Для Западной Церкви, со времени Никейского Собора стала характерной несколько иная троичная терминология, чем для Восточной. В философском греческом языке, современном I Вселенскому Собору, не оказалось слова, которым возможно было бы более точно выразить реальное тождество Отца и Сына, но под влиянием западных епископов такое слово было введено в символ веры – «омоусиос», тогда как на Востоке оно не пользовалось уважением в связи с тем, что было в ходу у еретиков. На латинском языке, языке точных понятий «единосущный» звучало как unius substantiae. Оно имело только одно значение, не поддающееся толкованию, буквально «односущный» и поэтому, именно в таком виде, сугубо антиарианском было внесено в текст символа. Кроме того, substantiae была точным эквивалентом греческого «ипостасис», а потому делало принципиально невозможным самое возникновение учения о трёх ипостасях.
В этих терминах кроется существенная разница, потому что между persona и «ипостась» (в каппадокийской терминологии) скрывается принципиальное различие.
Слово «ипостосис» если и употреблялось западными богословами, то ни как не в том значении, в каком тот же термин использовал Василий Великий и все его последователи. Со своей стороны, западные отцы, полемизируя с «восточными» о трёх ипостасях, стараются показать его несостоятельность и ошибочность. В конечном итоге в средние века западные соборы осудили каппадокийскую терминологию в целом, поставив для себя точку в спорах.
Этот конфликт разрешил Григорий Богослов, который отождествил ύποστασις и persona, понимая под ними личность, а после II Вселенского Собора эти два термина окончательно и на Западе и на Востоке стали пониматься как синонимы.
Билет 15