СОЦИОЛОГИИ

В годы столыпинской реакции социология вновь была зачислена в разряд «нежелательных областей знания». Ко­валевский вспоминал, что всех, кто въезжал в поместье Романовых, на пограничных таможнях жандармы встреча­ли вопросом: «Нет ли у Вас книг по социологии? Вы понимаете... в Россию — это невозможно». А также вспоминал он и такой случай, когда книга консервативного американ­ского писателя Л. Уорда «Динамическая социология», по мнению автора, по-видимому, вызвала у жандармов ассо­циацию с динамитом, и они, решив, что это руководство по подрыву устоев самодержавия, сожгли книгу /67, с.2/.

Интересный и характерный случай произошел с П.Ф. Лилиенфельдом — крупным сановным чиновником, сена­тором. Он издал первый том книги «Мысли о социальной науке будущего» под криптонимом «П...Л.». Чиновники сделали неправильный вывод — это, мол, сочинение П.Л. Лаврова, и как таковое оно было запрещено. Был издан приказ об изъятии книги из общественных библиотек. И Лилиенфельд, в это время губернатор Курляндии, вынуж­ден был выполнить распоряжение и изъять собственное сочинение из обращения за мнимую крамолу /23, с. 173—174/.

Рост революционных выступлений, появление марксиз­ма, который становился популярным среди русской интел­лигенции, напугали правящую власть, это, а также политический нажим, оказанный со стороны Синода, стали причиной прекращения в русских университетах всякого преподавания социологических знаний. Из университетов были уволены многие профессора — М.М. Ковалевский, Н.И. Кареев, Е.В. Де Роберти и другие. В связи с этим они были вынуждены покинуть Россию, и только после революции 1905 г. у них появилась возможность вернуться на ро­дину.

Несмотря на все препятствия со стороны правительства, русские буржуазные профессора, увлеченные социологиче­ской наукой, не хотели отставать от либеральной буржуа­зии Запада и развернули кампанию за преподавание социологии в русской высшей школе. Для того, чтобы успо­коить правительство, они стали утверждать, что социоло­гия — это наука, которая выступает за «общественную солидарность», «прочный общественный порядок», «вызы­вает опасения самых левых течений общественной мысли». Она не допускает «чистый эмпиризм в деле общественного и государственного строительства», а также имеет огромное воспитательное значение «для подготовки будущих чинов­ников государственной службы».

Но, несмотря на все старания буржуазных идеологов, русское самодержавие до самой революции так и не смогло понять научную, социальную и идеологическую функцию, которые были присущи буржуазной социологии. Это необъ­ективно повлияло на ослабление позиций самодержавия в идейной борьбе и подчеркнуло его архаизм и махровую реакционность. Гонения социологии со стороны правитель­ства привели к значительному отставанию русской буржу­азной социологической мысли от западноевропейской.

В это время Международный институт социологии, со­зданный в 1894 г. Вормсом, был единственной социологиче­ской организацией, в которой русские социологи принимали активное участие. Через каждые три года соби­рались конгрессы института. О том, как оценивались рус­ские социологи за рубежом, говорит тот факт, что П.Ф. Лилиенфельд, М.М. Ковалевский и П.А. Сорокин избира­лись президентами института. А русские социологи Е.В. Де Роберти, М.М. Ковалевский, Я.А. Новиков и ряд других были активными члена «Общества социологии» в Париже (1895).

Проведение первых конгрессов Международного инсти­тута социологии привело к личному знакомству социологов из разных стран. Личные контакты, благоприятные условия для преподавания социологии на Западе подтолкнули Ко­валевского к созданию в Париже летом 1901 г. Русской высшей школы общественных наук. Социология была в ней обязательным предметом. В конце века в Париже была открыта Всемирная промышленная выставка, в связи с чем был большой наплыв русских в Париж.

«По мере того, — отмечал Ковалевский, — как обще­ственные и политические науки, отрешаясь от влияния ме­тафизики, ставят себе задачей возможно близкое знакомство с действительностью, необходимость придать преподаванию этих наук международный характер стано­вится все более и более ощутительной. Экономическое, об­щественное и политическое устройство той или другой страны, как и ее право, нравы и обычаи в виду тесной зависимости от окружающей среды более доступны изуче­нию местных ученых и писателей, чем иностранных. Есть поэтому непосредственный расчет в том, чтобы предоста­вить каждой национальности возможность дать ответ на жгучие вопросы времени устами вышедших из ее же рядов специалистов» /59, с.З/. В Америке эта истина к этому вре­мени была уже давно осознана, и правительственный и частные университеты в Бостоне, Нью-Йорке, Чикаго, Балтиморе, располагая значительными средствами, при­глашали к себе из-за границы разных философов, ученых, историков, литературных критиков для лучшего ознаком­ления американцев со всеми сторонами жизни наций, к которым принадлежали лекторы.

Международная школа при Парижской выставке сыгра­ла особую роль в истории социологической мысли в России. Хотя школа просуществовала недолго, она имела большое значение для развития системы преподавания социологии.

Она была задумана как своего рода просветительное ме­роприятие. Основателями ее были крупнейшие ученые-социологи позитивистского направления. Пять страноведческих групп (французская, русская, немецкая, английская и американская) объединились в Международную школу при Парижской выставке. Одним из директоров Международной школы был М.М. Ковалевский, председа­телем русской секции был И.И. Мечников, вице-председа­телями — М.М. Ковалевский и Е.В. Де Роберти. М.М. Ковалевский считал, что цель всемирной школы заключалась в «объяснении различных сторон не одной материаль­ной культуры, но и всего умственного и нравственного облика представленных на выставке наций» /59, с.8/.

