Диоклетиан и капуста
– Великий цезарь! – обратился посланник к Диоклетиану. – Вернитесь в Рим! Мы все Вас просим. Империя нуждается в Вас, ну что Вы забыли в этой своей провинции? Зачем отреклись?
– Ах, – вздохнул Диоклетиан, – если бы вы только знали, какую капусту я на этом срубил!..
* * *
– Что у нас с клонированием? – спросил Диктатор.
Главный Ученый неопределенно помахал в воздухе рукой.
– Мы над этим работаем.
– И как успехи?
– Ну вот, с овцой уже опыт прошел удачно. Из одной овцы получилось две.
– Ну замечательно! Значит, скоро мы начнем наконец клонировать суперсолдат!
– Да нет, пока рано еще, – скривился Ученый. – Пробовали мы их уже клонировать. Все равно на выходе две овцы получается…
* * *
Жил бы я в городе, назывался бы Оракулом, а здесь я просто деревенский дурачок. Да и какой из меня Оракул, я же на самые простые вопросы ответить не могу! Вон, идет тетушка Матильда, улыбается, кивает мне: «Здравствуй, дурачок. А знаешь ли, какая радость меня ожидает в новом году?» Ой, даже и не знаю, тетушка. Ждет тебя что‑нибудь или нет – поди разбери, до нового года еще неделя почти, а ты уже старенькая, доживешь ли… С лестницы‑то послезавтра упасть, да еще вниз головой – тут и у молодого здоровья не хватит, а тебе‑то уже девятый десяток. Хотя, может, и выживешь, ты ж у нас бабка крепкая… в общем, не знаю я, а врать не хочу. «Не знаю, тетушка». Улыбается снова, треплет по голове, дает сухарик. А вон дядюшка Фредерик прошел, рукой мне помахал: «Привет, дурачина! А ну‑ка, скажи, что у меня в кармане? Угадаешь – тебе отдам». Да откуда же мне знать, дядечка? Карманов‑то у тебя два. В одном – леденец, в другом – письмо от сына, что он приезжает осенью, но это он обманывает, конечно. Как же он сможет приехать, если в конце июня застрелят эрцгерцога Фердинанда? «Не знаю, дядечка». Усмехнулся, отдал леденец. «А теперь знаешь?» Ну, если подумать… Что там у тебя? Крошки табака, торчащие нитки, пара кошачьих шерстинок – это от кошки твоей любовницы, пятнышко жира от бутерброда, который ты носил в кармане поза‑позавчера… что же ты имеешь в виду? «И теперь не знаю, дядюшка». Расхохотался, ушел. А может, он вообще о другом кармане говорил? У него дома еще две пары штанов висят, там в карманах чего только нет… одних денег двадцать три монетки, поди тут угадай, о чем речь! Дети бегут: «Эй, дурачок, айда с нами на горку!» «Не, не пойду». Убежали. Хотя и хочется мне с ними на горку, да ведь все равно не добегут, за поворотом остановятся возле пекарни, откуда так вкусно тянет свежей сдобой. И про горку свою забудут, а захотят стащить булочку, пока никто не смотрит, и ведь стащат, а потом будут кусать ее по очереди, спрятавшись за сараями – но за сараи мне совсем не хочется, и булки тоже, так что я с ними не пойду. А кроме того, я должен дождаться бабушку Фриду, которая подойдет с минуты на минуту. Тут и угадывать нечего – она всегда проходит мимо меня как раз в это время, вот уже лет восемь. Сейчас она подойдет и спросит, не встречал ли я ее мужа, который куда‑то запропастился, и не знаю ли я, когда он собирается вернуться домой. Что я могу сказать? Боюсь, что это никому не известно. Оттуда, куда ушел муж бабушки Фриды, еще никто не возвращался, но вдруг именно он будет первым? Не знаю, не знаю… я ни в чем не уверен. «Конечно, бабушка Фрида, – скажу я ей, – он здесь только что проходил и обещал вернуться завтра, не позже полудня». Она кивнет и пойдет дальше. Я всегда ей так говорю.
Жил бы я в городе, назывался бы Оракулом. Оракул всегда говорит правду. Но я живу в деревне, а деревенский дурачок может иногда и соврать.
