Мир жесток

 

 

– Я прожил долгую жизнь, – сказал человек демиургу. – И вот наконец умер и стою перед тобой, своим создателем. Теперь я могу высказать все наболевшее прямо тебе в лицо.

– Говори, – кивнул демиург.

– Твой мир жесток, – произнес человек. – Да, я знаю, нам, простым смертным, не понять твоих грандиозных замыслов, и в конце концов все, что ни творится – к лучшему, но это «лучшее» когда еще настанет, а плохо нам уже сейчас.

– Продолжай, – кивнул демиург.

– В общем, я не имею ничего против благих целей, – сказал человек, – но вот способы их достижения мне не нравятся. Очень жестоко, по‑моему.

– Одну минутку, – перебил демиург, – ты можешь привести конкретные примеры жестокости?

– Конечно, могу! – воскликнул человек. – Вот, например, войны. Тысячи и десятки тысяч людей гибнут в бессмысленной бойне, лишь для того, чтобы одна страна стала чуть беднее, а другая – намного беднее. Я понимаю, твой замысел был вознести одну над другой, но…

– Давай не будем сейчас про мой замысел, – снова перебил демиург. – Продолжай с примерами.

– Ну, война – это главное, – сказал человек. – Но есть и иная несправедливость в мире. Их много. Ни в чем не повинных людей бросают в тюрьмы, на улицах что ни день – кого‑то убили или обокрали, в трущобах дети пухнут с голоду, и их старшие сестры с тусклыми глазами продают себя за гроши, чтобы их прокормить. К власти пробиваются отпетые мерзавцы, преступники разъезжают в роскошных экипажах и швыряют миллионы на секундную прихоть, а достойные люди гниют заживо…

– Стоп! – Демиург резко поднял руку, обрывая этот монолог. – А скажи мне, пожалуйста, кто именно начинает войны, кто конкретно убивает, грабит и сажает в тюрьмы, кто совращает малолетних, бросает собственных детей, пропивает чужие деньги и творит прочие бесчинства? Кто?

– Люди, кто же еще, – потупившись, сказал человек.

– Хорошенькое дело! Значит, ты, человек, приходишь ко мне, творцу мира и жалуешься на то, что вы, люди, плохо себя ведете в моем мире? Где логика?

– Вразуми, – прошептал человек. – Накажи злодеев, пусть они раскаются. Наставь нас на путь истинный.

– Это я уже делал, – ответил демиург. – И за ручку вас вел, и путь указывал, и по шее бил, когда надо. И вы называли себя моей паствой. А паства, это знаешь что?

– Стадо баранов, – вздохнул человек.

– Именно. Потому что у вас, как у баранов, не было никакого выбора, только слушаться меня. Какой уж тут выбор, когда и так понятно, кто самый главный… А человек без свободы воли и не человек вовсе, а просто скот. Так поступить с вами снова – было бы слишком жестоко. Оно мне надо?

– Но мы же дети твои!

– Ваше детство давным‑давно кончилось. Вы уже взрослые люди и должны сами отвечать за свое поведение.

– И тебе нас не жалко?

– Жалко, – признался демиург.

– Но ты не станешь вмешиваться?

– Не стану.

– Значит, ты жесток, – подытожил человек.

– У меня нет выбора, – развел руками демиург.

 

* * *

 

 

– Я тобой недоволен, – сказал демиург Шамбамбукли человеку. – Ты жадный.

– Ну здра‑асьте, снова‑здорово! – возмутился человек. – Опять какие‑то придирки! Что теперь не так?

– Я велел делиться, – напомнил демиург. – По‑братски. Чтобы никому обидно не было. А ты?

– А что я? – пожал плечами человек. – Мир так устроен, что в нем одному перепадает много, а другим до обидного мало. Это нормально, это в природе вещей. Если бы ты хотел, чтобы было иначе, то и устроил бы все по‑другому, придумал бы какой‑нибудь эффективный механизм перераспределения благ.

– Я его придумал, – кивнул демиург. – И даже реализовал. Совесть называется.

– Ну, это несерьезно, – отмахнулся человек.

Демиург Шамбамбукли присел на корточки и заглянул человеку в глаза.

– Ты же сам был когда‑то бедным. Ты же уже прочувствовал на собственной шкуре, что такое голод, холод и безнадега. Неужели все забыл?

– Да помню я, – поморщился человек.

– И что ты мне тогда говорил? – продолжал допытываться демиург.

– Я говорил, – неохотно произнес человек, – что недостаток средств не дает мне в полной мере проявить свою щедрость и милосердие. Ты же велел возлюбить ближних, как самое себя. А не больше, чем себя! И если у меня есть всего одни драные штаны, я не могу отдать их ближнему – ведь тогда у него будут штаны, а у меня нет, и получится перебор. Если я отдам единственную гнилую лепешку – ближний наестся, а я останусь голодным, и опять получится, что его я возлюбил в ущерб себе, больше, чем себя, вопреки твоей заповеди. Несправедливо! А ты тогда обещал подумать и уладить этот вопрос…

– И уладил, – сурово отчеканил демиург. – Теперь у тебя новых штанов целый чемодан, полный буфет всякой снеди и миллион на банковском счету. Что тебе теперь мешает делиться с ближним?

– Так ведь ничего не изменилось! – воскликнул человек. – У меня есть всего один чемодан вещей, один буфет с едой, да и миллион мой, как та лепешка – тоже один‑разъединственный! Как же я могу от своего единственного оторвать и чужим людям отдать?!

– Отговорки, отговорки, – скривился демиург.

– Ну а ты что думал? – хмыкнул человек. – Если я когда‑то нашел законные основания не делиться ни с кем грязной тряпкой и сухой коркой – так неужели теперь не придумаю отмазку, чтобы оставить за собой целый миллион?