Языкастые девушки на Кавказе, выйдя замуж, немели – зато у них раскрылась вагина. В новой семье женщины при общении с мужчинами использовали развитой язык жестов. Он был особенно разработан у горских народов и армян. Чтобы услышать речь от невестки, свекор устраивал обряд-жертвоприношение ради молодой.
Да и сейчас замужние женщины в этом регионе не очень говорливы. Они и рожают молча, « иначе ребенок будет нездоров». Также, молча, было принято рожать на Руси, обычно в отдалении от людей: в хлеву ли, в овине, а то и в поле. Все это делалось сознательно, а не случайно. Ради здоровья детей. У хевсур (горные грузины) и по сию пору далеко от села строят из камней домики для рожающих женщин и у кого месячные (фиксировано мной в 1985 г.).
Сидящий человек должен быть скуп на слова. Здесь уже культурная составляющая нормирует речь. Ведь у такого человека закрыт зад. Скупы на слова кавказские старцы, сидящие на площади села на толстых лавках, а то и на каменных сидениях. Сидя за трапезой, надо молчать. В Индии молчаливые брахманы, носители мудрости, получили это свое название от подстилки для сидения из тростника. Чтобы говорить, надо встать.
Сигнификативная интенция к речи, по Морису Мерло-Понти, возникает до речи. Это состояние не «я мыслю», а «я хочу». Речь – это превышение того, что я хочу сказать, т.е. пустота, но детерминированная [3].
Детерминация пустоты – ее вспарывание. По-русски «пороть» значит «рвать», «кроить» [4]. Отсюда не только слово «портки», но и «пороть» в смысле «совокупляться с женщиной».
Вот и оказались мы в зоне секса, только лишь наметив генезис ремесла. Одежда архетипично прилегает к женскому телу, воздействует на него. Платок на голове женщины – ее атрибут с глубочайшей древности. Беременные в европейских странах еще в XIX в. во многих местах носили пояс. Он якобы мешал плоду подниматься вверх [5][i]. А в мифе его носила богиня Афродита для возбуждения желания у мужчин. «В нем заключено всё», – говорится в «Одиссее» [6]. Современные гватемальские и ямайские женщины носят пояс, потому что считается, что у женщины органы легко перемещаются в теле вверх или вниз [7]. Погубить женщину-колдунью тоже можно с помощью предмета одежды. Например, зарядить ружье золотой пуговицей, что и сделал один помещик (речь шла об одном из Стаховичей, близких Пушкину, Толстому, Пришвину; слышано мной в раннем детстве, в 1946 г., в Пальне-Михайловке под Ельцом от крестьян).
Есть русский жест, смысл которого забывается – бросание мужчиной оземь своей шапки. Если эту шапку женщина поднимала, то этим она давала знак согласия на половую близость. В Дагестане женихи бросали шапки в окна девушек. Если какая-нибудь шапку оставит – значит, согласна выйти замуж. Конечно, она знает чья это шапка. Но нас сейчас интересует полость, пустота иконического знака, избранного для маркировки ситуации.
Тканье и плетение в религиоведческой литературе считаются женским способом символизации мира в силу того, что это женские занятия. Но так не везде. В древнем Египте ткали и пряли мужчины. У австралийских аборигенов эти занятия не известны. Но шнурок с перьями, подаренный женщине, считается сильным афродизиаком [8].
Тогда в чем дело? А в том, что женское тело не только полое. Оно сама пустота, которая может быть обозначена шнурком, поясом и более обильной одеждой. Современные женщины поэтому сами минимизируют свою одежду. Такая одежда мыслеобразнонаправлена на привлечение внимания мужчины.
Коснемся, помимо философского культурогенеза одежды, еще такого важного биофактора, как пища. Материал о десятках, а то и сотнях известных мне обществ говорит, что пища в нормальных условиях принимается из рук женщин. У австралийцев мужчина днями может скитаться по пустыне без добычи. Но женщина всегда в своем корытце принесет каких-то корешков и еще чего-то съедобного. У эвенков мужчина, притащивший долгожданную часть туши оленя, скромно сидит на стоянке в стороне и свой кусок от женщин получает последним. Примерно так сидят на кухне мои современники, вроде меня не умеющие готовить. Пища архетипически исходит из рук женщины, а метафизически из пустоты ее тела.
От этого никуда не деться. Одежда и пища так тесно примыкают к сексу и любви, что практически их нельзя отщепить друг от друга. Лучше всех это выразил старик-балкарец одного из ущелий в районе Эльбруса. Ему была больше 85 лет, но я все же рискнул ему задать вопрос, каков был его опыт по женской части. Он ответил, что его жена умерла уже 15 лет назад. Но он до сих пор помнит шелест ее платья. А пища из рук его молодых невесток ему кажется невкусной.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.: Грачева Г.Н Традиционное мировоззрение охотников Таймыра. – Л., 1974. – С. 77
[2] См.: Пронин М.А. Женская сексуальность: философско-антропологический очерк // Философские науки. 2010. № 4. – С. 99 – 110.
[3] Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. Часть первая.VI. Тело как выражение и речь. – СПб., 1999. – С. 229 – 260.
[4] Потебня А.А. Слово и миф. – М., 1989. – С. 369 – 363.
[5] Molet L. Concepcions de la vie sexuelle // L. Homme. – P., 1976. № 1. – P. 36.
[6] См. подробнее: Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии: – М., 1998. – С. 26 – 28 (Раздел «Пояс Афродиты и ошибка Эдипа. Герменевтика побуждений»).
[7] См.: MacCormach C.P. Ethnography of Fertility. 1970. – N.Y. – P. 5.
[8] См.: Берндт Р.М. и К.Х. Мир первых австралийцев. – М., 1981. – С. 235.
Клиника сексуальных и репродуктивных расстройств
КОЧАРЯН, Гарник Суренович