В.Сорокин изгоняет беса символа и метафоры

С достигает асемантизации и асимволизации прозы:

Строит сюжет как последовательность очень внятных событий с совершенно невнятными мотивами, применяет деконструкцию. В «Г с» не ясны исторические предпосылки образования двух цивили­заций — б….. и русских землеё..в. Зато понятно, что таким образом в романе представлены два ведущих направления российской идеологии — западники и славянофилы (современные патриоты). Подобно модернизму, постмодернизм не знает детерминизма. В частности именно поэтому Сорокин намеренно отказывается от портретного сходства своих героев с их прототипами: его Сталин высок, Алексей Толстой худощав, граф Хрущев — горбун и проч. При этом тотального индетерминизма в романе все же нет.

Поведение Сталина обосновывается его стремлением разгадать секрет голубого сала, в котором сосредоточена творческая энергия русских писателей. После того как герой узнал этот секрет, он использует эту энергию в корыстных целях: делает себе этим препаратом инъекцию в мозг, и его мозг, чудовищно разрастаясь, заполняет Вселенную, затем, много лет спустя, принимает обычные для земного человека размеры.

В подобных кульминации и развязке ощутим диалог Сорокина с фантастическим рассказом А.Платонова «Потомки Солнца». Вся энер­гия души героя этого произведения, «сатаны сознания» инженера Вогулова, хлынула в мозг и вызвала органическую катастрофу, создав мозг невиданной силы.

В романе Сорокин создал два параллельных мира — прошлое и будущее. Поэтому здесь особое, «мягкое время». Герои свободно перемещаются из будущего России в ее прошлое, в 1950-е гг., в котором преобладают реалии сталинской эпохи вкупе с анахронизмами — приметами феодализма и перестройки. Такое деконструированное художественное время объясняется мировоззрением Сорокина. Он признается: «феодализм для меня наиболее принимаемый общественный строй - соответственно искусство при этом строе для меня идеально было бы. <…> Это для России наиболее приемлемо»[334]. Вместе с тем писатель считает, что «советская власть у нас никогда не кончалась. Она только мутирует, принимает различные причудливые формы, ибо ничего радикально нового создано не было»[335].

Так, граф Хрущев живет в фамильной подмосковной усадьбе Ар­хангельское и в подвале дворца, украшенного полотнами Д.Б.Тье­поло, собственноручно истязает до смерти своих крепостных актеров (князь Юсупов, меценат и владелец прославленной усадьбы, имел крепостной театр, но подобными вещами не занимался). Хрущев представлен в «Г с» соратником Сталина, вместе с ним воевавшим под Царицыном, боровшимся «с Троцким и его бандой», якобы убившим главу Югославии Иосифа Броз Тито и Жданова, но вместе с тем в романе упоминается и злополучный для карьеры реального Н.С.Хру­щева октябрьский пленум, на котором Хрущева сняли с его поста. За любовью Хрущева и Сталина стоит представление писателя о близости политики обоих советских лидеров, хотя сорокинский Хрущев и критикует Сталина за репрессии против членов КПСС (партия «не братская могила в Бутово») и банкиров (банкиры — реалия перестроечной России).

Некоторые политические сюжеты, придуманные Сорокиным, при всей их фантастичности не бессмысленны. Такова версия о подписании мирного договора Сталина с Гитлером, о нанесенном совместном российско-германском атомном ударе по Англии и о послевоенной дружбе этих лидеров двух стран. (Раз война закончилась паритетным миром, Адольфу Гитлеру и его жене Еве не было необходимости кончать жизнь самоубийством). Таким образом Сорокин разрушает советский миф о Советском Союзе как государстве, противостоящем фашистской Германии, и подчеркивает внутреннее родство двух тоталитарных сис­тем. А зверства Гитлера как частного человека (насилие над дочерью Сталина) ярче высвечивают сущность его захватнической политики.

