В современной естественнонаучной картине мира имеет место саморазвитие. В этой картине присутствуют человек и его мысль. Она эволюционна и необратима. В ней естественнонаучное знание неразрывно связано с гуманитарным.
Поэтому при определении типов рациональности Вебер шел по пути выявления социологического аспекта религии (с которым он связывает ее воздействие на процесс исторического развития), отправляясь от рассмотрения того, какой способ отношения к миру «задается» — находясь с ним в «избирательном сродстве» — тем или иным комплексом религиозных «идей», заключенных в соответствующей «картине мира». На основе сопоставления мировых религий Вебер счел возможным выделить три самых общих типа, три способа отношения к «миру», заключающих в себе соответствующую установку, предопределяющую направленность деятельности людей, вектор их социального действия.
Первый он сопрягает с конфуцианским и даосистским религиозно-философским воззрением, получившим распространение в Китае. Второй — с индуистским и буддистским, распространенным в Индии. Третий — с иудаистским и христианским, возникшим на Ближнем Востоке и распространившимся в Европе, а в последствии и на Американском континенте.
Первый Вебер определил как приспособление к миру, второй — как бегство от мира, третий — как овладение миром. Этим изначальным мироотношением обусловлен, согласно Веберу, и соответствующий тип рациональности, задающий общее направление последующей рационализации — как в пределах «картины мира», так и в самом мире.
Главный результат современного естествознания, по Гейзен-бергу, в том, что оно разрушило неподвижную систему понятий XIX века и усилило интерес к античной предшественнице науки — философской рациональности Аристотеля и Платона. Положительная в свое время фундаментальная черта науки — стремление
абстрагироваться от человека, стать максимально безличной — делает ее ныне неадекватной реальности и ответственной за экологические трудности, поскольку человек стал самым мощным фактором изменения действительности.
Человек овладевает миром через его познание, но это познание не может быть абсолютным. Тем не менее наука давая человеку ценнейший, неубывающий ресурс - информацию, является необходимым способом отражения объективного мира, и ни мистика, ни интеллектуальное созерцание, ни поэтическое отношение к природе не заменит науку в деле объяснения мира и прогнозирования последствий при преобразования его человеком.
Наука находится в процессе перманентного развития. Согласно Попперу, она развивается благодаря выдвижению смелых предположений и их последующей беспощадной критике путем нахождения контрприемов. Каждая теория уязвима для критики, в противном случае она не может рассматриваться в качестве научной Если теория противоречит фактам, она должна быть отвергнута Вся история научного познания и состоит, согласно Попперу, из такого рода смелых предположений и их опровержений и может быть представлена как история «перманентных революций».
В эпистемологии существует традиционная проблема источни-I ков знания. Откуда берется наше знание: из опыта, из разума или |из того и другого, а если верно последнее, то каково взаимоотно-! шение опыта и разума? Для Поппера этой проблемы в эпистемо-|логии не существует. Неважно, из какого источника возникли те 'или иные идеи в науке. Они могут быть навеяны опытом, другими ^теоретическими концепциями, они могут присниться, они могут быть ;взяты из мифологии. В конце концов, вся современная наука воз-,никла из мифа, потому что демокритовская теория о том, что мир состоит из атомов, с точки зрения содержания принципиально не отличается от мифа.
Все дело не в том, откуда возникла та или иная идея, а в том, с с нею начинают обращаться после ее появления. Если она вов-пекается в процедуру рационального обсуждения, если к ней применяются нормы критической дискуссии и она выдерживает испытание дискуссией и позволяет осуществлять дальнейшее исследование, значит, она включается в процесс порождения научного знания, а потому и сама является научной.
Когда Поппер разработал свою теорию рациональности, он претендовал на то, что она довольно хорошо описывает реальное положение вещей в науке. Любимый ученик Поппера — Лакатос — развил его идеи методологического фальсификационизма и теории рациональности.
8* 227
Если, сточки зрения Поппера, обнаружение противоречий между выводом из теории и эмпирическим фактом непременно означает отказ от теории и поиски новой, то Лакатос довольно убедительно показывает, что в реальной истории научного познания дело обстоит не так. Если обнаруживается подобное противоречие, то оно, как правило, не ведет к отказу от теории, а тем более от научной программы, в рамках которой данная теория стала вероятной. Оказывается возможным переформулировать некоторые допущения теории или программы так, что данные факты из опровержения теории становятся ее подтверждением.
Для Поппера рациональность — это прежде всего радикальный критицизм. Для Лакатоса рациональность — это сочетание, казалось бы, несочетаемых качеств. С одной стороны, это критицизм, умение рефлектировать над предпосылками собственных рассуждений, серьезное отношение к контраргументам оппонентов и принципиальная готовность менять свои взгляды в определенных обстоятельствах. С другой стороны, это в хорошем смысле слова «догматизм», или, точнее говоря, убежденность в возможностях своей системы идей. Последнее означает, что в том случае, когда обнаруживаются факты, которые противоречат защищаемым идеям, от этих идей вовсе необязательно отказываться. Важно уметь защищать свои идеи, учитывая новые обстоятельства.
По мнению Фейерабенда, попперовский вариант плюрализма не согласуется с научной практикой и разрушает известную нам науку. Если наука существует, разум не может быть универсальным и неразумность исключить невозможно. Эта характерная черта науки, считает Фейерабенд, и требует анархистской эпистемо-логии. Осознание того, что наука не священна и что спор между наукой и мифом не принес победы ни одной из сторон, только усиливает позиции анархизма.
Одно из наиболее общих возражений против использования и существования несоизмеримых теорий заключается в опасении, что они сильно ограничили бы действие традиционного, недиалектического рассуждения.
