Во многих научных теориях, в том числе в теории эволюции личности, необходимо в методологическом плане опираться на понятие целостности. Это понятие является неотъемлемой чертой научного мышления, хотя оно не всегда упоминается в контексте решения задач, где рассматриваются особенности взаимоотношений целого и части. Кроме того, о целостности чаще говорится применительно к сфере конкретных исследований, что, однако, не свидетельствует о разрешении проблемы целостности в методологическом отношении. Очевидно, что понятие целостности одинаково необходимо как на уровне методологическом, так и на уровне конкретных исследований.
Главным вопросом при этом является то, какие именно объекты являются элементарными и как они соотносятся между собою в целостной структуре, представляющей все эти объекты вместе. Например, при определении элементарной структуры в эволюции человеческих индивидов, с одной стороны, мы судим об этом процессе, исходя из потребностей и возможностей индивидов, но, с другой стороны, нельзя объяснить адаптацию человечества только на уровне составляющим его индивидов. Н. В. Тимофеев-Ресовский, рассматривая подобную проблему в теории биологической эволюции, отмечает, что объяснение эволюционных преобразований должно строиться на уровне та-кой целостности, как популяция, выступающей в форме «...совокупности индивидов, населяющих в достаточном количестве определенную территорию, в пределах которой осуществляется та или иная степень... свободного и случайного скрещивания и перемешивания» [15,86].
Проблема целостности требует обязательного решения вопроса о том, на каком уровне осуществляется развитие индивидов, это ясно из простых потребностей объяснения развития. Выбор здесь для исследователя крайне необходим, и попытки уйти от этого выбора при водят к тому, что развитие объясняется либо мистически, либо телеологически, либо никак не объясняется, а только констатируется. Этот выбор осуществлять крайне трудно, если исследователь находится на позициях абсолютного понимания существа вопросов развития, — тогда альтернатива доминирования либо части, либо целого представляется одинаково неприемлемой.
Другой подход, более адекватный, состоит в том, что взаимоотношения части и целого понимаются как соотносительные. Тогда в процессе решения вопроса о том, как объясняется развитие, становится понятным, что оно зависит и от процессов адаптации индивидов, и от процессов адаптации всей их совокупности. Именно так решает эту проблему Н. В. Тимофеев-Ресовский, приходя к выводу, что эволюция (а также и развитие) осуществляется одновременно на двух уровнях. Первый уровень — микроэволюции, а второй — макроэволюции, то есть уровень биогеоценозов. Эту идею вполне возможно применить
и в объяснении эволюции человечества, рассматривая относительно независимые процессы адаптации и социализации человека в его филогенезе и онтогенезе. Подобным же образом, психологическое развитие личности должно иметь, как минимум, два плана анализа: социально-антропологический и психологический.
Действительно, история психологии обнаруживает, что, например, представители гештальт-теории прежде всего выделяют понятие целостности, то есть абсолютизируют значение этого понятия. Основоположник указанной теории М. Вертгеймер недвусмысленно заявляет: «Имеются целостности, чье поведение не детерминируется поведением индивидуальных элементов, из которых они состоят, но где сами частные процессы детерминируются внутренней природой целого» [20,77].
С другой стороны, представители бихевиоризма абсолютизируют значение элементарной структуры «стимул—реакция», вследствие чего поведение не только отдельных людей, но и всего человечества объясняется путем сведения самых разнообразных явлений его развития к функционированию указанных структур в их различных сочетаниях.
IПонимая, очевидно, что такое сведение является неадекватным, Э. Толмен, представитель следующего поколения бихевиористов, уже предлагает понимать связь «стимул—реакция» не элементарно, а как сложное образование, имеющее собственную структуру. Э. Толмен фактически пытается таким образом разрешить проблему взаимоотношения части и целого, хотя и не приходит к радикальному выводу о пересмотре всей концепции бихевиоризма.
В социальной и культурной антропологии XIX-XX веков проблема целостности также является наиболее сложной. Все основные течения этой науки: эволюционизм, функционализм и диффузионизм по-разному приходили к ответу на вопрос, что есть исходная целостность. Эволюционизм исходит из того, что целым является этнографическая общность. Смена общностей представляется в таком случае простым замещением одной общности другой: от предыдущих стадий развития в новой его стадии остаются одни только несущественные элементы, так называемые «пережитки».
Диффузионизм, наоборот, исходит из того, что развитие человечества представляет процесс распространения, диффузии отдельных культурных черт или элементарных структур. Понятно, что здесь на пepвом плане находится не целостность, а частности, несмотря на то что антропологи-диффузионисты пытаются придать им объективное значение. Это достигается, по их мнению, тем, что частные признаки рассматриваются как существенные — в противопоставлении признакам случайным.
С точки зрения функционалистов, любой элемент культуры выполняет в ней существенно важные функции, а поэтому сама культура — это единство всех ее элементов. Если функциональные потребности в сфере культуры изменяются, то возникают новые существенные функции, и механизм диффузии оказывается совершенно излишним. Концепция функционализма кажется наиболее предпочтительной, но в ней обнаруживается недостаток другого плана: целое здесь есть сумма составляющих его элементов. А такой подход вызывает вопросы в связи с тем, что на самом деле целостность вряд ли сводится к простой совокупности некоторых элементов.
Если целое понимается суммативно, то оно не представляет собою интегративного образования, например такого, как личность человека. Личность не может пониматься как механическое соединение одинаковых по своему значению и смыслу частей. Суммативные концепции личности, построенные путем сведения целого к сумме отдельных его частей, являются абсолютно редукционистскими, поскольку вообще всякое сведение одного к другому и есть редукционизм. При этом сам по себе редукционизм не должен иметь ни положительной, ни отрицательной оценки: этот метод сведения является очень распространенным в науке и в обыденной человеческой практике.
Но в науке, где постоянно применяется аналитический подход, требующий последовательного расчленения некоторой целостности, очень часто утрачивается интегративное понимание этой целостности. Интегративность — это характеристика целостности, выражающаяся в приобретении ею, в результате установления многозначных связей ее элементов, новых свойств, которыми ни один из этих элементов в отдельности не обладает. Значит, интегративная целостность не обладает свойством редукции: интегративная психика человека, например, не может быть понята как простое соединение составляющих ее психических образований.
Последнее утверждение противостоит распространенному мнению о целостности как о таком образовании, которое определяется формулой: «целое больше суммы частей». По этому поводу И. В. Блауберг и Б. Г. Юдин предлагают совершенно точный ответ: «...это выражение логически уязвимо, поскольку оно указывает лишь на количественную сторону дела ("больше") и неявно исходит из предположения об аддитивности свойств целого: целостность здесь представляет своеобразный остаток от вычитания суммы частей из целого» [20,16]. «Ло-гически уязвимой» является и обратная формулировка: «целое меньше суммы частей». Но как первая, так и вторая формула одинаково часто встречаются при определении существа исходных позиций исследователей, занимающихся проблемами целостности. Важно только хорошо представлять, что эти формулы нельзя понимать буквально в количественном их смысле.