Роман ценен тем, что в нем представлены и сатирически развенчаны основные мифы-концепты сталинской эпохи: о без­бо­лез­ненности массовых репрессий в крестьянской стране с большой чис­ленностью населения; антисемитский миф («дело врачей»; заглавный герой «Одного дня Ивана Денисовича», по мнению Хрущева, «махро­ый одесский жид»); об ангажированности советской культуры и др.

Сорокин развенчивает и модернистских кумиров — А.Ахматову и О.Мандельштама, не видя их заслуг перед русской литературой и несправедливо упрекая первую в сервилизме по отношению к власти, а второго в малодушии — и сбрасывает их с корабля современности. Писатель-концептуалист при этом дает верную оценку шедшему вслед за великими модернистами поколению поэтов-шестидесятников. Стать наследником ААА (Ахматовой) не смог ни Женя (Евтушенко), ни Андрюха (Вознесенский), не смогла даже Белка (Ахмадулина). Представители отечественного концептуализма — «пахан зловещей лианозовской шпаны» Крапива (Кропивницкий), Генрих-Вертолет, Холя (Хо­лин), Севка-Мямля (Вс.Некрасов), Оскар-Богомаз (О.Рабин) потому и налетают на Женю и Андрюху, что те недостаточно оппозиционны. Только рыжий Иосиф, то есть Бродский, смог стать наследником ААА, может быть, потому, что «в голове его пела божественная пустота»[336], главная онтологическая категория постмодерни­зма.

2.Лишение слов их переносных значений, реализация метафор. В «Насте» реализуются метафоры «замужество — смерть девушки и рождение женщины» и «просить руки» (Настю зажаривают и съедают, у Арины отрубают руку). В «Г с» метафора, содержащаяся во фразеологизме «сидеть по уши в дерьме», реализуется в изображении зала и сцены Большого театра, залитого фекалиями (рассказ «Синяя таблетка» придуманного Сорокиным соцнормативистского писателя Н.Буряка). Герои пьесы «Concretные» подхватывают Наташу Ростову, мечтающую в лунную ночь полететь, уносят в небо и там съедают ее тело, реализуя тем самым метафору «питаться духовной пищей». Метафора, содержащаяся в высказывании «Сталин-людоед», реализована в одном из эпизодов романа. Метафора, содержащаяся во фразеологизме «пить чью-то кровь», реализована в пьесе сорокинского клона К.Симонова «Стакан русской крови».

Итак, отказ от метафоричности стиля, реализация метафор — устойчивая черта поэтики Сорокина. Это дает более свежий взгляд на мир и является воплощением борьбы с логоцентризмом любой фило­софии, раскрывает идеологическую и нравственную несостоятельность сталинской эпохи, но и шокирует тех, кто не знаком с теорией постмодернизма.

3.С десемантизацией мира связан, очевидно, и интерес С к грубой телесности, в частности, к экскрементам. Кал — это некий предел доступной нам непосредственности, то, что существует до понятия, до символизации, до рефлексии. Сорокин стремится превратить текст в одно сплошное насилие, что должно совпадать со сплошной тексту­альностью (мир как текст) (115).

4.Освоение тела в глубине телесности дает возможность обрести несимволичность (118).

5.Дискурс мультикультурализма как примета позднего постмодернизма и постпостмодернизма. В «Г с» и пьесе «Concretные» это воссоздание культурной атмосферы Китая с помощью экспансии китайской лексики в первой части романа. За подобным мультикультурализмом стоит убеждение в том, что Россия — одна из стран, обладающая своей неповторимой культурой, в современном мультикультурном мире. Поэтому нельзя согласиться с Екатериной Дёготь, считающей, что в русском позднем постмодернизме практически отсутствует мультикультурный дискурс[337].

Важно и то, что в «Г с» намечен разрыв Сорокина с постмодернизмом. Об этом свидетельствует вставная новелла «Заплыв». (Далее см. статью П.Спиваковского о «Заплыве».)