После закрытия выставки осенью 1900 г. русская группа при помощи Русского студенческого общества в Париже, в течение целого учебного года 1900—1901, в виде опыта ор­ганизовали целый ряд лекций и рефератов, которые прово­дились то во дворце учебных обществ, то в зале Французской высшей социологической школы. Лекторами были И.И. Мечников, М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, Ю.С. Гамбаров и такие профессора, как гг. Исаев, Анич­ков, Лучицкий и др. Это способствовало тому, что предпри­нятая попытка окончилась с большим успехом.

В связи с этим неутомимые деятели русской группы про­вели несколько совещаний и переговоров с русскими про­фессорами и учеными, в результате чего весной, в конце учебного года 1900—1901, было решено перейти уже от слу­чайного учреждения к постоянному — открыть Высшую русскую школу. Открытие было назначено к началу 1901—1902 учебного года. К октябрю месяцу все было готово: составлен штат профессоров, разработана программа /129, с.169—170/.

Слушателями школы была в основном молодежь, не на­шедшая себе места на родине, русские эмигранты. Приез­жали также и учителя из России. Благодаря тому, что руководителями (директорами) школы были французы, школа была совершенно легальной, а это делало ее доступ­ной для всех желающих. В школу принимали всех желаю­щих, при этом не требовались документы об образовании. Многих привлекало также и то, что обучение было бесплат­ным.

Связь организаторов школы с ведущей профессурой Рос­сии способствовала стабильности, систематичности и высо­кому уровню преподавания. Одни профессора были готовы работать длительное время, другие имели возможность приезжать только на короткий срок, прочитать несколько лекций. В школе преподавали Г. Тард, Р. Вормс, Е.В. Де Роберти, К.М. Тахтарев и др. Лекции читали Л.И. Мечни­ков, М.М. Ковалевский, Н.И. Кареев, П.Н. Милюков, Э. Дюркгейм, Г.В. Плеханов и др.

Школа была очень популярна в России. Со всей страны приходили запросы в Париж об условиях приема, програм­ме и задачах школы.

В курсе обучения школы объединялись разные научные дисциплины, так чтобы у слушателей могло сложиться це­лостное представление об обществе, его истории, культуре, государственных институтах. Основу составляло изучение российской действительности.

Программы всех дисциплин были построены так, что слушатели имели возможность, кроме своих курсов, посе­щать отдельные лекции вечером по наиболее важным воп­росам. Набор дисциплин, читавшихся в школе, был довольно широк: история, география, этнография, археоло­гия, экономика, мораль, политика, право, статистика и ху­дожественное творчество различных видов начиная от литературы и музыки и кончая живописью и пластикой. Перед организаторами школы стояла задача показать, что эти дисциплины связаны неслучайно, что «те конкретные знания, на которых возвышается еще не достроенное здание социологии» /61, с.4/ и которые пока еще рассеяны по раз­ным школам, уже объединены «единой наукой о законах, управляющих ростом общественности» /61, с.3/, поэтому они и собраны в «одном фокусе». Программой были предус­мотрены также практические занятия по философии, обще­ственным и юридическим наукам, французскому языку и литературе.

В программу курсов включался материал, который был наиболее важен для развития науки и общественной жизни: марксистская и народническая точки зрения на значение общины в истории России, роль личности в истории и т.д.

Обучение в школе должно было дать слушателям пра­вильное представление о роли исторического знания и ис­торического метода в системе обществоведческого образования. М.М. Ковалевский отмечал, что историче­ский подход при рассмотрении любых социальных процес­сов, знание политэкономии, статистики, права, техники действия современных политических учреждений поможет уменьшить большое количество праздных и бесцельных споров по поводу их природы и даст знания об этом «не понаслышке и не из одних лишь популярных книг». Он указывал на отсутствие «в современном университетском преподавании того, что с большим или меньшим правом могло бы быть названо факультетом общественных наук. Что это дело полезное само по себе, вытекает из того, что не проходит дня без постановки любым из вас ряда обще­ственных вопросов и попытки того или другого их решения априорным путем, и потому самому не научным; и это в то время, когда накоплен уже значительный запас историче­ского опыта и систематических наблюдений над современ­ностью, запас, позволяющий дать научное решение тем же вопросам» /61, с.4/.

Слушатели делились на две группы: постоянные учащи­еся (360 человек) и посетители отдельных лекций (400—500 человек). Весь преподавательский состав насчитывал 50 человек. Лекции в основном читались на русском языке, хотя некоторые преподаватели могли читать их и по-фран­цузски. Во втором параграфе устава школы говорилось, что «лекции в школе преимущественно читаются на русском языке» /129, с. 170/.

Работа Высшей русской школы общественных наук в Париже была связана с рядом трудностей. Это и ее отдален­ность от родины, и слабая материальная обеспеченность, ведь в основном она существовала за счет добровольных взносов слушателей и лекторов.

Школа существовала 5 лет, за это время более двух тысяч человек прослушали в ней лекции. По мнению Ни­колая II, деятельность школы была «вредной». В 1905 г. школа под давлением царских властей, которые угрожали ее создателям лишением гражданства, была закрыта.

В начале XX века социология под своим именем еще не читалась в русских университетах, тем не менее шло ее интенсивное развитие как в университетах, так и вне госу­дарственной системы образования, под следующими назва­ниями: «Философия истории», «Введение в общую теорию права», «Социальные основы экономики», «Социальная психология» и т.д.

Интересные данные об отношении молодежи к социоло­гии были получены К. Левиным. В конце 1902 года он на­печатал в одном из периодических изданий обращение к русскому юношеству, в котором просил учащихся старших классов средних учебных заведений ответить на заданные вопросы. Один из двух вопросов первоначальной анкеты звучал так: «Какой вопрос (или вопросы) и какая наука (или науки) больше всего вас интересуют в настоящее вре­мя и почему?».

