Русь, принявшая христианство от Византии, усвоила себе восточный богословский понятийный аппарат. Поэтому появлявшиеся в Киевской митрополии, а затем в Русской Православной Церкви лжеучения или проникавшие со вне заблуждения стригольников, жидовствующих, Башкина, Феодосия Косого, латинян, лютеран и кальвинистов, хлыстов, и других, искажавших веру Церкви и представлявших опасность совращения в них православных, она называла ересями. Но с конца XVIII века для их наименования - кроме известных крупных ересей первого тысячелетия (арианства, несторианства, монофизитства и т.п.), а также католицизма, лютеранства - в русском богословии преимущественно используется термин секта. С той поры сектами стали называть как ранее бывшие в России еретические движения, так впоследствии возникавшие в ней (духоборов, молокан, братских меннонитов, иоаннитов) и появлявшиеся из-за границы с конца XVIII века (меннонитов) и с второй половины XIX века баптистов, адвентистов, евангелистов.
Вначале XX века существовало два мнения о появлении в России западной терминологии. Согласно первому слово секта было занесено к нам из Германии, так полагает священник Н. Фетисов. По другому предположению, сделанному проф. Т.Буткевичем, оно было заимствовано обучавшимися в католических учебных заведениях заведениях южно-русскими богословами с римско-католического богословия. С того времени влияние западной науки на русское богословие было весьма заметным плоть до конца XIX века. Так в начале XIX века преподавание в духовных школах велось на латыни и по книгам протестантских и католических богословов, а первые конспекты лекций для духовных школ на русском языке, появившиеся в первой трети XIX века, были переводами или перифразами западных авторов. И в последующие годы русская богословская и историческая наука пребывала в зависимости от западной.
Следы терминологического влияния заметны в одном из лучших трудов XIX века по истории древних ересей протоиерея, профессора А.М. Иванцова-Платонова “Ереси и расколы первых трех веков христианства”, изданном в 1877 г., где он к еретическим движениям первых трех веков применяет термин секта. Со словом “секта” он соединяет “понятие о целом более или менее значительном обществе, состоящем не из одних ученых представителей, а из народа следующего за этими представителями, - об обществе имеющем одинаковые более или менее определенные мнения и общего для всех главу и руководителя”. В данном случае термин секта употреблен им в классическом значении, для указания на некую религиозную общность и в нем не содержится церковной оценки ее учения. Но когда речь заходит о сути лжеучений, то он использует слово секта в сочетании с определением “еретическая”, нередко также он употребляет его в качестве синонима греческого ересь. Это говорит о том, что его зависимость от западной науки в его времени была больше внешне-формальной, чем содержательной.
В близком к этому словоупотреблению термин секта использовался в трудах других русских ученых. Во второй половине XIX веке сектой в русском богословии называли “организованное сообщество людей, разномыслящих с господствующей Церковью, но согласных друг с другом в религиозном отношении”. Считалось, что между сектой и вероисповеданием “резкой разницы нет; сектой есть вероисповедание, которому следует сравнительно небольшое число лиц, ... которое с точки зрения большинства считается ложным и вредным”. Разницу между сектой и ересью видели в том, что ересь обозначала “не только совокупность лиц, следующих известному учению, сколько содержание самого учения”.
Среди всех работ по ересиологии выделяется написанный в 1890 г. труд Н. Глубоковского “Блаженный Феодорит, епископ Киррский” безупречный с точки зрения корректности понятийного аппарата при анализе ересиологических сочинений блаженного Феодорита. В этом сочинении он именует лжеучения практически всегда термином ересь.
