Авторство в изобретении термина «этнометодология» принадлежит основателю этого направления американскому социологу Гарфинкелю (род. в 1917). В каждой из частей этого сложного слова фиксируется определенная грань целевой задачи данной концепции. «Этно» по аналогии с этнонаукой здесь означает акцент прежде всего на донаучных представлениях, вплетенных в ткань повседневной жизни, конституирующих ее: этнография в своем классическом варианте, занимаясь примитивными обществами, изучала такого рода представления, составляющие специфику той или иной культуры. В другой части слова «методология» слышится заявка на познание методов. В целом этнометодология нацелена на описание и анализ методов организации практической повседневной жизни, свойственных той или иной культуре.
Этнометодология является развитием феноменологической социологии, вбирая все ее основные постулаты и двигаясь дальше. Мы уже говорили о том, что А.Шюц констатировал наличие типизации, этих неосознаваемых конструктов обыденной рациональности, выступающих базой для определения человеком каждой новой ситуации. Этнометодология, принимая эти типизации за данность (Гарфинкель назвал их фоновыми ожиданиями), стала эмпирически изучать и теоретически описывать их функционирование. В знаменитых гарфинкелевских кризисных экспериментах, когда сознательно нарушалось привычное взаимодействие участников, выявлялись те конкретные имплицитные, не осознаваемые правила (методы), с помощью которых обеспечивались коммуникация и взаимопонимание участников, их действия в повседневной жизни.
Г.Гарфинкель выделяет несколько таких методов или, по его выражению, «практических теорий» в мире повседневности.
Основным является документальный метод интерпретации. С помощью этого понятия американский социолог обозначает поиск образца, для которого феномен является типичным. А.Шюц доказал, что мы обладаем способностью к обобщению типичного опыта, т.е. к созданию типичных представлений — фоновых ожиданий по Гарфнинкелю. Поиск образца предполагает, что мы сравниваем новое явление с прошлым опытом (образцом), с фоновыми, т.е. не рефлексируемыми, ожиданиями, упорядочиваем новое в старом. Именно потому, что мы помещаем новое в рамки нашего типичного опыта, повседневная жизнь кажется нам логичной, разумной, непроблематичной. Можно сказать, что мы ретроспективно истолковываем каждую новую ситуацию. Вместе с тем это всегда и перспективное истолкование — мы ожидаем действия, которое обязательно наступит согласно логике наличных условий.
Поиск образца — всегда способ упорядочивания нового опыта. Само стремление к упорядочиванию, поиску смысла является неотъемлемой чертой нашего конструирования реальности. В своих экспериментах Гарфинкель это убедительно доказал. В одном из них он попросил студентов рассказать психотерапевту, находящемуся в другом помещении, о своих проблемах и задать ему ряд вопросов, на которые можно получить ответы «да» или «нет». По условиям эксперимента ответы были заранее определены и их последовательность была одинаковой. Студенты же пытались разыскать некий скрытый смысл в заведомо противоречивых ответах. По мысли экспериментатора, поведение студентов, вынужденно ориентированное на бессмысленную среду, обнаруживало свойство смущения, неуверенности, внутреннего конфликта, острой и непонятной тревоги. Этот эксперимент убедительно показал, что «мы не можем терпеть неупорядоченности окружающего мира»'.
Еще один метод (прием), который мы, не рефлексируя, используем согласно Гарфинкелю, — структурная неопределенность и эллиптический характер высказываний2. Именно за счет такой незавершенности, недоговоренности, смысловой открытости и возможно понимание, коммуникация в повседневной жизни. Использование такого приема тесно связано с проблемой индексности, которой «пропитаны» все наши повседневные коммуникации. Индексность (термин Гарфинкеля) означает аппеляцию наших коммуникативных высказываний, а также жестов и мимики к определенному контексту, указание на него. Феноменологическая социология показала, что обращение к образцу, о котором мы говорили ранее, предполагает «сверку» нового не только с общими типизациями (фоновыми ожиданиями), свойственными той или иной культуре, но и с индивидуальными типизациями, которые в то же время являются общими для узкого круга людей. Это означает, что значительная часть коммуникативных высказываний понятна только в специфическом контексте, в котором она используется.
В самом деле, смысл восторженного сообщения моей аспирантки «Мы получили регистрационный номер для журнала» никто не поймет, кроме узкого круга людей, делающих с недавних пор электронный журнал «Поволжский социальный вестник». Только эти люди знают, что регистрация эл«тронного СМИ — очень хлопотное дело, потребовшее от нас год переписки с Министерством по делам печати РФ, кучу бумаг и «выбивание» денег за эту процедуру в администрации университета. Поэтому получение регистрационного номера — это наша победа, награда за терпение и труд.
Индексные выражения всегда направлены на другого человека таким образом, чтобы подтвердить контекст, который задан говорящим, т.е. достичь согласия по поводу смысла, который он сконструировал. Мы используем индексные выражения неосознанно, создавая совместно общие смыслы. Вместе с тем индексные выражения не только удобны для участников ситуации, но и порой вызывают раздражение других людей, не имеющих общих (контекстных) условий. Именно поэтому в повседневной жизни часто производится деиндексация, т.е. попытка произвести некий общий смысл, понятный всем и каждому. В то же время чаще всего, как замечает Абельс, «не требуется переводить индексные понятия в объективные до такой степени, чтобы любой другой мог их понять. Нам достаточно, чтобы это мог сделать конкретный другой»1.
Вместе с тем знание контекста у говорящих все-таки разное, и поэтому неопределенность, сдержанность, некоторая неточность языка выступает приемом, обеспечивающим понимание. Отсутствие единого «точного смысла» слов облегчает коммуникацию, давая возможность каждому «вписаться» в творящуюся «здесь и сейчас» социальную реальность.
Еще один прием, который используется нами в повседневной жизни, как показала этнометодологйя, состоит в том, что действующие люди пытаются представить свои действия таким образом, чтобы они оказались понятными и приемлемыми с точки зрения интерсубъективных фоновых ожиданий (типизации). Это так называемые практические объяснения. Когда возникает потребность в таких объяснениях? Прежде всего когда действие прерывается, когда оно не является само собой разумеющимся, непроблематичным, когда оно не удается. По сути такие практические объяснения сами являются социальными действиями, направленными на восстановление нарушенного взаимодействия или ликвидацию угрозы такого нарушения. Важно подчеркнуть, что практические объяснения не являются истинными объяснениями причин действия (или его срыва), но всегда лишь видимость объяснения: для восстановления взаимодействия или в случае потенциальной угрозы его прерывания важно» чтобы эти объяснения принимались, считались нормальными, убедительными.
В целом заслуга этнометодологии состоит в том, что, разрушая в своих экспериментах привычный непроблематичный мир повседневных взаимодействий, она обнаруживает, выявляет те способы, с помощью которых мы конструируем «здесь и сейчас», социальную реальность нашей каждодневной жизни.