Всего было собрано 933 ответа, при этом среди них было более 500 писем с разных концов России. В основном ответы были получены от воспитанников шестого и седьмого клас­сов мужских гимназий.

По учебным заведениям ответы распределились следую­щим образом:

из классических гимназий ....................... 397

из женских гимназий ............................... 138

из реальных училищ ................................ 118

из духовных семинарий ............................. 86

из учительских семинарий, военных учебных заведе­ний, женских институтов, фельдшерских школ, коммерче­ских, технических, сельскохозяйственных, горных и др. училищ .........................................................194.

Всего ...................... 933 ответа.

Большинство ответов получено из университетских и столичных городов. Треть ответов из Москвы, Киева, Там­бова. Петербург по количеству ответов занял пятое место.

Собран был очень богатый материал о том, чем живет молодежь. Полученные ответы показали, что умственные интересы учащихся очень далеки от школы. На вопрос о любимых науках 321 раз были отмечены естественные и физико-математические науки (среди них больше всего — 112 раз — отмечалась астрономия), а общественные и гу­манитарные науки — 450 раз. При этом любимой наукой политическую экономию считали 174 человека, филосо­фию — 152, социологию — 129, историю — 103, психологию — 56, антропологию — 57, словесность — 42, литературу — 36, педагогику — 4, логику — 2.

Подытожив полученные результаты, Левин пришел к выводу, что причины интереса к гуманитарным и обще­ственным наукам среди молодежи заключаются в том, что они с помощью этих наук «ищут разрешения вопросов о "цели и смысле жизни"; в том, "как бы прожить свою жизнь с пользой для других и для себя"; "в каких отношениях должны быть люди, т.е. как и что они должны делать, чтобы не нарушать справедливости"; "как уничтожить несправедливость в общественных отношениях" и т.п.» /78, г.193/.

Вот выдержка из одного письма: «Из наук меня влечет к себе философия, главным же образом история и науки об­щественные, потому что они дают возможность разбираться в общественных положениях и отношениях. Я главным об­разом интересуюсь социологией и связанной с ней антропо­логией, как наукой, отвечающей на самые жизненные вопросы. Вообще же меня интересуют науки, отличающи­еся обобщением выводов...» /78, с.195/.

О высоком значении развития социологии в это время Кистяковский говорил следующее: «...научная работа над социологией дала очень сильный толчок развитию и обособ­лению целого ряда специальных наук о человеке и обще­стве. История первобытной культуры, особенно история примитивных форм брака и семьи и история первобытных религий, этнология, антропология, атропогеография развивались в XIX столетии главным образом под влиянием социологии; другие науки, по преимуществу чисто социальные, как политическая экономия, статистика, вся юрис­пруденция и особенно сравнительное правоведение, несомненно, испытали на себе влияние социологии. Но очень быстрое и плодотворное развитие отдельных социальных наук заставило признать, что они завоевали себе право на самостоятельное существование. В конце XIX столетия стало невозможно отрицать необходимость существования обособленных социальных наук, к чему был склонен Конт и даже Спенсер. Теперь сторонники универсальной социологии отстаивают ее не как всеобъемлющую социальную науку, содержание которой составляет вся совокупность социальных явлений, а только как всеобщую социальную науку, которая занимается "общими понятиями и принци­пами" всех общественных наук. Они выдвигают ее не вме­сто отдельных социальных наук, а только наряду с ними и над ними. Если для первых социологов социология являлась целым, а отдельные социальные науки или, вернее, материал их — частями, то для современных социологов социология есть общая наука, а отдельные науки — частные науки» /55, с.6—7/.

Вернувшись в 1905 г. из эмиграции, М.М. Ковалевский совместно с П.Ф. Лесгафтом создали в Петербурге Высшую вольную школу, она должна была продолжить традиции Парижской Высшей русской школы общественных наук. Демократически настроенные русские ученые возлагали на нее большие надежды. В этой школе впервые в России было введено преподавание социологии как обязательного предмета. Но это продолжалось недолго. Царское правительство, справившись с революцией, поспешило сразу закрыть это частное учебное заведение. И только в 1908 г. после длительной борьбы по личному разрешению Николая III был открыт частный Психоневрологический институт (по типу «Нового университета» в Брюсселе), который возглавил академик В.М. Бехтерев понимал, что подобное заведение удобнее контролировать, когда оно находится под боком, а не за границей.

Министр народного просвещения Шварц при открытии Психоневрологического института в 1908 г. на приеме заявил, что социология является предметом, который компро­метирует учебное заведение, поэтому он отказывается удовлетворить ходатайство Совета института по этому по­воду. При преподавании данной дисциплины не принято было пользоваться термином «социология». Чтобы избе­жать запрета правительства на его введение в программы учебных заведений подбирались различные синонимы.

В 1910—1911 гг. при Психоневрологическом институте в Петербурге профессор Е.В. Де Роберти организовал соц­иологический семинар, а в 1911 г. здесь была учреждена первая русская кафедра социологии. Ее возглавляли М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, позднее П.А. Сорокин, К.М. Тахтарев. Кафедрой была проделана значительная работа по составлению учебных курсов, реферированию и рецензированию социологических работ, в основном запад­ных авторов. В 1913—1914 гг. под редакцией М.М. Ковалевского и Е.В. Де Роберти были напечатаны четыре выпуска сборника «Новые идеи в социологии». В них были опубли­кованы труды крупнейших русских и западных социологов по разным проблемам социологии. Данный сборник явился основой для создания профессионального журнала русских социологов. До этого на протяжении многих лет статьи по социологии печатались в различных научных изданиях «Юридический вестник» и др.), а также в основном в журналах общего профиля («Отечественные записки», «Рус­ская мысль», «Заветы» и др.). Н.И. Кареев, как уже было отмечено выше, высоко оценил вклад публицистики в развитие социологии, отметив, что «Отечественные записки» стали первой в России кафедрой социологии, подчеркнув этим особенность развития социологии в России /52, с. 139/.

