Религиозная мысль в Московской Руси.

«Период молчания»

До XVIII в. в России не было никаких самостоятельных религиозно-философских произведений, однако нельзя говорить о том, что появления русской философии было неожиданных и ничем не предварялось. Философия в Древней Руси существовала в виде образа мышления, а не в виде науки. Философия как наука, т.е. как систематизированное знание о сущностных проблемах бытия мира и возможностях человеческого познания, в России появилась довольно поздно - только в XVIII столетии.

«В истории русской мысли есть много загадочного и непонятного. И прежде всего, что означает это вековое, слишком долгое и затяжное русское молчание? Как объяснить это позднее и запоздалое пробуждение русской мысли?» - так начинает свою книгу прот. Георгий Флоровский[1]. Некоторые мыслители, напр., П.Я.Чаадаев, считали это «вековое молчание» признаком полного выпадения России из процесса «всемирного воспитания человеческого рода»[2]. Но так ли это? Если смотреть с точки зрения западного человека, то, конечно, Россия не вписывалась в «процесс европейского воспитания».

«Невегласие» - так называет этот период Г.Шпет в «Очерке развития русской философии».(В.Даль: Невеглас - невежда, неученый, несведущий; невежа, неуч. Невегласие ср. невежество, незнание дела, неученость и пр. Невежда, неученый, необразованный учением, книжным знанием, непросвещенный; человек невежественный, темный, природный, хотя, может быть, умный и доброжелательный; Книжники свое, а невежды свое. Нельзя требовать с невежды познаний). Один иностранец, побывавший на Руси во время Смуты, характеризовал русский народ двумя словами: благочестивый и невежественный: «Таково невежество русского народа, что не найдется и трети, которая знала бы Отче наш и Верую во единого. Можно сказать, что невежество народа есть мать его благочестия; он ненавидит науки и особенно язык латинский; не знает ни школ, ни университетов. Одни священники наставляют юношество чтению и письму, чем немногие, впрочем, занимаются» (Маржерет»[3].

В отличие от Запада, где христианская цивилизация во многом стала продолжателем античных достижений и традиций, на Руси ситуация была двойственной: с одной стороны, политическая независимость от Византии, с другой – полная церковная зависимость, от которой Россия старалась скорее освободиться. «Наша вера не греческая, а русская, христианская» - говорит Иоанн IV-й папскому легату[4]. Г.Шпет считает, что «фатальным» фактом для «векового молчания» России была языковая изолированность, причина которой лежала в том, что на Руси греческий язык не стал языком богослужебным[5]. С другой стороны, Россия была наследницей византийского настороженного отношения к Западу, особенно обострившегося после Флорентийской унии (1439).

Постижение Божественного замысла в России основывалось и на интуитивном знании. Так, рациональное философское знание - проблемы начал мироздания, логика, как наука о мышлении, теория познания, т.е. все то, что стояло на первом плане у античных и западноевропейских мыслителей, - для древнерусских любомудров чаще всего имело вторичное значение. Иначе говоря, чисто рациональное знание интересовало отечественных мыслителей в достаточно малой степени. Поэтому древнерусские книжники не разрабатывали развернутые, многоуровневые философские системы, такие, как у Аристотеля или Платона, Фомы Аквинского или Рене Декарта. В России самостоятельные философские системы вообще появились только в конце XIX - начале ХХ вв.

«Период молчания был периодом накопления духовных сил, а вовсе не дремоты духовной» [6]. Прот. Василий Зеньковский акцентирует внимание на удивительном взлете русской иконописи XIV – XV в., которая восходя корнями к византийской традиции, была в то же время достаточно самобытной. В иконописи «получает свое выражение чрезвычайная обращенность русского духа к красоте – но не отрешенной, не идеальной, но исторически-конкретной»[7]. Древнерусская икона – яркое свидетельство того, что на Руси умозрение уже было – но не в слове, а в образе – в иконе: «умозрение в красках» - это не метафора. «Были удивительные духовные прозрения, но эта мудрость была нема, бессловесна. Лик Христа был воспринят в своем наиболее чистом виде, но русский Логос немотствовал. Историки не раз ломали себе голову над загадкой древнерусского сфинкса, исполненного мудрости, но косноязычного на ее выражение»[8]. «В грязном и бедном Париже ΧΙΙΙ в. гремели битвы схоластиков, а в золотом Киеве, сиявшем мозаиками своих храмов, - ничего, кроме иноков, слагавших летописи и патерики»[9]. Г. Шпет пишет: «Если бы историк западной средневековой мысли обратился к русскому средневековью, он был бы поражен полным отсутствием нужд и интересов в теоретическом обосновании или анализе веры и вероучения»[10].

