В условиях информационной революции главным фактором, вызывающим реальную диссимиляцию традиционной частной собственности, выступает качественно новая по содержанию личная собственность. На протяжении многих столетий эта форма собственности не занимала в хозяйственной практике заметного места, и только сегодня возникли предпосылки для усиления ее роли. Среди них следует прежде всего отметить возрастающее значение знания как непосредственного производственного ресурса и доступность средств накопления, передачи и обработки информации любому специалисту, занятому в сфере интеллектуального производства.
«Чем пользуются те, кто приумножает информационные ценности? — спрашивает Т. Сакайя и отвечает: — Конструктору нужны стол, карандаш, угольники и другие инструменты для графического воплощения своих идей. Фотографам и корреспондентам необходимы камеры. Большинству программистов достаточно для работы лишь небольших компьютеров. Все эти инструменты не так уж дороги и по карману любому человеку», в результате чего «в современном обществе тенденция к отделению капитала от работника сменяется противоположной — к их слиянию»[113]. Информационная революция (а мы уже говорили о том, сколь резко она удешевляет современные компьютерные системы и услуги связи) в значительной мере лишает господствующий класс индустриального общества монополии на средства производства, на которой базировалось его экономическое могущество. Весьма характерно, что монополия эта разрушается прежде всего в информационной отрасли, решительно преобразующей все общественное производство. Сегодня личная собственность на средства производства используется в первую очередь не для расширения выпуска примитивных благ, а для создания информационных продуктов, технологий, программного обеспечения и нового теоретического знания.
Переход от системы машин к компьютерным системам радикально изменил характер современных производственных отношений, что и повлекло за собой трансформацию отношений собственности.
Представители «класса интеллектуалов» отличаются от остальных занятых прежде всего иными принципами организации своей деятельности, ее отчасти нематериалистическими мотивами, новым отношением, которого они требуют к себе со стороны работодателя, и более высокой оплатой труда. Качества таких работников определяются не только тем, что они обладают способностью генерировать новое знание; инвестиции в образование в данном случае не являются аналогом затрат на профессиональное обучение фабричного рабочего индустриальной эпохи. Основным качеством современного интеллектуала представляется его уникальность, ибо информация адекватно воспринимается далеко не всеми, и круг людей, способных преобразовывать получаемые сведения в готовые информационные продукты и новые знания, весьма ограничен. Поэтому даже если и считать затраты на образование определенным видом инвестиций, то подлинным результатом такого капиталовложения является не столько возрастающая заработная плата, сколько нечто иное, материализующееся не в способностях работника, а в характеристиках создаваемых им благ. В то же время сегодня работник вполне может позволить себе владеть всеми необходимыми средствами производства — компьютером, доступом к информационным сетям и системам, средствами копирования и передачи информации и так далее.
Важнейшим следствием становится изменение отношения интеллектуального работника не только к средствам производства, но и к продукту своей деятельности. В капиталистическом обществе наемный трудящийся обладал собственностью лишь на свою рабочую силу; однако в условиях отсутствия дефицита на рынке труда он не мог использовать ее как монопольную собственность. До начала информационной революции работники интеллектуальной сферы производства также продавали предпринимателю свою способность к труду, что ставило их в один ряд с другими представителями рабочего класса; владение уникальными знаниями выступало фактором, ограничивающим предложение соответствующих услуг и повышающим цену их рабочей силы. Сегодня же, получая доступ к средствам производства как к своим собственным, специалист покидает пределы пролетариата; он освобождается от той зависимости от владельца средств производства, которая определяла характер общественных отношений в условиях индустриальной эпохи. При этом товаром, с которым работник высокотехнологичных и информационных отраслей производства выходит на рынок, становится не его рабочая сила, а готовый продукт, создаваемый с использованием собственных средств производства, — информационная технология, изобретение и так далее. Такой работник выступает в роли товаропроизводителя, стоящего вне традиционных отношений капитала и труда.
Сегодня частная собственность на основные фонды и другие вещественные элементы общественного богатства не обеспечивает ее хозяину такой же экономической власти, как в буржуазном обществе. Происходящие перемены вызывают к жизни дискуссию по поводу того, что же именно является объектом собственности современных интеллектуальных работников. Можно с достаточной определенностью констатировать наличие по меньшей мере трех точек зрения. Согласно одной из них, главным объектом собственности выступает готовый продукт творческой деятельности — знания или информация- Сторонники второй акцентируют внимание на организационном процессе[114] и говорят о собственности на процесс производства. В третьем случае в качестве собственности рассматривается труд, обладающий уникальными характеристиками[115]. В литературе можно также встретить попытки ввести в научный оборот некоторые экзотические понятия, которые, однако, в той или иной степени констатируют приоритет личных качеств человека над иными факторами в определении собственности: говорится о внутренней собственности, о некоей не-собственности, о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации, права владения которыми могут быть лишь весьма ограниченными и условными.
По мере укрепления уверенности в том, что интеллектуальная собственность и интеллектуальный капитал не менее важны для постиндустриальной эпохи, нежели частная собственность и денежный капитал для буржуазного общества, отношение к личным свойствам человека и к создаваемым им индивидуализированным благам как к личной собственности становится все более однозначным[116]. Отмечая, что личная собственность неотчуждаема[117] и служит более мощным побудительным мотивом, чем любой иной вид собственности, современные социологи признают ее истоком естественную принадлежность человеку его личных качеств и продуктов его деятельности, а результатом — преодоление свойственного рыночной эпохе отчуждения человека от общества[118].
Обретение личной собственностью новой ипостаси стало предметом серьезных исследований еще в 70-е годы. Выдающуюся роль в этом сыграла книга Г. Беккера о «человеческом капитале», позже отмеченная Нобелевской премией[119]. Вслед за ней появилось множество работ о человеческом, интеллектуальном и других видах капитала, не воплощенных в материальных объектах, а лишь персонифицированных в конкретных личностях.