В 1911 г. при Московском университете было основано «Научное общество им. В.И. Чупрова для разработки об­щих наук». На заседания этого общества часто ставились и обсуждались социологические проблемы и теории, как оте­чественные, так и зарубежные (например, в 1915 г. была подвергнута содержательному анализу концепция Тейло­ра). Деятельность общества регулярно освещалась в журнале «Юридический вестник». В 1912 г. при Историческом обществе Петербургского университета была открыта секция по социологии.

В последнее десятилетие перед революцией лекции по социологии, кроме Психоневрологического института, читались профессором М.М. Ковалевским в биологической лаборатории П.Ф. Лесгафта и одно полугодие (1916) в Народном университете им. А.И. Лагутина. В дореволюционной России это были единственные систематические лекционные курсы по социологии. До самой Февральской революции в государственных университетах не были организованы кафедры по социологии и не читались по ней обязательные лекции.

Ковалевский на открытии Высших курсов в здании биологической лаборатории П.Ф. Лесгафта, подчеркивая необходимость положить в основу дальнейшей реформы высшего образования идею единства науки и энциклопедической подготовки будущих специалистов, сказал: «В русской ученой семье единство науки давно является общим лозунгом. Он одушевлял собою деятельность того выдающегося ученого и педагога, с памятью о котором связаны возникающие ныне высшие курсы. Покойный Петр Францович Лесгафт собрал нас вокруг себя, убедительно доказывая необходимость совокупными усилиями содействовать осуществлению его мысли о доступной всем высшей образовательной школы. Я рад видеть, что его мысль и после его кончины продолжает осуществляться. Идея единства знания собрала в здании, обеспеченном высшей школе бдительным попечением незабвенного Петра Францовича в здании, в котором имеются вызванные им к жизни лаборатории, многих известных деятелей русской науки и просвещения» /60, с.9/.

Необходимость получения энциклопедического образования Ковалевский обосновывал следующим образом: «По мере того, как идет специализация знаний и техники, потребность в общем энциклопедическом образовании не только не исчезает, но, наоборот, сказывается все с большей и большей силой. Все реже и реже приходится встречать людей, готовых утверждать, что ученому, как ремесленнику, следует уйти в тесно ограниченный круг знаний и стремиться в них к возможно большему углублению. Какой биолог решится в настоящее время сказать, что он может обойтись без знания химии, и какой химик сочтет ненужным для себя знакомство с физикой? Нужно ли настаивать на том, что психологу необходимо знакомство с анатомией и физиологией человеческого мозга, а социологу не только с массою конкретных наук об обществе, столько же с исто­рией, сколько с экономикой, этикой и правом, но также с психологией и биологией?

Тесное соотношение, какое существует между науками, выступает все более открыто с созданием таких научных дисциплин, как физикохимия или психофизика.

Еще в 40-х годах протекшего столетия Огюст Конт в своих шести томах «Положительной Философии» дал сис­тематическое выражение взглядам, уже сделавшимся обычными в эпоху составления Великой Энциклопедии, уже встретившим энергичных поборников в Тюрго, Кондорсе и Сен-Симоне. Он признал, вслед за этими великими предшественниками, то положение, которое мы ныне пере­даем словами "единство науки". Им доказана необходи­мость предпосылать всякой специализации знакомство с математическим методом и общими законами небесной ме­ханики, физики, химии, биологии, наконец того абстракт­ного обществоведения, основы которого им были установлены под именем "социологии".

Как ни странно, но в общественное сознание эта неоспо­римая истина вошла чрезвычайно медленно и далеко не вполне.

Мы и в настоящий день встречаемся только с первыми попытками осуществления в программах преподавания высших школ основного тезиса Канта о единстве науки и притом не только у нас, но и на Западе. А между тем сама идея университета, как эта идея сознаваема была еще в средние века, скажем, для примера, парижской Сорбонной XIII и XIV вв., совпадает с современным представлением о единстве науки, выразительницей которой и является эта imivesitas scientiarum. Вся разница в том между тогдашним и теперешним пониманием этого единства, что скромные зачатки положительного знания, заодно с богословием и метафизикой, укладывались тогда в рамках схоластических trivium'a и guadrivium'a, а в настоящее время они, в порядке возрастающей сложности и умаляющейся общности изучаемых науками явлений, представляют собою целую лестницу знаний; нижнюю ступень ее занимают математика и науки, посвященные изучению неорганической природы, среднюю — биология с психологией, как науки о жизни живых организмов, а верхнюю — социология, задача которой проследить различные проявления и ход; развития человеческой солидарности» /60, с.3—5/.

Ковалевский очень сожалел, что: «В официальном пре­подавании идея единства науки и признание связанной с этим необходимости класть в основу специализации энцик­лопедическое знание, т.е. знакомство с основными выводами наук, проникла и проникает лишь в слабой степени» /60, с.5/.