В начале XX века сложившееся определение секты было подвергнуто серьезной критике. Этот процесс был вызван рядом причин. Одной из них было активное распространение сектантства в России. Дело в том, что на вторую половину XIX века пришелся очередной подъем сектантской деятельности в России. Большими темпами стали распространяться проникшие в нее баптисты, евангелисты и адвентисты. Подъем активности стали проявлять и секты российского происхождения особенно хлысты, скопцы, духоборы и порожденные ими новые секты. По переписи 1897 года в Российской империи было около 869 тысяч сектантов на 126 миллионов всего населения. Но эта официальная цифра, на самом же деле их было значительно больше. Так хлыстам вменялось руководством секты скрывать свою сектантскую принадлежность, а они опережали по численности остальные секты. По словам известного миссионера прот.Буткевича Т.И. “нет той губернии, нет того уезда, в которых не было бы хлыстовства в той или другой форме”. Сектантство, несмотря на предпринимаемые и Церковью и государством меры, стало настолько массовым явлением, что даже стало высказываться мнение о самобытности российского сектантства, хотя оно оспаривалось большинством миссионеров.
Поэтому появились исследования сектантства как явления религиозной жизни с тем, чтобы выявить причины его появления, распространения, изучить их доктрины, осмыслить опыт противостояния сектантству и усовершенствовать полемику с ним. Этой проблематике было посвящено большое количество статей, что свидетельствует о ее актуальности для того времени. В ходе этой работы было установлено, что секты являются разновидностью новых ересей, а термин секта является заимствованием из западного богословия.
Другим весьма важным фактором способствовавшем изучению сектантства стало учреждение в начале XX века кафедр Сектоведения в духовных академиях, в которых началась работа по приведению этой дисциплины в соответствии с требованиями научной методологии. В его задачу входило в частности изучение природы и критериев сектантства.
Одним из первых попытался сформулировать определение секты известный миссионер епископ Саратовский Алексий в 1902 году. Под сектой он подразумевал “общество, которое отделилось от господствующей Церкви потому, что оно (это общество) не нашло осуществленными в ней идеалы своего спасения и святости”. Такое представление о сектантстве было настолько общим, что его можно было распространять и на ересь и на раскол, поскольку они вызывались к жизни тем, что были неудовлетворенны церковными идеалами спасения и святости. Кроме того, использование выражения “господствующая церковь” с учетом церковно-государственных отношений того времени показывает, что это определение содержало в неявно выраженном виде и политологический критерий сектантства.
Схожее мнение было высказал проф. И.Г. Айвазов, полагавший, что “секта - организованное и тесно сплоченное общество людей, отпавших от господствующей Церкви по коренному религиозному разномыслию с нею, но согласных друг с другом в вопросах веры”. Правда в нем подчеркивается, что отпадение совершилось по “коренному религиозному разномыслию” с Церковью.
Согласно свящ. Н. Фетисову сектантским, будет движение, которое сознательно уклонилось “от Богопереданного религиозно-нравственного учения, которое содержит историческая (народная) русско-православная церковь, уклонения, образовавшиеся под таким или иным наносным влиянием различных философских и богословских идей”. В качестве признака сектантства здесь наряду с богословским используется культурологический критерий.
Д. Грацианский определял секту как отступление от Церкви на моральной почве, доходившее потом до догматических погрешностей. Он акцентировал внимание на нравственном факторе, как мотиве отделения от Церкви. Но это утверждение нельзя было распространить на все секты, поскольку мораль некоторых согласна с евангельской.
Более удачным было определение данное профессором Т.И. Буткевичем. Он полагал, что слово секта привнесено в Россию южно-русскими богословами, из средневекового католического богословия, где оно употреблялось для “обозначения общин, отделившихся от союза с католической церковью вследствие искажения ее учения, то есть для обозначения общин несомненно еретических, но которых учение еще формально не осуждено церковью на соборе”. “Лжеучения сектантов не есть, по его мнению, ошибочное только понимание Божественного Откровения, а есть греховное насилие над ним, сознательное искажение его под давлением” гордыни. Сущность сектантства и причины его происхождения, коренятся в “самом человеке, в области религиозно-нравственной психологии, а все виды сектантства суть не что иное, как патологическия, ненормальныя, греховныя проявления ложно направленного религиозно-нравственного самосознания человека”.