* * *
– Дракон! – прокричал Рыцарь в глубину пещеры. – Выходи, если не трус!
– Ну, чего тебе? – навстречу Рыцарю высунулась голова на длинной шее. – Говори, только быстро!
– Я зовусь сэр Рольф, Рыцарь Пылающего Меча, защитник угнетенных, поборник справедливости, и я прибыл сюда, чтобы…
– Погоди! – Драконья голова прислушалась к чему‑то, происходящему за ее спиной. – Извини, у меня сейчас дела, потом расскажешь, ладно? Я скоро! – и не дав Рыцарю даже возмутиться, голова скрылась в пещере.
Рыцарь потоптался у входа, поправил перевязь, отскреб с нагрудника какую‑то соринку и снова закричал:
– Эй, Дракон! Ну ты долго там еще?
– Не мешай! – прогудело в ответ. – У нас тут… В общем, не до тебя сейчас!
Рыцарь обиженно обернулся к своей лошади, но та мирно обгладывала кустик и не желала проникаться сочувствием.
Рыцарь подождал несколько минут, потом заскучал.
– Ну че за дела? Мне долго еще тут торчать?
Из пещеры донесся крик. Негромкий, мало похожий на драконий и совершенно неожиданный в таком месте. Рыцарь удивленно захлопал глазами и прислушался. Крик повторился. Никакого сомнения: это был плач младенца.
– Что тут вообще происходит? – вопросил Рыцарь в пространство. Никто, разумеется, не ответил.
Через полчаса, когда Рыцарю уже стало казаться, что он стоит здесь целую вечность, Дракон вновь высунул голову из пещеры.
– Девочка! – радостно сообщил он.
– Девочка? – тупо переспросил Рыцарь.
– Ага! И прехорошенькая!
Голова подалась вперед, и Рыцарю пришлось попятиться. Дракон выползал из своего логова. Это было такое зрелище, что даже лошадь оторвалась от своего кустика и восхищенно присвистнула.
– Сколько же у тебя голов?! – воскликнул Рыцарь, когда Дракон выполз весь.
– Сто пятьдесят! – гордо ответил Дракон. – С этого дня – уже сто пятьдесят! Можешь полюбоваться сам, только не разбуди.
Головы, немного потолкавшись, расступились в стороны, пропуская Рыцаря к небольшому свертку, покачивающемуся в люльке между нескольких шей. Рыцарь пригляделся. В свертке лежала еще одна голова – маленькая, сморщенная, на тонкой‑тонкой шейке.
– Правда, она прелесть? – застенчиво спросил Дракон.
– Да. Несомненно, – нервно сглотнув, ответил Рыцарь.
Новорожденная головка приоткрыла глаза, увидела рядом с собой страшного дядю в железных доспехах и истошно заорала.
Ближайшие головы тут же сомкнулись над младенцем, засюсюкали и принялись успокаивать, а Рыцарь поспешно отступил назад, снял шлем и утер пот со лба.
– Так что ты хотел сказать? – спросил Дракон. – Мы как‑то неудачно прервались…
– Да я это… ничего особенного. Поздравить хотел. В общем… вот, поздравляю. Всего хорошего!
Он вскочил на лошадь и ускакал, не оглядываясь.
* * *
– Ты убил моего отца, готовься к смерти!
– О чем ты говоришь? Как я мог убить твоего отца, если он двоюродный брат Карлоса, а Лючия была только на втором месяце беременности и еще не замужем?
– Но ведь она потеряла память до того, как Санчес вернулся, а значит, Хуан и Андреас (который никого не убивал) вполне могут быть родными племянниками Альфредо.
– Могут, но в таком случае Мария окажется матерью Винсента, а этого никак не может быть, потому что Педро пропал за два года до Памелы, а она старшая сестра матери Рудольфо.
– Которая приходится им обоим родной теткой, а значит, у него их трое, не считая Паулы, и Хуан ни при чем – конечно, если Карлос не отец Хуаниты.
– Ну а поскольку Кармен сама призналась во всем, то Люк и Антонио – одно лицо, а следовательно, я никак не мог убить твоего отца. Разве что…
Пауза.
– Папа!
– Сынок!