Делая предметом главы проблему преемственности, правомерно поставить вопрос: какое значение может иметь это рассмотрение?
Установление факта преемственности на материале конкретной науки уже само по себе может служить убедительным доказательством того, что научное познание по самой своей сути является общественным процессом. Но имеет ли адрес это доказательство? Не ясно ли это само собой в наш век, когда почти все важные научные проблемы решаются коллективами ученых, а любое выдающееся открытие порождает новые достижения в самых различных сферах? Можно высказать предположение, что этого не понимали в условиях «малой науки» когда великие открытия совершались учеными-одиночками когда проблема разделения труда в науке не стояла столь остро, а социальное использование полученных результатов заставляло ждать себя по многу лет? Однако вряд ли есть основания сомневаться в том, что когда бы то ни было ученые не понимали, что их достижения зависят от материала, доставленного им предшественниками, и не надеялись, что, опираясь на их собственные результаты, новые поколения исследователей в свою очередь, пойдут еще дальше.
Но, может быть, преемственность поколений в познании мира, коллективная природа научного познания оставались белыми пятном, если не для немецкой классической философии, то хотя бы для философии нового времени? В таком случае понятие гносеологической робинзонады, подвергнутое сомнению в работе
– 44 –
И. В. Мотрошиловой по вопросу о взаимосвязи развития материального производства и успехов науки и по вопросу влияния социальных условий на познавательный процесс имело бы смысл, а прослеживание преемственности на материале политической экономии имело бы тогда значение, как противопоставление этой ограниченности.
Обращение к текстам показывает обратное. У Бэкона, Декарта, Гоббса, Локка, позже у Гельвеция можно найти высказывания, в которых подчеркивается возможность развития науки только на основе преемственности поколений, указывается на зависимость всех наших воззрений от социального окружения, а достижений выдающегося ума – от исторических условий, в которых наличное состояние способностей рассматривается как продукт открытий сотен гениальных людей, как бы поставленных вплотную один за другим, признается, что искусство открытия может расти вместе с открытиями, отмечается роль разделения труда в науке1. Иными словами, философию XVII–XVIII веков в лице ее выдающихся представителей, не говоря уже о Канте и Гегеле, нельзя упрекнуть в непонимании социальной природы процесса познания. Понятие гносеологической робинзонады, казалось бы, не выдерживает проверки и по вопросу о преемственности; анализ этой проблемы как будто автоматически обесценивается и возникает сомнение – есть ли смысл искать нетривиальную философскую ценность в анализе, проведенном Марксом? Возможно ли вообще движение в этом вопросе?