По проф. Буткевичу Т.И критерии сектантства совпадают практически с критериями ереси, а его представление о психологической и духовной природе сектантства фактически близко в отдельных частях святоотеческому взгляду на существо ереси. В частности, святые отцы указывали, что характерной ее чертой является горделивое самопревозношение еретиков и их упорство в защите лжи. Проф. Н.Н. Глубоковский обобщая мнение русских ученых о происхождении и значении слова секта, отмечает, что оно пришло к нам из Германии в смысле ереси.
Итак, в начала XX века русской богословской литературе было несколько определений сектантства, в качестве критериев которого использовались: догматические (отличие сектантского вероучения от церковного), духовно-нравственные (отпадение от Церкви по нравственным мотивам), медицинские (сектантство как патология) и культурологические. Некоторые выражения в отдельных формулировках имели внешнее типологическое сходство с выражениями использовавшимися в протестантских определениях (господствующая церковь, народная вера). Это приводило к тому, что во многие определения и критерии сектантства верные по существу, носили описательный характер и как следствие были расплывчатыми и неконкретными, так что их можно было распространить и на еретиков, и на раскольников.
Кроме того, использование культурологических критериев не привносило четкости в понимание сути сектантства, не говоря о том, что эти аргументы не могут рассматриваться как доказательство в чисто богословском споре. Народной религией является, например, старообрядчество; традиционными российскими религиями хотят считать себя современные баптисты и католики. Тем не менее в Церкви они не пребывают. Истина выше культурологических и исторических ассоциаций. В то же время, культурологические доводы иногда способны сыграть полезную роль в обращении к считающих себя по культуре христианами, но невоцерковлённым людям.
Использование термина секта в противосектантской литературе при отсутствии этого термина в переводе на русский Священного Писания, творений восточных отцов, особенно их ересиологических сочинений (например, в переводе известного ересиологического труда святителя Епифания Кипрского “Панарий”), а также в Пространном Катехизисе Православной Восточной Кафоличной Церкви воспринималось миссионерами-полемистами в начале XX века, как свидетельство его понятийной неопределенности, требовавшей его дальнейшего исследования.
Особенно отмечалось его отсутствие в Катехизисе святителя Филарета (Дроздова), поскольку при его жизни термин секта уже вошел в русское богословие.
В официальных документах Святейшего Синода Православной Греко-Российской Церкви с конца XVIII века термин секта употреблялся наряду с термином ересь. Так в Определениях от 31 мая 1735 года о деятельности сект хлыстов и от 4/11 декабря 1908 года - о иоаннитах, те и другие именовались ересями. В Определении Синода от 20-23 февраля 1901 года за № 557 об отлучении графа Льва Толстого не используется термин ересь, но его текст не дает повода думать иначе. В то же время Священным Синодом в 1884 г. осуждены как явно сектантские, извращающие христианское учение брошюры пашковцев. Термин секта используется в тексте Правил об устройстве православной миссии, утвержденных Синодом 25 мая 1888 года и в многочисленных документах об организации противосектантской работы. Однако имеются определения, где слова секта и ересь употребляются одновременно. Например, “В предписании православному духовенству зараженных штундою местностей” указывается “вести пастырские собеседования с уклонившимися в ересь, а также совершать с подобающей торжественностью богослужения и требы”.
Понятия секта и ересь использовались и в церковно-государственном праве того времени, но в указах императора по мерам против сект также не наблюдается единообразия в терминологии. В предписании от 1801 г. относительно духоборов их учение именуется ересью. Но в указе о веротерпимости от 17 апреля 1905 года, подготовленном при участии митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского), к подобным группам применяется термин секта. Однако следует учитывать, что это были правовые, а не канонические документы. Кроме того, несмотря на внешнюю оскорбительность этого термина, он на деле легализировал положение сектантов в государстве.
Таким образом, несмотря на то, что определение сектоведение как наука в XIX веке пребывала под западным влиянием, оно єэволюционировало в сторону святоотеческого понимания сектантства и определение секты в начале XX века приблизилось по значению к понятию ересь. В свою очередь установление подлинной природы сектантства помогало лучше понять сущность ересей. “Несомненные аналогии русского сектантства с древнейшими ересями” открывали, по мнению проф. Н.Н. Глубоковского, “обеспеченную возможность для лучшего, более живого и конкретного понимания последних”.
