| д |
ревнегреческие философы Протагор, Горгий, Гип-пий, Продик, Антифонт и др. называли себя учи-II ну телями мудрости (софистами) и обучали искусно шип дискутировать и добиваться победы в спорах.
Формула интеллектуальной аномии (беззакония)
Учителя мудрости, странствовавшие по городам Эллады, бравшиеся за обучение всех желающих любым наукам, в том числе математике, грамматике, поэтике, риторике, сумели придать философским знаниям достаточно приземленный, прагматически ориентированный характер. Два обстоятельства обращают на себя внимание в выступлениях софистов. Первое — это дух диони-сийного буйства, проявлявшийся в том, что высказывания софистов осуществляли на глазах публики невероятные разрушения. В обычные слова как будто вселялся некий демон, сокрушавший древние традиции, привычные нормы, устоявшиеся смыслы, общепризнанные законы и авторитеты.
Сокрушив все нормативные, ценностные и смысловые структуры, софист мог тут же, в присутствии потрясенных и растерянных слушателей выстроить новую смысловую структуру любой конфигурации. Это интеллектуальное дионисийство воспринималось большинством публики вполне благосклонно и даже с восторгом, поскольку отвечало глубинной сути греческого духа, ко-
торому Дионис, бог буйства и разрушений, был столь же близок, как и Аполлон, бог порядка и гармонии.
Софисты умели облекать интеллектуальное дионисий-ство в изящные формы изысканной риторики. В отличие от строгого дорического духа натурфилософии, пренебрегавшей каким бы то ни было украшательством, софистика явилась своеобразным воплощением ионийского стиля, ценящего красоту и изящество внешней формы. Требования риторического искусства, вторгшиеся в философию благодаря софистам, были, по сути, не чем иным, как трансформацией ионийского начала, ценящего не столько смысл философствования, сколько его форму.
Еще один фактор, способствовавший привлечению общего внимания к софистам, связан с характером социально-правовой системы и, в частности, с тем обстоятельством, что судебные процессы в греческих полисах не предполагали присутствия официальных защитников и обвинителей. Истцы и ответчики должны были сами отстаивать свои права и доказывать собственную правоту в открытых дебатах перед судьями. На суде возникала атмосфера словесного агона, где каждая из сторон страстно желала победы и стремилась использовать все приемлемые обстановкой суда языковые, логические и риторические ресурсы. Платон свидетельствовал о том, что «в судах решительно никому нет никакого дела до истины, важна только убедительность». Все это порождало повышенный интерес к ремеслу софистов, у которых можно было научиться искусству словесных поединков, мастерству дерзких нападок и хитроумных защит.
Уроки софистов, которые умели с виртуозностью фокусников доказать, что черное — это белое, добро — это зло, мир — это война и т. д., были далеки от соответствия общепринятым нравственным критериям. Они производили двойственное впечатление, суть которого хорошо передавала одна из басен Эзопа. В ней говорилось о козлоногом сатире, который увидел, как крестьянин холодным зимним днем согревал дыханием свои озябшие руки. Затем сатир оказался у крестьянина в гостях и там ему представилась сходная по виду, но противоположная по смыслу сцена: хозяин дул на горячую пищу,
чтобы остудить ее. Вывод сатира оказался не лишенным глубокомыслия: «Я не могу быть другом того, кто дыха- . нием и греет, и охлаждает; это доказательство двуличия | и лживости человеческой натуры». Софисты, которые ] при помощи одних и тех же слов строили и разрушали, ] отыскивали истину и прятали ее, превозносили благо и I справедливость и растаптывали их, демонстрировали не J наивное, естественно-бессознательное двуличие, а наме- | ренное коварство человеческого рассудка, опасное для S устоев цивилизованности и культуры.
Амбивалентность софистики имела несколько различных проявлений, но самое разительное из них — это сочетание творческого духа с духом разрушения. Энергичная, сильная мысль Протагора, Горгия, Гиппия, Про-дика, вооруженная мастерством логической аргументации, обладала огромным созидательным потенциалом. В отрывках тех сочинений, которые дошли до нас, в сохранившихся цитатах очевидно присутствие интеллектуального блеска. И если бы целевые причины их деятельности были непосредственно причастны к идеалам общественного блага и справедливости, имена этих мыслителей вполне могли бы стоять в одном ряду с именами Сократа, Платона и Аристотеля. Но целевая детерминация здесь была иного рода: софистов не интересовали возвышенные общественные идеалы, их манили богатство, популярность, выгода.