Религиозно-философское творчество в период X - XVII вв. выражалось чаще всего в символах. Символическое мышление, прежде всего, конечно же, христианское символическое мышление, вообще занимало доминирующее положение в это время. При этом русские книжники основывались на Священном Писании и Священном Предании, и, мыслили в соответствующих символических формах. Более того, осмысление исторических событий, произошедших, происходящих или ожидаемых, самоосознание во всемирно-историческом процессе, осознание и тем самым создание своей государственности, - все это совершались на Руси через символы и в символах".

Русская икона свидетельствует о сложности, глубине и изяществе духовного опыта. «Иконопочитание… было формой богомыслия, в котором эстетический момент тонул в «восхищении ума»… Здесь интуитивно усваивается то, что в раздельном мышлении можно выразить так: все вещественное служит средством выражения высшей истины, высшей красоты… Мы имеем здесь ((В иконе мы имеем)) дело с мистическим реализмом, который признает всю действительность эмпирической реальности, но видит за ней иную реальность; обе сферы бытия действительно, но иерархически неравноценны; эмпирическое бытие держится только благодаря «причастию» к мистической реальности»[11]. В то же самое время русский человек избегал смешения или разделения этих двух реальностей – духовной и эмпирической; отсюда проистекает отсутствие на Руси духовных опытов, подобных западным (стигматы, культ Сердца Иисуса, и т.д.), неприятие церковной скульптуры (хотя нет никаких канонических запретов), отказ от инструментальной музыки в богослужении. «Все, что могло бы дать хотя бы небольшой перевес материальному началу ( т.е. послужить недолжному смешению их) , воспринималось уже как огрубление духовного бытия»[12].

С другой стороны, на Руси византийское христианство воспринимали в целостном завершенном виде: к тому времени в Византии все догматические споры были завершены, и поэтому не подлежали анализу и критике[13]. «В Древней Руси развился истинный религиозный инстинкт, предохранявший от ересей иногда лучше ученых аргументов западных схоластиков»[14].

Известно, что центрами религиозной и культурной жизни на Руси были монастыри, откуда идеи аскетизма получали самое широкое распространение. Однако было бы глубоко ошибочным считать, что центром религиозного сознания русского человека было отвержение от мира или крайний аскетизм. Напротив, «русский аскетизм восходит не к отвержению мира, не к презрению к плоти, а совсем к другому – к тому яркому видению небесной правды и красоты, которое своим сиянием делает неотразимо ясной неправду, царящую в мире, и тем зовет нас к освобождению от плена миру. В основе аскетизма лежит не негативный, а положительный момент: он есть средство и путь к преображению и освящению мира»[15]. Поэтому русскому человеку было свойственно «восприятие мира в лучах пасхальных переживаний», тесно связанное с «верой в преображение жизни силой Божьей»[16]. Вот почему на Руси Пасха (а не Рождество, как на Западе) так праздновалась, как нигде – даже на православном Востоке. Итак, еще одна черта –широко распространенный аскетизм, в центре которого – радостное видение Воскресения, а не страдания.

Еще одна черта, которую нельзя обойти вниманием – русский максимализм, «природная» особенность русской души.

Особое место в русской жизни, гораздо большее, нежели в Византии, имели юродивые, как считает прот. Василий Зеньковский. Юродство совершенно не истерично, но, напротив, трезвенно, оно есть «выражение того, что в сочетании божественного и человеческого, небесного и земного не должно никогда склонять небесное перед земным»[17].