Эти исследования преследовали не отвлеченно-схоластическую цель, но велись для улучшения качества антисектантской работы. С изучением природы сектантства эволюционировал и принципиальный взгляд на него “как отделяющееся от господствующей церкви потому, что не нашло осуществленными в ней идеалы своего спасения и святости (проф.Ф.И. Титов)”.Тогда открылось понимание того, что “в основе религиозного сектантства лежит стремление к религиозному самовоспитанию, самопросвещекнию помимо церкви, независимо от нее” (проф.И.И. Малышевский)”. Это дало возможность составить правильное представление о нем, как движении предполагающем достижение непосредственного единения с Богом, как его бы ни понимали сектанты. Собственно это та цель, которая присуща всем религиям. “Благодаря указанному отношению к сектантству, будет верно оценено и другое крайнее представление его - оно совсем - не дикие бредни невежественного или больного расстроенного воображения”. Один из недостатков русского сектоведения, отмечает проф. Н.Н. Глубоковский заключался в том, что секты “освещались с возможно невыгодной стороны”, при чем считалось, что “лицемерие есть основная черта наших мистических сект”... Неудивительно, что и академические диссертации носят слишком теоретический, отвлеченный характер догматического ратоборства, воюя с выводами независимо от исторических предпосылок и жизненных основ, и потому в своих опровержениях уклоняются от научных норм объективной и солидной аргументации, впадают в шаблонную полемически-пристрастную примитивность”
Наряду со сравнением вероучения сект с Православием, указывалось на необходимость изучать и сопоставлять принципы их духовной жизни с церковными. Поскольку заблуждение сектантов состоит не в стремлении к “духовности” богопоклонения и желании непосредственного общения с Богом”, а в том, что они представляют себе достижение этой цели по иному, чем православные, то отмечалось, что сравнение принципов духовной жизни в “процессе их осуществления православием и сектантством составляет центральную задачу богословской науки Сектоведения”, так как их вероучение повторяет давно известные и опровергнутые заблуждения.
Такой подход откроет возможность постижения сектантской психологии и разрешения ее недоумений. Он был указан святыми отцами, имевшими дело не только с логическим продуктом сектантского сознания - лжеучением, но и с его первичным источником - искусительным помыслом. Соблазн, грех, являющиеся источником сект, находят в человеке подходящую почву для своего произрастания в виде сект. Борьба с сектами предполагает знание законов развития греха в человеке. Поэтому аскеза в православном Сектоведении рассматривалась как средство противостояния ересям, а не признак сектантства, как ошибочно полагают протестанты.
Обращалось внимание на то, что богословское исследование проблемы сектантства не должно ограничиваться статистическими данными, указанием на все возрастающую опасность сектантской пропаганды и объяснением разложения русского религиозного быта. В дореволюционных исследованиях освещались вопросы происхождения сект, приводились сведения об их руководителях, вероучении сект, их культе и об этических принципах жизни их членов. В них говорилось и “о двуликой жизни сектантов”, и отмечалось, что суть сектантство есть “патологические, ненормальные, греховные проявления ложно направленного религиозно-нравственного самосознания человека”. “Но параллельного изображение нормального хода религиозного сознания и жизни (сектантов - прим. авт.) эти труды не дают, - отмечает иеромонах Варсонофий, - а следовательно, не уясняют и существа тех нравственных начал, которые даже в случаях сходства своих внешних проявлений, разделяют сектантство и Церковь на два отрицающих друг друга лагеря”. В лучшем случае они могут быть пособиями и справочниками при опровержении отдельных пунктов сектантского заблуждения, может формально сделают неуязвимы в споре с ними, но религиозных мотивов сектанта, “живого сектанта” они “не объяснят, внутренней силы вашим собственным убеждениям не придадут и светски образованному защитнику антицерковности превосходнейшего пути православия не покажут”.