Он отмечал как недостаток то, что университетское об­разование в России разбилось по факультетам, студенты одного факультета не имеют права посещать лекции друго­го факультета. А в Германии, Австрии_, Франции, Англии и Италии студенты, учащиеся на разных факультетах, соби­раются в одну аудиторию для прослушивания общих лекций по философии, психологии, этике и социологии. А во Франции, например, для более широкого образования в средних школах — лицеях (в России это гимназии) введены были в это время, как знал об этом Ковалевский из своего личного опыта, дифференциальное и интегральное исчисления, логика, психология, а ко всем этим знаниям «намериваются присоединить и знакомство с основными положениями обществоведения или социологии» /60, с.7/.

При открытии новой высшей школы критические заме­чания по поводу университетского образования, получаемого студентами, было высказано и профессором Вагнером.; Студенты, по его мнению, в лучшем случае получают толь­ко «обрывки знаний более или менее ограниченного числа дисциплин науки, совокупность которых далека от того, что должно разуметь под университетским просвещением» /60, с. 12/. В связи с этим он сказал: «С годами становится яснее, что современная университетская школа своею специализацией накладывает слишком тяжкие оковы на развитие мысли и будущего ученого, и будущего общественного деятеля, на самый его мозговой аппарат; накладывает цепи в тот период жизни своих питомцев, когда роль цепей особенно вредна, так как ум в это время является особенно восприимчив ко всему, что в своем итоге создает мировоззрение. Незаметно для самого себя будущий член общества и его работник, благодаря этому строю, превращается в фабрикат не только с готовыми приемами работы, но и готовыми точками отправления, с готовыми научными credo и основами мировоззрения. Хуже того: ни разу не заглянув в соседние области наук и даже не проявив к ним, за недосугом, никакого интереса, он нередко гордит­ся этим, полученным им на университетской фабрике credo, как вьючная лошадь полученным товаром. Нам го­ворят со всех сторон, что ремесленников-рутинеров, ремес­ленников-специалистов — хоть Ниагарский водопад выравнивай, а людей почина, людей инициативы, — днем с огнем приходится разыскивать. Скорбят об этом и не хотят видеть, что учреждение, которое в былые годы давало лю­дей общественного и государственного склада мысли, — на­ши университеты, только по старой памяти продолжают считаться высшими просветительными учреждениями, тог­да как на самом деле они уже давно превратились в фабрику дипломированных специалистов, а с этим вместе перестали быть университетами» /60, с. 13—14/.

Для исправления вредных последствий узкой специали­зации делались многочисленные попытки: изменялись учебные планы, в их состав включались такие дисциплины, знания которых выходили за пределы обычных рамок, за­дачей которых являлось расширение кругозора слушателей и т.д. Сначала такие попытки делались за границей, а поз­днее они стали появляться и в России.

Вагнер особо отметил, что: «Одну из интереснейших по­пыток этого рода представляла собою "Русская высшая школа социальных наук" в Париже, в то время, когда во главе ее стоял М.М. Ковалевский. Отвечая своим специальным задачам и давая ряд курсов по специальному циклу социальных наук, школа эта в состав предметов преподава­ния ввела, в качестве эпизодических курсов, такие дисцип­лины знания, которые стояли от специальных задач школы очень далеко... Добрый почин вошел в жизнь. Прошло с тех пор немного лет, и мы уже имеем в России несколько вы­сших школ, которые, преследуя те или другие специальные задачи, отводят широкое место общему образованию, то есть тому именно, что составляет главную задачу универ­ситетского просвещения. Но, что еще важнее, — это, что мы уже имеем высшие школы с более или менее правильно организованными общеобразовательными факультетами, то есть такого рода учреждения, в которых университетское просвещение является не дополнением тому или другому специальному циклу наук, а служит своим собственным целям.

Общеобразовательный факультет высшей школы имени Лесгафта, за которым последует иная, чем в университетах, организация специального образования, является первой попыткой решить эту задачу в ее чистом виде, не подчиняя ее никаким сторонним соображениям» /60, с.16—18/.

В 1911 г. совет лесгафтовских курсов по предложению М.М. Ковалевского избирает К.М. Тахтарева преподавате­лем социологии. С этого времени он начинает читать общий курс социологии.

В 1912 году М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, Н.И. Кареев, К.М. Тахтарев и другие ученые сделали первую попытку создать в Петрограде русское научное социологи­ческое общество. Было проведено учредительное собрание и еще одно-два собрания, на этом все и закончилось. На это повлияло и отсутствие помещения (собрания проводились на квартире М.М. Ковалевского), и подозрительное отно­шение правительства к данному начинанию, и то, что сту­денты университета совершенно не заинтересовались этим обществом.

Вторая попытка была предпринята в марте 1916 г. Новое стремление создать русское социологическое общество в Петрограде проявилось сразу на другой день после смерти М.М. Ковалевского. Как вспоминал Тахтарев, он «у самого гроба покойного предложил его ученикам П.А. Сорокину и Я. М. Магазинеру основать сообща с другими близкими соц­иологами, молодыми представителями русской обществен­ной науки, социологическое общество, образование которого могло бы вполне соответствовать увековечению памяти покойного и его заслуг в деле развития социологии в России. Предложение было принято не менее горячо, чем оно было сделано. И дело создания социологического обще­ства закипело, раньше чем похолодевшее тело учителя было опущено в могилу. М.М. Ковалевский умер 23-го марта 1916 г. Предложение основать социологическое общество в его память было сделано мною 24-го марта, а через день, т.е. 26-го марта, в самый день величественных похорон М.М. Ковалевского, вечером на квартире Я.М. Магазинера уже происходило первое собрание фактических учредите­лей общества, число которых, правда, было весьма незна­чительно и среди которых в этот момент не было еще ни одного из старых и наиболее видных представителей русской общественной науки (на этом первом собрании, насколько помню, были: Н.Д. Кондратьев, П.И. Люблин­ский, Я.М. Магазинер, С.И. Солнцев, П.А. Сорокин и пищущий эти строки). На этом собрании "молодых соц­иологов" было решено немедленно же обратиться ко всем тем представителям обществознания, которые находились в этот момент в Петрограде и на участие которых в социоло­гическом обществе можно было рассчитывать, предложив им, сообща с действительными инициаторами деле, — основать русское социологическое общество» /157, с.15—16/.