Фейерабенд предлагает посмотреть на критические стандарты попперианской школы, которые образуют содержание «рационального» рассуждения.
Эти стандарты — стандарты критики: рациональное обсуждение состоит в попытках критиковать, а не в попытках доказывать или делать вероятным. Развивайте ваши идеи так, чтобы их можно было критиковать; атакуйте ваши идеи, пытаясь не защищать их, а выявлять их слабые места; устраняйте их тотчас же, как только
эти слабые места выявились, - таковы некоторые правила уста новленные критическими рационалистами. '
Эти правила становятся более конкретными, когда мы обра щаемся к философии науки, и в частности к философии естествен ных наук.
В естествознании критика связана с экспериментом и наблюдением. Содержание теории состоит из совокупности тех базисных утверждений, которые ей противоречат (потенциальных фальсификаторов). Возрастание содержания равнозначно возрастанию уязвимости, следовательно, теории с большим содержанием предпочтительнее теорий с меньшим содержанием. Возрастание содержания приветствуется, уменьшение содержания нежелательно. Теория, противоречащая признанному базисному предложению, должна быть устранена.
Наука, принимающая правила критического эмпиризма этого рода, будет, согласно Фейерабенду, развиваться следующим образом.
Мы начинаем с проблемы. Она является не только результатом любознательности, но и теоретическим обоснованием Она воз никает в результате того, что определенные ожидания не оправдываются. Факт не согласовывается с ожиданиями и принципами лежащими в основе этих ожиданий. Свидетельствует ли он о том' что наши ожидания ошибочны? В этом и состоит проблема
Важно заметить, отмечает Фейерабенд, что элементы проблемы не просто даны. Факт становится объектом нашего внимания лишь благодаря определенному ожиданию (например факт несоразмерности существует только благодаря ожиданию регулярности) и имеет смысл, если у нас есть правило.
Итог этой части попперовской доктрины: исследование начинается с проблемы. Проблема есть результат столкновения между ожиданием и наблюдением, которое в свою очередь сформировано ожиданием.
Формулирование проблемы требует ее решения, что означает изобретение теории, которая фальсифицируема (в большей степени, чем любая из ее альтернатив).
Затем начинается критика теории, выдвинутой при попытке решить проблему. Успешная критика раз и навсегда устраняет теорию и создает новую проблему, а именно:
1) требуется объяснить, почему теория до сих пор была успешной; *
2) почему она оказалась несостоятельной. Для решения этой проблемы нам нужна новая теория которая воспроизводит успешные тезисы старой теории, отвергает ее ошиб-
ки и дает дополнительные предсказания, которых раньше не было.
Таковы некоторые формальные условия, которые должна удовлетворять приемлемая наследница опровергнутой теории. Приняв эти условия, можно продвигаться вперед посредством предположений и опровержений от менее общих к более общим теориям и расширять содержание человеческого познания.
Открывается (или строится при помощи ожиданий) все больше и больше фактов, которые затем объясняются теориями. Изобретение новых теорий зависит от наших способностей и иных счастливых обстоятельств (как, например, удовлетворительная сексуальная жизнь). Однако до тех пор, пока эти способности сохраняются, предложенная схема дает корректное понимание роста знания, удовлетворяющее требованиям критического рационализма.
Здесь Фейерабенд ставит вопрос: возможно ли иметь известную нам науку и одновременно придерживаться этих правил?
На этот вопрос он твердо и решительно отвечает «нет».
Во-первых, реальное развитие учреждений, идей, практических действий часто начинается не с проблемы, а с некоторой несущественной активности, например, с игры, приводящей в качестве побочного эффекта к разработкам, которые впоследствии могут быть интерпретированы как решения неосознанных проблем.
Во-вторых, строгий принцип фальсификации, или «наивный» (догматический) фальсификационизм, по мнению Фейерабенда, уничтожил бы известную нам науку и никогда не позволил бы ей начаться.
В-третьих, требование роста содержания, с его точки зрения, также невыполнимо.
Теории, вызывающие ниспровержение всеобъемлющей и хорошо обоснованной концепции и впоследствии занимающие ее место, первоначально ограничены лишь весьма узкой областью фактов и весьма медленно распространяются на другие сферы. Пытаясь развить новую теорию, мы должны сначала сделать шаг назад от имеющихся данных и исследовать проблему наблюдения. Постепенно возникающий концептуальный аппарат теории начинает определять ее собственные проблемы, а прежние проблемы, факты и наблюдения оказываются забытыми, либо отстраняются как несущественные. Это совершенно естественное и бесспорное развитие.
Почему некая идеология должна ограничиться старыми проблемами, которые имеют смысл только в рамках отброшенного контекста?
Почему она должна рассматривать «факты», которые привели к этим проблемам или играли роль в их решении?
Почему бы ей не следовать своим собственным путем, изобретая собственные задачи и образуя свою собственную область «фактов»?
Предполагается, что универсальная теория должна иметь некоторую «онтологию», которая детерминирует, что именно существует, и таким образом устанавливает область возможных фактов и сферу возможных вопросов. Развитие науки согласуется с этим рассуждением.
Новые концепции сразу устремляются по новым направлениям и с подозрением относятся к старым проблемам и старым фактам, которые занимали умы более ранних мыслителей. А там, где новые теории уделяют внимание предшествующим, они присоединяются к старым программам, с которыми они явно несовместимы.
При сравнении старой теории с новой, отношение их эмпирических содержаний обычно представляется в одном из следующих видов: область Д представляет проблемы и факты старой теории, о которых все еще помнят и которые искажены так, чтобы их можно было включить в новую структуру.
В этом, согласно Фейерабенду, и состоит иллюзия, которая ответственна за постоянное возрождение требования увеличивать содержание.