Еще один значимый вопрос: каковы возможные задачи интерпретации или что можно интерпретировать? Д.Сил-вермен выделяет два подхода, имеющих место в качественном исследовании1:
— реалистический;
— повествовательный (нарративный).
В рамках реалистического подхода главная цель состоит в описании реальности человеческих судеб. Жизненные истории собираются и представляются читателям как новые «факты» о людях.
Использование нарративного подхода предполагает акцент на способах, методах, с помощью которых информанты во взаимодействии с интервьюерами производят мнения, оценки. Д.Силвермен в качестве примера двух возможных задач интерпретации приводит исследование Д.Миллера и В.Гласнера, проведенное в 1997 г., где анализируются данные глубинных интервью с девушками, попавшими в молодежную шайку бандитов. В рамках реалистического подхода основной задачей может быть описание причин, побудивших девушек уйти из дома. Миллер здесь выделил главные: неподдержка семьи (отсутствие любви, уважения); психологический комфорт в банде. Кроме того, здесь можно изучать особенности жизненных судеб этих девушек, приведших их в банду: школа, друзья, секс-история и т.д. Реалистический подход имеет высокую степень правдоподобия: сквозь субъективные смыслы интерпретируется мир социума в терминах внешних социальных структур. Этот подход был использован и в руководимом Т.Шаниным уникальном многолетнем британско-российском исследовании российских сел (1990—1996 г.)'. Главный смысл исследования состоял в том, чтобы через «голоса снизу» — устные истории жителей сел и наблюдения полевых исследователей, которые по 8 месяцев проживали в каждом из сел, — пробиться в «зоны молчания», недостаточно изученные периоды в политической и экономической истории российского села от начала 20-х до середины 90-х годов.
Нарративный подход предполагает иное: анализ того, как, каким образом информанты конструируют свои истории (повествования). Ранее мы уже говорили, что этот процесс конструирования (рассказывания) всегда ориентирован на слушателя: история рассказывается так, чтобы быть понятной, объяснимой. Этого можно достичь, только апеллируя к социокультурным нормам — «большим нарративам», сложившимся в обществе относительно изучаемого явления. Поэтому истории, рассказываемые информантами, всегда культурно обусловлены, всегда так или иначе соотносятся с этими «большими нарративами» как с нормами, существующими «здесь и сейчас» в общественном сознании. Нарративный подход осуществляется через описание природы и источников решетки объяснений (ггате оГехр!а-паНош), использованной информантом.
Вот как анализируется Миллером иТласнером следующий транскрипт фрагмента интервью с одной из девушек, входящих в молодежную «банду»: «действительно, это была совершенно нормальная жизнь, одно отличие было — у нас часто были общие сходки: мы играли в карты, курили сигареты, играли в домино, смотрели видео. Все, что мы делали, было игрой. Вы могли быть удивлены».
Здесь, отмечают авторы, явная апелляция к тому, что информанты знают, какие представления о молодежи наиболее распространены в обществе, апелляция к стереотипам культуры, историям о шайках. Здесь вместо принятия распространенного определения их поведения как девиантного, асоциального девушка пытается создать представление о нормальности их активности, сопротивляется культурным нарративам о таких группах, существующим в обществе.
Точно так же интерпретацию фрагмента текста интервью другой девушки «я использую марихуану, потому что это делают мои друзья» можно произвести двояким способом. С точки зрения реалистического подхода мы имеем свидетельство того, что курение марихуаны — это часть общения подростков. С точки зрения нарративного подхода главный акцент делается на объяснение девушкой поведения — «так делают мои друзья». Это апелляция к конформизму как к культурной норме, широко представленной в обществе.
Д.Силвермен приводит еще один пример использования нарративного подхода в исследовании, проведенном американским социологом Саксом. Задача этого исследования состояла в том, чтобы понять, какие категории использовали военные летчики, воевавшие во Вьетнаме, чтобы объяснить свое поведение. Анализируемые тексты рассматривались прежде всего как репрезентации информантов. Эту разновидность нарративного подхода Сакс назвал: «Кто они такие? (Упа1 Шеу аге?)».
Вот фрагмент текста:
Интервьюер: «Как вы себя чувствуете, зная, что даже при всей осторожности вы призваны только для военных целей и, возможно, будете убиты под бомбами ?»
Ответ информанта: «Мне, конечно, не нравится мысль, что я могу быть убит. Но я после этого не потерял сон... Я оказался в Северном Вьетнаме и думал: "Я военный человек и могу стрелять так же, как и другой военный человек"».
Сакс показывает, что пилот присоединяется к системе моральных норм, которые разделяют и исследователь, и, возможно, читатель. (В противном случае он должен был бы сказать: «Почему вы об этом спрашиваете?», что было бы проявлением его неподдержки этих норм.) Вместе с тем он строит свой ответ, чтобы показать себя в лучшем свете. Категория «военный человек» работает, чтобы защитить его. Эта категория напоминает нам, кто они такие, что военные пилоты делают. Результат этого, по мнению Сакса, — усиление идентификации со своим противником, который — «другой военный человек, как я». Таким образом, пишет Сакс, пилот производит категориальную пару «военный человек» и «военный человек» с узнаваемыми обоюдными характеристиками (бомбардировка, стрельба в другого). Отталкиваясь от существующей в обществе нормы относительно убийства людей, пилот, используя категорию «военный человек», тем самым подчеркивает, что никто не должен рассматривать его как убивающего людей: это просто игра со своими правилами.
Точно так же может быть проанализирован текст «наивного ручного» письма Е.Киселевой, который приводят российские исследователи НЖозлова и И.Сандомирская. Здесь автор, «выбивая» квартиру для внука в 1987 г., пишет:
«Нет товарищи у нас же не Капиталистическая страна, у нас должны быть сознательные люди можитъ надо делать какие ис-хождения, коль выставите такой вопрос самовольно. Он Комсомолец да еще допризывник. У меня лопается терпения. Я не гений и не борец за власть советов, а простая женщина которых воспитала 2вух сыновей и в током гори тем более ыновей, а теперь у них сыно-вя уже 5 Мущин которые нужны стране защищать наши рубежы»} Если использовать нарративный подход к интерпретации данного текста, то аргументы, которые приводит Е.Киселева, обращаясь к властям, дают возможность понять, какие «большие нарративы» были в ходу в советском обществе. Так, фрагмент «Нет товарищи у нас же не Капиталистическая страна» говорит об идеологеме заботы о каждом труженике, каждом «простом» человеке, которая циркулировала тогда в СССР. Очень интересны и те доводы, которые она приводит, чтобы убедить «начальников»: «Он Комсомолец да еще допризывник» и далее продолжает: «У них сыновя уже 5 Мущин которые нужны стране защищать наши рубежы». Здесь явная демонстрация, с одной стороны, лояльности к советскому государству — «он Комсомолец», которая свидетельствует о норме: благами государства должны прежде всего пользоваться «проверенные», верные коммунистическим идеалам люди. С другой стороны — здесь апелляция и к другой норме: защита советского государства — святое дело для каждого настоящего мужчины.