На втором предварительном собрании, проходившем че­рез несколько дней после первого на квартире П.И. Люб­линского, уже присутствовали и старые, заслуженные петроградские ученые, представители различных общественных наук. Весной 1916 года на третьем фактическом учредительном собрании общества был принят устав «Русского социологического общества им. М.М. Ковалевского». В первом параграфе данного устава отмечалось: «Русское социологическое общество им. М.М. Ковалевского имеет своей задачей разработку вопросов социологии и других общественных наук, а также распространение знаний по этим наукам» /157, с. 17/. Академик А.С. Лаппо-Данилевский был избран председателем общества. Практически все ведущие представители общественной науки в столице бы­ли объединены в этом обществе. В него входило более 70 человек. Но, едва начавшись (состоялось только два заседания), деятельность общества прервалась событиями 1917—1918 гг.

После революции процесс институционализации стано­вится еще более интенсивным. В 1918—1919 гг. в Петроградском и Ярославском университетах создаются кафедры социологии. В это же время вводится ученая степень по социологии. Первым ее получил Сорокин в 1919 г. Появляются первые официальные учебники по социологии. Увеличивается количество книг, выпускаемых по социологии, в 1917 г. их было издано 148, а в 1918 уже 188. По философии и этот период соответственно было издано 50 и 58 книг /20, с. 19/.

Постепенно начинают появляться секции, союзы и ассоциации по изучению общественных наук во многих университетах России: Казань — С.В. Фарфоровский, М.В. Кочергин, Н.В. Первушин, И.С. Кругликов, С. Ушаков и др.; Томск — С.И. Солнцев, Г.М. Иосифов, И.В. Михайловский; Владивосток — М.Н. Ершов, Н.И. Кохановский /132, с.26/.

В октябре 1918 г. был организован Социобиблиологический институт, сокращенно его тогда называли Инсоцбибл Это была ученая ассоциация, которая ставила перед собой следующие задачи: «1) популяризацию социологических знаний и 2) библиографизацию: а) всех новых явлений области изучения социальных наук; б) всех правительственных и важнейших общественных мероприятий в социальной жизни, поскольку таковые находят отражение в печати, и в) главнейших, представляющих общий интерес явлений в области социальной жизни, отражаемой современной печатью... Одновременно с этим Институт задается целью помочь всем желающим в ознакомлении с литературой по теории социальных наук и по практическим способам решения социальных проблем. С этой целью Институт собирает библиотеку специально по общественным наукам, издает популярные руководства и обзоры по этим вопросам и устраивает публичные лекции и чтения» /131, с.1/.

Летом 1919 г. Социобиблиологическим институтом в Петрограде начали проводиться конкретные социологические исследования. Для проведения социологических исследований была создана особая Комиссия, в которую входили П.А. Сорокин, Б.Ф. Боцяновскийи А.Э. Гаваллс В первую очередь эта комиссия начала изучать социальные последствия, вызванные новым советским законодательством о браках и разводах. Статистический материал о развитии семейно-брачных отношений и разводах, полученный в ходе проведения различных опросов (анкетирования и интервьюирования), позднее был обработан П.А. Сорокиным и напечатан в 1922 г. в первом номере журнала «Экономист». Опубликованные выводы и сам автор, как уже говорилось раньше, за то, что якобы искажает правду в угоду реакции и буржуазии, были подвергнуты резкой критике Лениным в марте 1922 г.

В 1919 г. Социобиблиологический институт, через год после своего образования, был преобразован в Социологический институт. Социологический институт выполнял следующие три основные задачи: «1) Учет и систематизацию всех трудов (книг, статей, брошюр) по социальным вопросам, по образцу Берлинского Института социальной библиографии; 2) популяризацию социологии и социальных знаний; 3) разработку социальных вопросов путем са­мостоятельных исследований (по примеру Брюссельского института Социологии Сольвея) и опубликования их» /41, с.24/.

В 1919 году возобновляет свою работу Русское социоло­гическое общество. В это время оно получило свое помеще­ние на Университетской набережной, и его ряды пополнились новыми членами. На место председателя, по­сле смерти А.С. Лаппо-Данилевского, был избран Н.И. Кареев. Социологическое общества и Социобиблиологический институт возглавили буржуазное наступление на мар­ксизм в области социологии. Почти все ученые, занимаю­щиеся социологией в России, были объединены в этих идеологических учреждениях Петербурга.

Деятельность общества оживилась с конца 1920 г. после его регистрации Наркомпросом. На заседаниях общества обсуждались доклады: П.А. Сорокина «Социологические взгляды Парето» и «О социальном взаимодействии и соци­альных группировках», К.М. Тахтарева «О системе соц­иологии», Н.А. Гредескула «О преподавании социологии в американских университетах», М.И. Кулишера «О причи­нах германо-европейской войны» и др. Наибольшую актив­ность в Русском социологическом обществе проявлял П.А. Сорокин, выступивший против марксистской теории клас­сов и классовой борьбы. Но в 1920 г. работа общества опять была прервана, а частично стала осуществляться в Соц­иологическом институте.