Поскольку общие принципы христианства считались на Руси незыблемыми, то ум работал прежде всего над вопросами конкретного воплощения христианства в личной и общественной жизни. Если в личной жизни осуществление христианства связывалось с идеей Страшного Суда и воздаяния, то в общественной – с «тайной государственной власти», которая воспринималась как точка приложения Промысла Божия в истории. Идея теократии в России развивается не по пути примата духовной власти над светской, а по пути «усвоения государственной власти священной миссии … - Церковь сама шла навстречу государству, чтобы внести в него благодатную силу освящения»[18].

Еще одна особенность религиозно-философского творчества в X - XVII вв. - отсутствие традиционных, например, для Запада, объемных религиозно-философских трактатов. Зато большинство религиозно-философских сочинений в Древней Руси создавались в форме литературно-художественных или публицистических произведений - "слов", поучений, посланий, сказаний, притч, повестей и т.д. Подобная форма изложения позволяла древнерусским любомудрам сочетать глубину мысли с образностью и художественностью повествования.

Главная тема, которая волновала древнерусских мыслителей - это тема постижения смысла жизни человека и человечества. Еще на заре рождения философии как науки, в VI в. до н.э. древнегреческий философ Фалес Милетский сформулировал вопрос, оставшийся до сих пор главным для западноевропейской философской мысли - "Что есть всё?" . сама направленность на познание ИСХОДНЫХ ПРИЧИН, НАЧАЛА ВСЕГО, и стремление, уже на базе этого знания, разобраться во всех проблемах настоящего, логически просчитать варианты будущего - главная черта западноевропейской философии. Для древнерусских мыслителейстоял главный и единственный вопрос, волновавший отечественных любомудров - ЗАЧЕМ ЕСТЬ ВСЁ? Можно его развить - ЗАЧЕМ есть мир? ЗАЧЕМ есть человек? ЗАЧЕМ есть природа? Иначе говоря, искался СМЫСЛ существования природы, общества и человека, и ЦЕЛЬ их существования, а не причины их возникновения. Познание КОНЕЧНОГО ИТОГА человеческой жизни - это познание Божественного замысла. Поэтому, познание НАЧАЛ не нужно - НАЧАЛО известно по Библии. еще одна тема - тема познания Бога. значительную роль в древнерусской философии играла мистика. Для русских православных мыслителей, например, было просто неприемлемо рационализированное понимание христианского вероучения, столь характерное для католицизма и протестантизма. Тема сохранения истинной веры - тоже имела важнейшее значение в русской религиозно-философской мысли X - XVII вв. Вопросы о том, как избежать греха и как спастись (т.е. заслужить воскрешение и вечное спасение после смерти) занимали самое серьезное место в размышлениях древнерусских любомудров. Как писалось в одной рукописи XVII века: "И се есть истинный философ, иже кто душу свою спасет от вечныя муки. И се есть чюдный мудрец, иже кто свободиться от сетеи бесовских, сему лепо ревновати".

Сущность личности человека осмысливалась также в религиозно-философском духе. Нравственные заповеди, заложенные Господом в сердце, считались источником цельности человека. Все остальные человеческие свойства, в том числе и разум, - воспринимались как продолжение его нравственной, божественной сущности.

Символ сердца, как вместилища Божией благодати, возникает еще в "Поучении" Владимира Мономаха в XII веке и красной нитью проходит через всю историю древнерусской религиозной философии. А в XVI веке Максим Грек писал о необходимости цельности духовной жизни человека, а эта цельность, живущая в человеческом сердце, достижима только тогда, когда человек исповедует любовь, причем ту любовь, которая "превыше всего" - искреннюю христианскую любовь к Богу и ближнему. "Сердечность", как главная и основная составляющая цельной человеческой личности проповедовалась и в русском "старчестве".

Религиозно-философской базой всех этих изменений стало "грекофильство" - идейное направление, известное в России еще с 20-х годов XVII в. В основе "грекофильства" лежали представления о том, что истинным православием может считаться только греческое православие. Традиционное же русское православие, слишком далеко отошедшее от общепринятых канонов, требует серьезного исправления. Поэтому ориентиром было избрано греко-византийское духовное и культурное наследие. Наиболее яркие представители "грекофильства" - Епифаний Славинецкий, Арсений Грек, Евфимий Чудовский, Афанасий Холмогорский, патриарх Иоаким.

