения занимает образ автора-повествователя, или, точнее, лирического героя, особенно ощутимый в главах „О себе", „О войне", „О любви", в четырех главках „От автора". Так, в главе „О себе" поэт прямо заявляет, обращаясь к читателю:
И скажу тебе: не скрою, — В этой книге, там ли, сям, То, что молвить бы герою, Говорю я лично сам.
Что же касается жанровых и сюжетно-композиционных особенностей поэмы, то, приступая к работе над ней, поэт не слишком беспокоился на этот счет, о чем свидетельствуют его собственные слова: „Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно неопределенности жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собой. Не поэма — ну и пусть себе не поэма, решил я; нет единого сюжета — пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи — некогда его вы407
думывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования — пусть, надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся" (5, 123).
Вместе с тем своеобразие сюжетно-композиционного построения книги определяется самой военной действительностью. „На войне сюжета нету", — заметил автор в одной из глав. И в поэме как целом, действительно, нет таких традиционных компонентов, как завязка, кульминация, развязка. Но внутри глав с повествовательной основой, как правило, есть свой сюжет, между этими главами возникают отдельные сюжетные связки, скрепы. Наконец, общее развитие событий, раскрытие характера героя, при всей самостоятельности и законченности отдельных глав, кАждая из который воспринимается как художественное целое, четко определяется самим ходом войны, закономерной сменой ее этапов: от горьких дней отступления и тяжелейших оборонительных боев — к выстраданной и завоеванной победе. Это, кстати, отразилось и в сохранившихся в окончательной редакции свидетельствах первоначального деления поэмы на три части, обозначаемые и отграничиваемые друг от друга каждый раз лирическими главками „От автора".
В связи с вопросом о жанре произведения Твардовского представляются важными следующие суждения автора: „Жанровое обозначение „Книги про бойца", на котором я остановился, не было результатом стремления просто избежать обозначения „поэма", „повесть" и т.п. Это совпало с решением писать не поэму, не повесть или роман в стихах, то есть не то, что имеет свои узаконенные и в известной мере обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки. У меня не выходили эти признаки, а нечто все-таки выходило, и это нечто я обозначил „Книгой про бойца" (5, 125).
Книга Твардовского, при всей ее кажущейся простоте и традиционности, отличается редкостным богатством языка и стиля, поэтики и стиха. Она отмечена необычайной широтой и свободой использования средств устно-разговорной, литературной и народно-поэтической речи. В ней естественно употребляются пословицы и поговорки („Я от скуки на все руки"; „Делу время — час забаве"; „По которой речке плыть, — / Той и славушку творить..."), народные песни (о шинели, о реченьке). Твардовский в совершенстве владеет искусством говорить просто, но поэтично. Он сам создает речения, вошедшие в жизнь на правах поговорок („Не гляди, что на груди, / А гляди, что впереди"; „У войны короткий путь, / У любви — далекий"; „Пушки к бою едут задом" и др.).
Поэт был несомненно прав, когда в конце своей книги заметил как бы от имени будущего ее читателя: „Пусть читатель вероятный / Скажет с книжкою в руке: / — Вот стихи, а все понятно, / Все на русском языке..." И знаменательно, что в высокой оценке поэмы сошлись не только массы рядовых читателей, но и такие взыскательные мастера словесного искусства, как И. А. Бунин (VI. 476) и Б. Л. Пастернак 7.
7 См.: Воспоминания об А. Твардовском. 2-е изд. М., 1982. С. 335. 408
Поэма Твардовского — обладает отвечающей эпическому жанру объективностью и при этом пронизана живым авторским чувством. Это своеобразная во всех отношениях, уникальная книга, вместе с тем развивающая традиции реалистической литературы и фольклора.
Творчество Твардовского военных лет многообразно. Параллельно „Теркину" он пишет цикл стихов „Фронтовая хроника" (1941—1945), работает над книгой очерков „Родина и чужбина" (1942—1946, опубликована в 1947). Тогда же им были написаны такие шедевры лирики, как „Две строчки" (1943), „Война — жесточе нету слова..." (1944), „В поле, ручьями изрытом... (1945) и др., которые впервые были опубликованы в январском номере журнала „Знамя" за 1946 г. Отмеченно трагическим гуманизмом одно из лучших стихотворений подборки „Перед войной, как будто в знак беды..." (1945).
Усиление личностного начала в творчестве Твардовского 40-х годов несомненно сказалось и еще в одном крупном его произведении, лирической поэме „Дом у дороги" (1942—1946). «Тема ее, — как отмечает сам поэт, — война, но с иной стороны, чем в „Теркине", — со стороны дома, семьи, жены и детей солдата, переживших войну» (1, 27). В скорбном повествовании о горестной судьбе простой крестьянской семьи Андрея и Анны Сивцовых и их детей отразилось горе миллионов.
Сатирическая поэма-сказка „Теркин на том свете" (1954—1963), изобразила „косность, бюрократизм, формализм" нашей жизни. По словам автора, „поэма „Теркин на том свете" не является продолжением „Василия Теркина", а лишь обращается к образу героя „Книги про бойца" для решения особых задач сатирико-публицистического жанра" (5, 143).
" Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. СПб.; Харьков, 1996. Т. II. 1952—1962. С. 289—290.
В основу произведения Твардовский положил условно-фантастический сюжет. Герой его поэмы военных лет, живой и не унывающий ни при каких обстоятельствах Василий Теркин оказывается теперь в мире мертвых, призрачном царстве теней. Подвергается осмеянию все враждебное человеку, несовместимое с живой жизнью. Вся обстановка фантастических учреждений на „том свете" подчеркивает бездушие, бесчеловечность, лицемерие и фальшь, произрастающие в условиях тоталитарного режима, административно-командной системы.