Социологический институт объединял как марксистов (М.В. Серебряков, Е.А. Энгель), так и немарксистов (Н.И. Кареев, П.А. Сорокин). За время своего недолгого существования институт провел ряд лекций для всех желающих получить социологическое образование (П.А. Сорокин, Н.И. Кареев и др.), а также были прочитаны самостоятель­ные курсы — Н.А. Гредескул «История социологических учений», А.А. Гизетти «История русской социологической мысли», П.А. Сорокин «Социальная аналитика и механи­ка», П.И. Люблинский «Уголовная социология». По ини­циативе указанного института Наркомпросом были проведены социологические курсы для подготовки преподавателей социологии в средних школах (в связи с введением социологии как обязательного предмета в школах). Для этого осенью 1919 г. П.А. Сорокин прочитал цикл лекций в духе своей «Системы социологии».

Для всех желающих получить социологическое образование устраивались публичные лекции. Кроме сотрудников института В.Ф. Боцяновского, Г.Е. Калинина, П.А. Copoкина, для чтения лекций приглашались В.В. Водовозов, Н.И. Кареев, П.В. Мокиевский, Э.Л. Радлов, Е.В. Тарле и др. /30, с.21/. Это способствовало тесному сотрудничеству Социобиблиологического института с Социологическим об­ществом.

По инициативе П.А. Сорокина институт провел обследо­вание социальной перегруппировки населения Петрограда за годы революции. Для этого П.А. Сорокин составил спе­циальную анкету, которая была отпечатана и распространена по городу. Коллегия института, не удовлетворись результатом только местного анкетирования, обратилась в Москву в Социалистическую академию с просьбой распространить такую же анкету и в Москве. Но руководство на­учного марксистского центра не поддержало это начинание и отказалось проводить данное анкетирование, так как оно якобы имеет буржуазный уклон. Несмотря на это был собран значительный анкетный материал, но полностью результаты сорокинского исследования процесса группировки населения революционного Петрограда так и не были опубликованы. Институт систематически отслеживал и регистрировал движение «уровня жизни» за текущее время, на основе чего составлялись соответствующие графики и т.д. /41, с.25/. Были изданы 3 номера небольшого журнала «Вестник Института» и «Программы по социологии», содержащие программу курсов Гиддингса, Л. Вуда, Гайеса, Росса, а из русских — Сорокина и Тахтарева.

В начале 1920 г. директором института вместо Э.А. Вольтера, командированного за границу для налаживания связи с Берлинским Институтом Социальной библиографии и закупки книг по социологии и не вернувшегося в Петроград, стал К.М. Тахтарев. Он обратился в Наркомпрос с проектом о создании Российского социологического института. Планировалось, что вновь созданный институт будет вести следующую работу: «1) научную разработку социологии и других теоретических и прикладных общественных наук; 2) обеспечение надлежащего научного уровня высшего социологического образования в России; 3) распространение социологических знаний в народных массах» /58, с.67/. Кроме подготовки исследователей, специа­листов по разным отраслям социологии, преподавателей высшей школы, в нем предусматривалась также подготовка советских работников и общественно-политических деяте­лей. Но данное предложение о создании более крупного и значительного учреждения не нашло поддержки у руково­дителей Наркомпроса, так как для коммунистической пар­тии было бы непростительной ошибкой предоставить либералам-профессорам возможность вести подготовку со­ветских государственных и идеологических кадров. В 1921 г. институт был закрыт.

После его закрытия возобновилась деятельность «Рус­ского социологического общества». Раз в две недели устра­ивались научные собрания, на которых выслушивались и обсуждались доклады на общие и специальные социологи­ческие темы. Из-за отсутствия средств общество было ли­шено возможности что-либо издать.

Систематически социологическая работа велась в руко­водимом П.А. Сорокиным «Отделе социальной рефлексо­логии» Института Мозга. В 1920 г. по инициативе П.А. Сорокина в Петроградском университете был создан пер­вый в стране социологический факультет, деканом и веду­щим лектором которого он был со дня его основания. В 1920/21 учебном году на этом факультете читали следую­щие курсы: П.А. Сорокин — систему социологии, К.М. Тахтарев — генетическую социологию, H.A. Карев и Н.А. Гредескул — историю социологических учений, В.В. Святловский — историю социалистических учений. Эти курсы были обязательные, но, кроме них, студентам читали фа­культативно: П.А. Сорокин — уголовную социологию и А.Ф.. Кони — этику общежития /58, с.227/. Данные лекци­онные курсы также были включены в учебные планы ряда петроградских вузов. По содержанию они, как правило, не выходили за рамки идей буржуазного либерализма, а иног­да даже имели антимарксистскую направленность. Напри­мер, Сорокин подвергал критике исторический материализм с позиций эмпирической социологии. Другие критиковали материализм с позиций исторического идеа­лизма и теории фактов.

В 1921/22 учебном году был образован «Кружок объек­тивного изучения — массового и индивидуального — пове­дения людей», состоявший исключительно из профессоров и преподавателей как биологов, так и социологов.

Наряду с этим в 20-х годах продолжается развитие тео­ретической социологии. Публикуется ряд интересных социологических работ. Главнейшие из них: «Наука об обще­ственной жизни» К.Н. Тахтарева, «Общие основы социоло­гии» Н.И. Кареева, 1-й том «Социологии» В.М. Хвостова, два тома «Системы социологии» и «Общедоступный учеб­ник социологии» П. А. Сорокина и др.

