В предыдущей главе мы уже отмечали, что первые века христианства характеризовались относительно незначительным интересом к доктрине о Церкви. Во многом то же можно сказать и в отношении таинств. Во втором веке можно выделить некоторые рассуждения об общей природе таинств в таких работах как "Учение двенадцати апостолов" (Дидахе) и произведениях Иринея Лионского. Лишь в произведениях Августина эти вопросы, включая и определение таинства, были рассмотрены в полной мере.
Обычно считается, что Августин заложил общие принципы, связанные с определением таинств. Этими принципами служат следующие:
1. Таинство - это знак. "Знаки, применяемые к божественным предметам, называются таинствами".
2. Знак должен быть связан с тем, что он обозначает. "Если бы таинства не имели некоторого сходства с вещами, таинствами которых они являются, они вообще не были бы таинствами".
Эти определения можно назвать еще неточными и неадекватными. Следует ли, например, что каждый "знак священной вещи" должен считаться таинством? На практике Августин под "таинствами" понимал ряд явлений, которые не считаются более таинствами - например, Символ Веры или "Отче наш". Со временем становилось все более очевидным, что определение таинства лишь как "знак священной вещи" неадекватно. Именно в период раннего средневековья - времени развития доктрины о таинствах par excellence - произошло дальнейшее прояснение этого вопроса.
В первой половине двенадцатого века парижский богослов Юг из Сен-Виктора предложил следующее определение:
"Не всякий знак священной вещи может быть правильно назван таинством. В конце концов, буквы Священного Писания, статуи и картины есть "знаки священных вещей", однако, они не могут быть названы таинствами... Всякий, кто стремится к более полному и лучшему определению таинства может сформулировать его следующим образом: "Таинство - это физический или материальный элемент, воздействующий на внешние чувства, который представляет по сходству, обозначает по установлению и содержит по освящению некую невидимую и духовную благодать".
Таким образом, определение таинства содержит четыре существенных компонента:
1. "Физический или материальный элемент", - например, вода крещения, хлеб и вино евхаристии или масло соборования. ("Соборование" - это практика помазания тяжело больных освященным оливковым маслом.)
2. "Схожесть" с тем, что обозначается, так что оно может представить то, что оно обозначает. Так, можно утверждать, что евхаристическое вино похоже на Кровь Христову, что позволяет ему представлять эту кровь в контексте таинства.
3. Санкция на обозначение данного предмета. Иными словами, должны быть достаточные причины верить в то, что данный знак санкционирован представлять ту духовную реальность, на которую он указывает. Примером - более того, первичным примером - такой "санкции" является учреждение руками Самого Иисуса Христа.
4. Действенность, с которой это таинство способно передавать обозначаемые им блага тем, кто участвует в нем.
Четвертый пункт имеет особое значение. В средневековом богословии проводилось четкое разграничение между "таинствами Ветхого Завета" (например, обрезанием) и таинствами Нового Завета. Существенное отличием между ними представлялось то, что таинства Ветхого Завета лишь обозначали духовные реальности, в то время как новозаветные таинства претворяли в жизнь то, что они обозначали. Францисканский автор тринадцатого века Бонавентура, используя медицинские аналогии, говорил об этом следующим образом:
"В Старом Законе существовали похожие помазания, однако, они были фигуральными и не исцеляли. Болезнь была смертельной, однако, помазания были лишь поверхностными... Истинно целительные помазания должны приносить одновременно духовное смазывание и животворящую силу; лишь Господь наш Христос сделал это, поскольку... благодаря Его смерти, таинства получили силу приносить жизнь".
Однако, определение таинства, данное Югом из Сен-Виктора оставалось неудовлетворительным. Согласно Югу, получалось, что к "таинствам" можно отнести воплощение, Церковь и смерть. Чего-то все еще не хватало. К этому времени уже существовало общее согласие относительно того, что существует семь таинств - крещение, конфирмация, евхаристия, покаяние, брак, священство, соборование. Однако, по мнению Юга, покаяние не относилось к таинствам. Оно не содержало никакого материального элемента. Теория и практика, таким образом, не согласовывались друг с другом.