Между тем наука является не простым описанием, не одною полемикою, а нелицеприятною и бесстрастною проповедницею истины, откровением подлинной правды о жизни. Поэтому, если в России существуют секты “вопреки всякого рода чинимим им ... препятствиям, упорно распространяются, отсекая от истины сотни тысяч верующих людей”, то наука должна вникнуть в суть религиозных запросов, объяснить внутренние мотивы развития заблуждения, “независимо от практических соображений и полемических приемов”. “Иначе, Сектоведение будет чем угодно, полемическим богословием, подготовительным материалом для светского и духовного законодательства, оружием партийных счетов и политических тенденций, но не наукою, не бесстрастным представителем истины...”.
Итак, если обобщить высказанные в начале XX века соображения о природе сектантства и задачах науки, проистекавших из этого, то можно сделать следующий вывод. В Сектоведении всеми разделялось мнение о том, что секты являются видом ереси. Отсюда следовало заключение, что изучение вероучения, принципов духовной жизни сектантов и сопоставление их с православием должно стать важной частью задачи Сектоведения. Отмечалось, что “этот путь был указан святыми отцами, имевшими дело не только с логическими построениями сектантов, но и с их первичным источником - искусительным помыслом.
В связи с этим становится понятно почему в начале XX века русскими богословами-полемистами был поставлен вопрос о необходимости приведения значения понятия секта, ее критериев в соответствии со святоотеческим богословием.
Благодаря этой работе повысился научный уровень Сектоведение. “Эта дисциплина долгое время оставалась в некотором научном забросе, хотя теперь (в начале XX века- прим. авт.) уже имеет несколько систематизированных пособий, а проф. о.Т.И. Буткевич издал целостный обзор “русских сект и их толков”.
Хотя по обстоятельствам времени этот процесс не был доведен до завершения, в нынешнем Сектоведении сохранена преемственность этого подхода в отношении к сектантству. Так священник И. Ефимов в книге “Современное харизматическое движение сектантства” под сектами понимает общины, исповедующие еретическое учение. В терминах секта и сектант, по его мнению, заключается “указание на лиц и сообщества, находящиеся вне церковной ограды и исповедующие неправильное понимание задач Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви, а также средств и целей достижения спасения”. Протоиерей М. Козлов в предисловии к книге “Тоталитарные секты: свобода от совести” отмечает, что секта имеет характерные признаки ереси или раскола.
Особо следует отметить, что святоотеческий подход к сектантству как ереси качественно меняет пастырскую работу с ними, делает ее более эффективной - свидетельствует священник Олег Стеняев, руководитель Центра реабилитации жертв нетрадиционных религий памяти А.С. Хомякова. Его мнение особо важно, ибо он реально, а не кабинетно занимается антисектантской деятельностью: встречается с сектантами, ведет с ними собеседования и полемику, оказывает пастырскую помощь вышедшим из сект и благодаря усилиям возглавляемого им Центра сотни людей ежегодно присоединяются к Православной Церкви.
Поднятый в начале XX века русскими богословами-полемистами вопрос о приемлемости использования западной терминологии и критериев сектантства не потерял своей насущности по сей день, поскольку в нашем Сектоведении появилась неизвестная ранее доктрина тоталитарных сект, предлагающая неизвестные православному богословию критерии отличия истины от заблуждения.
Ее использование весьма сильно сужает исследовательскую, полемическую и пастырско-миссионерскую работу с сектантами. Кроме того, реальность современной церковной жизни такова, что использование термина тоталитарная секта в отношении новых лжеучений мунистов, виссарионовцев, ивановцев, богородичников, сайентологов, бахаев, новоапостольников (а нередко просто употребление слова секта в отношении баптистов, адвентистов, пятидесятников) создает у части православных верующих впечатление, что эти секты представляют собою некую новую религиозную реальность, с которой Церковь прежде не соприкасалась. В результате борьба с еретиками в Древней Церкви предстает как исторический факт и современные христиане призваны лишь охранять, стеречь переданное им Православие как архивное наследие.