Интересно, что после Февральской революции социоло­гия стала одним из покровительствуемых предметов и была введена во все учебные заведения как высшие, так и сред­ние, в качестве обязательного предмета. После Октябрьской революции советское правительство поддержало этот переход к всеобщему социологическому образованию. Ос­новой такого подхода было положение о единстве маркси­стского социализма и социологии. Но данный переход был совершенно не подготовлен ни теоретически, ни организа­ционно. Поэтому в первые годы после революции в учебных заведениях России преподаватели социологии толковали предмет своей науки кому как вздумается. «Благодаря такому положению вещей, — отмечал ведущий петроград­ский социолог К.М. Тахтарев, — мы в точности даже не знаем, что, собственно говоря, вводится в преподавание наших высших и средних учебных заведений под именем социологии» /155, с.З/. Подготовленные преподаватели социологии отсутствовали, для ее преподавания, особенно в средних школах, привлекались люди, не имеющие совер­шенно никакого отношения к общественным наукам. Поэ­тому легко представить, во что вылилось преподавание социологии в средних школах.

В 1919 г. Социобиблиологический институт провел про­верку школ на Васильевском острове. Полученные резуль­таты показали, что обучение социологии находится в крайне неблагополучном положении. Как вспоминал Соро­кин: «Один преподавал под этим именем "Основы экономи­ческой науки" Богданова, другой — Железнова, третий — "Историю культуры" по Липперту, четвертый — консти­туцию РСФСР, пятый — социологию по Гумпловичу, ше­стой — какую-то невероятную смесь всего и вся, и т.д.» /148, с.428/. А в некоторых школах на занятиях по социоло­гии учителя занимались с учениками совершенно другими предметами.

Правительство, увидев, что многие преподаватели ведут социологию, отличную от социализма и коммунизма, за­претило преподавать ее в школах, а преподавателей-соц­иологов уволило. Вместо социологии было введено изучение так называемой «политической науки», состояв­шей из ряда курсов: «Коммунизм», «История коммунизма», «История коммунистической революции», «Марксистско-ленинское учение истории» и «Конституция СССР». Дан­ные курсы могли читать только коммунисты. Социология впала в немилость и ее положение стало хуже, чем было до революции 1917 г.

Социологию полностью перенесли в «Исследователь­ские институты». Например, в Петроградском Университе­те она входила в «Исторический Исследовательский Институт», который состоял из трех секций: истории (рус­ской и всеобщей), социологии и философии. После ликви­дации Исследовательских институтов в 1922 г. социология как предмет преподавания также была ликвидирована.

Проведенная весной 1918 г. Наркомпросом всероссийская перепись ученых в области философии, социологии, полити­ческой экономии и права показала, что около 70 % всех фи­лософов и социологов в России живут и работают в Петрограде /58, с.24/. При этом подавляющее большинство были пред­ставителями враждебных марксизму идеалистических школ и направлений, которые по отношению к социалистической революции заняли резко отрицательную позицию.

Поэтому в первые годы советской власти перед новым правительством встала трудная и сложная задача — при­влечь старую интеллигенцию на свою сторону, чтобы ис­пользовать ее при культурном строительстве. Это требовало от старой интеллигенции работать по-новому в научных учреждениях и учебных заведениях.

Позиции реакционных профессоров были сильно ослаб­лены начавшейся в годы гражданской войны реформой ву­зов, которая проводилась по нескольким линиям: изменение социального состава студентов, создание рабо­чих факультетов и реорганизация вузов.

Первые шаги по реорганизации вузов были предприняты в 1918 г., когда декретом Совнаркома отменены были все ученые степени и звания. Это стало серьезным ударом по существовавшим консервативным традициям вузов и опре­деленной кастовости профессуры, а также сделало возмож­ным обновить состав преподавателей.

Декрет Ленина от 2 августа 1918 г. предоставил трудя­щейся молодежи возможность поступить в вузы, отменив вступительные экзамены при поступлении. Это привело к резкому увеличению числа трудящейся молодежи среди

студентов институтов и университетов. Естественно этим не устранялась главная трудность, полное отсутствие необходимой подготовки для успешной учебы в высшей школе для рабочих и крестьян. Поэтому для подготовки трудящейся молодежи к учебе в вузе в 1919 г. в Петроградском уни­верситете был организован первый рабфак. На следующие год рабфаки были созданы уже в ряде институтов города. Благодаря рабфакам в студенческой среде появились ком­сомольцы и коммунисты, сыгравшие серьезную роль в ослаблении базы для идеологических выступлений реакционных профессоров. С 1921 г. в вузы стала поступать молодежь по путевкам профсоюзных и партийных организаций. А в 1922 г. факультеты общественных наук уже полностью комплектовались такими девушками и юношами.

Еще в сентябре 1922 г. высшими учебными заведениями продолжали руководить коллегии профессоров, это означало, что все свои внутренние дела вузы решали самостоятельно, независимо от власти. Многие члены коллегий не приняли новой власти и выступали против нее, что в условиях обострения классовой борьбы для советского государства стало совершенно нетерпимым и привело к введению первого советского Устава высшей школы, утвержденного Совнаркомом. Устав был направлен на реформу высшей школы. Права профессорских коллегий урезались, Наркомпрос теперь получил возможность контролировать их деятельность через назначаемых ректоров. Устав ограничивал права вуза при подборе сотрудников и наборе студентов, заранее определив желательный для советского государств социальный состав как студентов, так и преподавателей, научных сотрудников. Он создал все необходимые условия для проведения коренной перестройки преподавания общественных наук на основе марксистского мировоззрения.

В связи с тем, что после революции немарксистские coциологи продолжали работать так же активно, как и прежде, а многие даже открыто выступили против советской власти, 1922 г. Ленин поставил вопрос о коммунистическом контроле программ и содержания курсов по общественным наукам, в результате чего многим профессорам была запрещена преподавательская деятельность из-за их открытого выступления против советской власти. Вместо них стали привлекаться новые ученые-марксисты: В.А. Быстрянский, А.И. Тюменев, H.I Андреев и др. Все это означало ликвидацию идейных и институциональных основ немарксистской социологии в России.