Последние штрихи придал определению Пьер Ломбар, которому -с помощью изъятия одного важного элемента из определения Юга из Сен-Виктора - удалось привести теорию в соответствие с практикой. Достижением Пьера было то, что он убрал ссылки на какие-либо "физические или материальные элементы" в своем определении, которое приняло следующий вид: "Таинство точно определяется как знак благодати Божьей и форма невидимой благодати, с которой оно обладает сходством и существует как его причина". Такое определение подходит под каждое из упомянутых выше семи таинств и исключает символы веры и воплощение. В связи с тем, что это определение было включено в " Четыре книги сентенций" Пьера Ломбара, оно стало общеупотребительным в позднесредневековом богословии и воспринималось без возражений вплоть до времен Реформации.
В своем реформационном трактате "Вавилонское пленение Церкви" (1520 г.) Мартин Лютер подверг серьезной критике католическое понимание таинств. Пользуясь изысканиями современной ему гуманистической науки, он утверждал, что использование в Вульгате термина "sacramentum" не находит поддержки в греческом тексте (см. раздел "Критика Вульгаты в конце главы 2). В то время как римско-католическая церковь признавала семь таинств, Лютер первоначально признавал три (крещение, евхаристия, покаяние), а затем два (крещение и евхаристия). Переход от первого взгляда ко второму можно усмотреть в самой работе "Вавилонское пленение Церкви", и представляется необходимым остановиться, чтобы изучить эту перемену и понять ее основания.
Работа начинается энергичным утверждением принципа, разрушающего средневековый консенсус относительно таинств:
"Я отвергаю, что существует семь таинств, и в настоящее время утверждаю, что их существует три: крещение, покаяние и хлеб. Каждое из них было римскими властями подвергнуто печальному пленению, и Церковь была лишена ее свободы".
Однако, к концу своей работы Лютер стал делать значительный акцент на важности видимого физического знака. Это существенное изменение в его взглядах выразилось в следующем утверждении:
"Однако, представляется правильным ограничить число таинств теми обетованиями Божьими, которые имеют свой видимый знак. Остальные, не связанные со знаками - это только обетования. Следовательно, строго говоря, в Церкви Божьей существует всего два таинства -крещение и хлеб. Поскольку лишь в этих двух мы находим богоустановленный знак и обетование прощения грехов".
Покаяние, таким образом, перестало иметь, по мнению Лютера, сакраментальный статус, так как двумя существенными характеристиками таинства представлялись:
1) Слово Божье;
2) внешний знак таинства (например, вода в крещении или хлеб и вино в евхаристии).
Таким образом, единственными двумя таинствами новозаветной Церкви назывались крещение и евхаристия; покаяние, не имеющее внешнего знака, не могло более считаться таинством.
Как и М. Лютер, швейцарский реформатор Ульрих Цвингли испытывал серьезное беспокойство относительно самого слова "таинство". Он утверждал, что основным значением этого термина является "клятва", и первоначально считал, что таинства крещения и евхаристии (остальные пять таинств католической церкви отвергались) служат знаками верности Божьей Церкви и Своим милостивым обетованием прощения. Так, в 1523 г. он писал, что слово "таинство" можно было использовать для обозначения тех установлений, которые "Бог учредил, предписал и освятил Словом, которое является столь прочным, как если бы Он произнес об этом клятву". Однако, позднее Цвингли стал рассматривать таинства как обозначения приверженности верующих Церкви, а не обетовании Божьих верующим - мы подробнее остановимся на этом ниже.
В ответ на протестантские подходы к таинствам, Тридентский собор отстаивал позицию выраженную Пьером Ломбаром.
"Если кто скажет, что таинства нового закона не были все учреждены Господом нашим Иисусом Христом, или что их существует больше или меньше семи, а именно крещения, конфирмации, евхаристии, покаяния, соборования, священства и брака, или что какое-то одно из них не истинное по сути своей таинство, да будут они осуждены".
С шестнадцатого века эта основополагающая позиция осталась характерной для римско-католического богословия.