И, наконец, еще одна важнейшая тема, которая проходит через всю историю древнерусской философии - тема России. Эта тема, напрямую и глубоко связанная с православной эсхатологией, была главной историософской проблемой в древнерусской мысли. Какое место в общечеловеческой истории занимает Россия? В чем смысл существования России на земле? Может ли Россия погибнуть или она достойна спасения?

Наши недостатки – продолжение наших достоинств. Из поисков гармонии между земным и небесным, как считает прот. Василий Зеньковский, родилось пленение русского сознания утопией священного смысла царской власти и идея Москвы – Третьего Рима. «Это был некий удивительный миф, выраставший из потребности сочетать небесное и земное, божественное и человеческое в конкретной реальности»[19]. Главная прелесть, на которую и поддался русский человек, состояла именно в возможности достичь этой гармонии здесь и сейчас, а не в Царствии Божием.

Характерной чертой пробуждения русской религиозной философии, как считает прот. Василий Зеньковский, было то, что отделение философии от собственно религиозного сознания происходило совершенно иначе, нежели на Западе: «секуляризация» философии, во-первых, произошла значительно позднее, во-вторых, она не носила характера противопоставления или даже борьбы с Церковью, как это было в Европе[20]. «Христианство пришло в Россию не только как религия, но и как мировоззрение, во всем объеме его содержания, охватывающего самые различные темы»[21].

Идея «Москва – Третий Рим»

Прот. Василий Зеньковский обращает внимание на то, что историософская концепция монаха Филофея, развитая в конце XV в., уже непосредственно вводит нас в философскую область. О себе Филофей говорит так: «Аз – сельский человек, учился буквам, а еллинских борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывал, - учюся книгам благодатнаго закона, аще бы мощно моя грешная душа очистити от греха»[22].

Эсхатологические чаяния, связанные с 1492 г., привели историософскую мысль в тупик. Выход был найден в мысли о том, что «конечные судьбы мира связаны лишь с тем, что совершается в христианских народах»[23], причем народах «избранных» и «исторических». В это же время, в связи с падением Византии, утверждается идея о «странствующем царстве», которая в сочетании с эсхатологической напряженностью и дала теорию «Москва – третий Рим: два Рима падоша, а третий – стоит, а четвертому не быти». Именно в XVI в. впервые появляется учение о «святой Руси» и о ее «всечеловеческом» призвании[24], в которой фигура царя имеет едва ли не важнейшее значение.

Теоретиками священного служения царской власти были прп. Иосиф Волоцкий, старец Филофей, свт. Макарий митр. Московский, который идею цезарепапизма (учения о царской власти как форме церковного служения) выразил следующей формулой: «Тебя, государь, Бог, вместо Себя, избрал на земле и на престол вознес, поручив тебе милость и жизнь всего великого Православия»[25]. Единственное объяснение такому возвеличению царской власти, как считает прот. Василий Зеньковский, можно найти лишь в «мистическом понимании истории» [26]: в царе, помазанном Церковью на царство, «уже преодолевается противопоставление кесарева начала и воли Божией»[27], и Церковь воспринимает Царя уже как явление внутри себя – подтверждение этому принцип «печалования» Церкви перед царем.

Примечательно, что задача Москвы – третьего Рима заключалась не в том, чтобы продолжить и сохранить непрерывность Византийских традиций, но в том, чтобы заменить или как-то повторить Византию, - построить новый Рим взамен прежнего, павшего и падшего, на убылом месте»[28]. Отсюда и начинается «сужение православного кругозора» [29], настороженность к грекам, «под агарянами ходящих», вскоре перешедшая в полный разрыв с греческой традицией: «постепенно и довольно быстро не только падает авторитет Византии, но и угасает самый интерес к Византии»[30]. В то же время брак Иоанна III с Софьей Палеолог «разодрал завесу между Европою и нами» (Карамзин) [31] – вызываются итальянские мастера, перестраивается Кремль, возводятся дворцы и соборы. «Есть все основания считать Иванна III западником», - пишет прот. Георгий Флоровский, «еще более Василия III, сына «чародеицы греческой» (так называет Софию Курбский)»[32]