ГЕРМАН МЕЛВИЛЛ

На склоне лет он взял курс на кротость, Причалил к супружеской суше, Заякорился за женину руку, Плавал каждое утро в контору, Где заколдованные архипелаги расплывались на бумаге. В мире было Добро -- и это открытие Брезжило перед ним в порастаявшем тумане страха, Бури, однако, бушевали и после вышеозначенного срока, Они гнали его за мыс Горн осязаемого успеха, Тщетно манивший потерпеть кораблекрушение именно здесь. Оглушенный грохотом грома, ослепленный сполохами света, Фанатик, искавший (как ищут фантастическое сокровище) Омерзительное чудовище, всеширотный фантом; Ненависть за ненависть, исступление за оскопление, Необъяснимое выживание в последнем прибое гибели; Ложь не сулила прибыли, а правда была проста, как правда. Зло некрасиво и непременно человекообразно: Спит с нами в постели и ест за нашим столом, А к Добру нас каждый раз что есть силы тянут за руку, -- Даже в конторе, где тяжким грузом почиют грехи. Добро бесхитростно и почти совершенно -- И заикается, чтобы мы не стеснялись с ним знакомиться; И каждый раз, когда встречаются Добро и Зло, происходит вот что: Зло беспомощно, как нетерпеливый любовник, -- И начинает свару, и преуспевает в скандале, И мы видим, как, не таясь, взаимоуничтожаются Добро и Зло. Ибо теперь он бодрствовал и осознавал: Спасение поспевает вовремя только в сновидении, Но и в ночном кошмаре несем потери: Само воздаяние как знак внимания и любви, Ибо небесные бури порождены небесным отцом, А на груди у отца он был несом до этих пор -- И лишь ныне отпущен, опущен наземь. На капитанском мостике деревянного балкончика Стоял он на вахте -- и звезды, как в детстве, пели: "Все суета сует", -- но теперь это означало нечто другое. Ибо слова опустились наземь, как горные туманы, -- Натаниэл не возмог, паче любовь его была своекорыстна, -- Но вскричал в первый раз в унижении и восторге: "Как буханку хлеба, раскромсали небо. Мы ломти божьи". Позже он сумел написать и об этом тоже. 1939