Информационная революция закладывает основы модернизации отношений собственности. Новые собственники предлагают крупным компаниям и корпорациям не свой труд, а его результат, не рабочую силу, а потребительную стоимость, воплощенную в том или ином информационном продукте или новой производственной технологии. В то же время и руководители производства, в исключительно редких случаях являющиеся формальными владельцами соответствующего предприятия или компании, становятся собственниками производственного процесса — в той его части, в которой они могут его контролировать, а также собственниками технологий и способов выживания компании в жесткой рыночной борьбе со своими конкурентами. Наиболее серьезной собственностью менеджеров оказывается созданная и взращенная ими организация, причем под этим термином скрывается исключительно многообразное и сложное явление, включающее в себя не только внутренние производственные технологии, но также управление персоналом и концепцию поведения компании во внешней конкурентной среде. Противостояние между капиталистом и наемным работником как владельцами средств производства и рабочей силы, характерное для индустриального общества, заменяется взаимодействием между работниками, способными самостоятельно развивать собственное производство, и менеджерами крупных промышленных и сервисных компаний как владельцами разных, но одинаково небходимых для осуществления и совершенствования хозяйственного процесса условий. Как отмечает П. Дракер, сегодня «ни одна из сторон [корпорации: ни работники, ни предприниматели] не является ни "зависимой", ни "независимой"; они взаимозависимы»[120].
Возможность самостоятельной деятельности, высокий уровень независимости от собственников средств производства формирует новую степень свободы современного работника. Еще в начале 90-х годов социологи стали отмечать, что «контроль над средствами производства жестко ограничен тем, в какой мере они являются информационными, а не физическими по своему характеру Там, где роль интеллекта очень высока, контроль над орудиями труда оказывается рассредоточенным среди работников»[121]. Осознание человеком своей новой роли в производственном процессе, потенциальных возможностей выхода за пределы существующей структуры, а также решенная в целом проблема удовлетворения основных материальных потребностей приводят к тому, что творческие личности не могут более управляться традиционными методами.
При этом как собственность работников на знания и средства информационного производства, так и собственность менеджеров на инфраструктуру производства не являются частной собственностью в традиционном смысле данного термина. По сути дела, и те и другие способны сегодня в рамках товарного обмена предлагать своим контрагентам не столько собственно деятельность или способность к ней, сколько интеллектуальный продукт, возникающий в ходе сложного взаимодействия творческих личностей. Мы полагаем, что именно эти типы собственности представляют собой те не реализовавшиеся еще окончательно формы личного владения условиями и средствами производства, которые и подрывают в конечном счете традиционные способы хозяйствования.
Экспансия личной собственности проявляется в последние десятилетия все более отчетливо. В последние годы идея «электронного коттеджа», выдвинутая в начале 80-х годов О. Тоффлером[122], получает зримое подтверждение: если в 1990 году в Соединенных Штатах 3 млн. работников были связаны со своим рабочим местом главным образом телекоммуникационными сетями, то в 1995 году их насчитывалось уже 10 млн., причем, как ожидалось, это число должно вырасти до 25 млн. к 2000 году[123]. В 1995 году 65 процентов работников в компьютерной индустрии было занято в мелких и индивидуальных фирмах, и лишь 35 процентов — в крупных компаниях. В таких условиях человек вынужден общаться с гораздо большим числом контрагентов, нежели прежде, усваивать и перерабатывать гораздо большее количество информации. Расширяется круг людей, живущих и работающих вполне самостоятельно, осваивающих новый тип поведения, в значительной мере не определяемый традиционными экономическими ценностями и не предполагающий частной собственности на средства производства как условия хозяйственной деятельности, а стоимости — как его главной цели.
Модифицированные разнообразными факторами, отношения частной собственности утратили в условиях становления постиндустриального общества то фундаментальное значение, которое они имели в рамках общества индустриального. Частная собственность в ее «дезинтегрированных» формах выступает в настоящее время скорее как символ владения средствами производства и условие получения определенных доходов, чем как воплощение возможности действовать в качестве субъекта, обладающего реальной хозяйственной властью, переходящей к собственникам знаний, процессов и технологий.
Дихотомия частной и личной собственности не имеет сегодня признаков антагонизма, хотя и формирует элементы нового социального противостояния. В новых условиях те, кто получает средства к существованию, продавая свою рабочую силу, равно как и те, кто извлекает доходы из традиционных форм предпринимательства, принадлежат системе, базирующейся на частной собственности; те, кто не испытывает серьезных имущественных проблем, развивая собственные способности и находясь на переднем крае информационной революции, конструируют систему, формирующуюся на основе личной собственности. Первые представляют собой среду, в которой распространены прежние материалистические мотивы и стимулы; вторые, напротив, в значительной мере исповедуют постматериалистические ценности.
* * *
Становление хозяйственной системы, основанной на личной собственности, представляет собой элемент естественного прогрессивного развития общества. Ренессанс личной собственности означает, с одной стороны, формирование неизвестного прежде типа свободы, но с другой — и возрождение той монополии, которую отрицала собственность частная. Экспансия подобных отношений предполагает появление нового источника развития общества, обеспечивающего, однако, прогресс лишь одной его части, в то время как другая оказывается все более отчужденной по отношению к технологическим достижениям. Развитие нового типа собственности сопряжено с теми институциональными трансформациями, в результате которых последствия информационной революции становятся социальной реальностью. Тем самым закладывается фундамент для формирования и развития таких качеств личности, такого типа индивидуального и общественного сознания, которые выведут человека за рамки любой жесткой организации, политической или хозяйственной: фактически это и будет означать рождение постэкономической личности.